Славу писателю делала «Вечерка», а к роковой черте подтолкнули грипп и язвительные студенты

Маяковский полностью обеспечивал свою необычную семью. В 1928 году он купил в Париже «Рено» для Лили Брик — неслыханную роскошь для тех лет. Лиля Юрьевна стала одной из первых в Москве женщин-автомобилисток. Маяковский иногда брал у нее машину, но сам не водил, пользовался услугами двух шоферов. Не было более или менее крупного издания, в котором бы Маяковский не напечатался.

Он заявлял в 1929 году: «…поэзия — путь к социализму. Сейчас этот путь идет между газетными полями». Не менее десяти стихотворений Маяковского были впервые опубликованы в «Вечерней Москве». Среди них и те, что получили большую известность: «Мелкая философия на глубоких местах» (1925, 14 дек.), «Дом Герцена» (1928, 17 авг.), «Пролетарка! Пролетарий! Заходите в планетарий!» (1929, 28 дек.).

Узнав, что руководство Московского коммунального хозяйства решило украсить бульвары скульптурами — притом что в городе даже на центральных улицах не было асфальта, — Маяковский написал «Слегка нахальные стихи товарищам из Эмкахи» (1928, 2 июля): «Рвань,/ куда ни поглазей,// Грязью/ глаз любуется.// Чем/ устраивать музей,// Вымостили б улицы».

А в стихотворении «Мы отдыхаем» (1928, 20 июня) он осудил плохую работу железной дороги: «Пару третей/ из короткого лета// мы/ стоим/ в ожиданьи билета// (…).

В поезде/ люди,/ «Вечерку» мусоля,// вежливо/ встанут/ мне на мозоли». Нашу газету он упомянул и в «Стихе как бы шофера» (1929), который критикует лезущих под колеса пешеходов: «Объедешь мостовою,// а рядом/ на лужище// с «Вечерней Москвою»// встал совторгслужащий».

И в пьесе «Клоп» (1928): «Он — писатель. Чего писал — не знаю, а только знаю, что знaмeнитый! «Вечерка» про него три раза писала: стихи, говорит, Апухтина за свои продал…» Летом 1927 года Маяковский не выполнил какое-то обязательство перед редакцией, а она в отместку не сообщила об успехе его заграничного турне. Он обиделся: «Славу писателю делает «Вечерка». И «Вечерка» обо мне — ни строчки». Марк Чарный, заместитель главного редактора «Вечерней Москвы» в 1924– 1928 годах, писал: «Потом, через несколько лет, когда прозвучал трагический выстрел, я с болью думал о том, как часто даже люди, любившие Маяковского, не учитывали его ранимость».

Среди причин, которые подтолкнули Маяковского к роковой черте, были не только сложности в личной жизни, но и поражения на творческом фронте. На его выставку «20 лет работы», открывшуюся 1 февраля 1930 года, не пришел никто из видных литераторов и государственных деятелей. Премьера «Бани» в постановке Мейерхольда (16 марта) была встречена критиками в штыки. В начале апреля из сверстанного номера журнала «Печать и революция» изъяли портрет Маяковского. А 9 апреля на выступлении в Институте народного хозяйства имени Плеханова студенты буквально заклевали его. Обычно Маяковский на диспутах с легкостью отбривал нападки. Но в тот день поэт был ослаблен после гриппа, без голоса («Для меня потерять голос то же самое, что потерять голос для Шаляпина», — говорил он), еле держался на ногах. Он беспомощно пытался урезонить публику: «Немного покричали, поругались. Но грубость была напрасна». И обещал снова прийти к ним «через несколько месяцев». А до выстрела в Лубянском проезде оставалось пять дней...