Как мой отец брал «Черную кошку»

[b]О том, что с бандой «Черная кошка» все не совсем так, как в книжке братьев Вайнеров, отец сказал мне задолго до того, как Станислав Говорухин снял «Место встречи изменить нельзя».[/b]Книги в те годы были в дефиците, детективы – в двойном. Но мне удалось достать «Эру милосердия», естественно, почитать. И отец у меня ее тут же отобрал: «Сначала я». По прочтении романа он и произнес: «Все было не так».Сказано это было с той интонацией, после которой должен был последовать мой вопрос. И он прозвучал: – А как было?…В конце 1940-х мой отец оказался в городе Мичуринске по странному даже для тех лет стечению обстоятельств. Убежавшего на фронт бывшего юного партизана Юрия Владимировича Борисова возвратили домой по личному распоряжению Михаила Ивановича Калинина и призвали лишь в феврале 1945-го, когда он достиг «возраста». Потом были Кенигсберг, война с Японией, блиндажи на курильском острове Парамушир и эвакуация в Мичуринск. Истощенных, страдающих от цинги, растерявших зубы солдат привезли на относительно сытую Тамбовщину, как говорил отец, на «отъеданки». Их бы списать по здоровью, но об этом никто не думал, потому что заменить их было некем. Служить бойцам последнего военного призыва предстояло, что называется, до упора – демобилизовался отец только в 1952-м.Отношение к бойцам у отцов-командиров, сплошь фронтовиков, было отеческим. В артиллерийском дивизионе служило много москвичей, им давали увольнительные на несколько дней, и они ездили в столицу. А по возвращении рассказывали об увиденном и услышанном и, конечно, во всех красках повествовали о бесчинствах, что творила в Москве банда «Черная кошка».Солдат, известно, слухами кормится, а не только политиформациями. Истории о банде были одна красочнее другой, и сплошь кровавые. Мол, грабят магазины, свидетелей не оставляют, а как знак своей неуязвимости рисуют на стенах черного котенка. Когда углем малюют, а когда и кровью жертв. И вооружены они лучше некуда, вплоть до пулеметов и минометов.Вообще-то к разбойникам отношение у простого люда на Руси всегда было двойственным. С одной стороны – тати, с другой – люди удалые: и пожалеть можно, когда повяжут, и накажут. Но тут, как говорил отец, ничего подобного не было. Если уж солдаты жили впроголодь, то о гражданском населении и говорить нечего. У всех были отцы, матери, а то и дети… И в письмах из дома были такие слова, что как ни крепись – заплачешь. Поэтому бандитов ненавидели люто.К тому же был еще момент. И существенный. Несколько человек в дивизионе были приписаны к нему после госпиталей. Среди выздоровевших были и те, кто воевал в войсках НКВД. Воевал и после войны… Не с «зелеными», или «лесными», братьями, а с уголовниками. Достоверно было известно, что многие из бандитов были «перевертышами». Причем двойными. Попав в плен к немцам, они были завербованы абвером и превратились в диверсантов. Будучи заброшенными за линию фронта, не будь дураки, они не стали взрывать мосты, а сколотили банды и занялись разбоем. И вроде бы костяк московской «Черной кошки» состоял именно из таких бывших абверовцев.– Предатели. Даже хуже, – говорил отец. – Мы бы их порвали голыми руками. Мы же ни черта не боялись. Мы смерть видели. Мы сами убивали. Мы знали, что это такое – убить.Возможность «порвать» появилась в 1950 году. Дивизион подняли по тревоге и построили на плацу. Командир зачитал приказ, из которого следовало, что бойцам предстоит принять участие в операции по уничтожению банды «Черная кошка». Объяснили, что после разгрома «московского отделения» банды несколько ее членов все же уцелели, бежали из столицы и по имеющимся сведениям скрываются здесь, в Мичуринске.– Если придется стрелять – стреляйте, – закончил речь командир. – Мне ваши жизни дороже этих подонков.Бойцов посадили в «студебеккеры» и повезли в ночь. На окраине городка ссадили и организовали оцепление: каждый видит каждого, карабины держать в руках – не на плече. Потом откуда-то сбоку раздались выстрелы. Солдатское «радио» – куда до него «сарафанному» – тут же донесло, что в двух улицах отсюда уже берут часть банды. Потом выстрелы стихли, и то же «радио» сообщило, что двоих прикончили, а одного – взяли.Теперь была их очередь. Солдаты стали стягивать кольцо. Чуть впереди шли люди в пальто с пистолетами в руках – сотрудники уголовного розыска как местные, так и прибывшие из Москвы.– Стой! – раздался зычный окрик.Солдаты остановились. Одиниз оперов сделал еще несколько шагов и крикнул:– Вы окружены! Сдавайтесь!В ответ из окон домика, оказавшегося в центре кольца, раздались выстрелы. Закричал раненый.– Не стрелять! – заорал опер.Но было уже поздно. Кто-то уже нажал на спусковой курок. Через мгновение стреляли все. Пока не опустели магазины. Потом наступила тишина. Домик был как решето. Живого места не осталось. И живых, понятно, тоже. Солдат отвели в сторону, а опера стали выносить трупы. Два мужских, один женский. Они были буквально истерзаны пулями. Потом в вещмешках вынесли оружие. Пулеметов не было и минометов тоже, но два ППШ у бандитов имелись. И ящик «лимонок».Позже того солдата, кто первый выстрелил, хотели наказать, но никто не признался.– Да следователи не очень-то и допытывались, – сказал отец. – Вот как было.И еще колоритная деталь, которую, как слово из песни, просто так не выкинешь. Отец рассказал, оговорившись, что сам этого не видел, будто после трупов и оружия из домика вынесли черную кошку с перерезанным горлом. Якобы ее бандиты кончили до того, как сами кончились. Но отец в это не верил, потому что как-то слишком по-книжному. Так в жизни не бывает.