Особая папка Леонида Млечина

[b]Споры о ХХ съезде, о роли Сталина не прекращаются и по сей день. Это споры не только о его личности, но и о том, каким путем идти, какая система власти нам нужна.[/b][i]События, происходившие полвека назад, в определенном смысле все еще тайна. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев произнес свой знаменитый доклад о сталинских преступлениях на закрытом заседании ХХ съезда партии 25 февраля 1956 года. Но еще три с лишним десятилетия доклад Хрущева оставался секретным. Его запрещалось цитировать, на него нельзя было ссылаться. Он словно не существовал. Опубликован он был только за границей.[/i]О том, как доклад Хрущева попал на Запад, ходят легенды. Историки уверены, что это дело рук иностранных разведок. Руководитель Федеральной разведывательной службы ФРГ Гелен, который занимался шпионажем против Советского Союза еще в нацистские времена, уверял, что это его люди вывезли из Москвы секретный доклад. Другие считают, что копию доклада раздобыл руководитель израильской разведки Моссад Иссер Харел. «[i]Как агенту Моссад, – восхищенно пишут историки, – удалось выполнить это задание, до сих пор остается тайной. После того как была установлена подлинность доклада Хрущева, директор Моссад вылетел в Вашингтон. Цену за документ он запросил немалую: официальное соглашение об обмене информацией с американской разведкой. Директор ЦРУ Ален Даллес согласился без возражений...» [/i]Все это байки: западногерманская и израильская разведки здесь ни при чем. Теперь известно, что полный текст секретного доклада ушел на Запад через Польшу. Сразу после ХХ съезда, 27 февраля 1956 года, в ЦК КПСС составили список находившихся в Москве руководителей братских партий, которых ознакомили с докладом Хрущева. Узнав о секретном выступлении, руководители других компартий тоже попросили поставить их в известность, и через наши посольства получили копии доклада.Бывший сотрудник Польского агентства печати Виктор Граевский уверен, что это он передал на Запад хрущевский доклад. Его подруга работала в аппарате первого секретаря ЦК Польской объединенной рабочей партии Эдварда Охаба. У нее на столе он увидел текст доклада и попросил почитать. Он был потрясен прочитанным и отнес доклад в израильское посольство в Варшаве – знакомому дипломату. Граевский считал, что мир должен узнать сказанное Хрущевым.Сотрудник посольства снял копию с доклада и переслал его своему начальству. Премьер-министр Давид Бен-Гурион распорядился передать текст американцам. Они должны понимать, что происходит внутри СССР. Так доклад попал в руки директора ЦРУ Алена Даллеса. Ему и достались лавры «суперразведчика».С докладом ознакомился брат Алена Даллеса – государственный секретарь Соединенных Штатов Джон Фостер Даллес. Он принял решение предать его гласности, и 4 июня 1956 года текст был опубликован. Возникла нелепая ситуация: США обнародовали выступление руководителя Советского Союза, а тот всячески от него открещивался. [i]«Официально мы существование доклада не подтверждали, – говорил Хрущев. – Помню, как меня спросили тогда журналисты, что, мол, вы можете сказать по этому поводу? Я ответил им, что такого документа не знаю, и пусть на этот вопрос отвечает господин Ален Даллес…»[/i]На самом деле, разумеется, первыми все узнали корреспонденты коммунистических газет. Они поделились новостью с дипломатами. Но точную информацию получили и другие иностранные корреспонденты в Москве. Причем не приложив для этого никаких усилий. О докладе Хрущева им рассказывали люди, очевидно, связанные с советской госбезопасностью, – домашняя прислуга и водители. Корреспонденту агентства Рейтер доклад (очень близко к тексту) пересказал человек, который называл себя Костей Орловым. Журналист не сомневался, что «Костя» – агент КГБ.Кто еще в те времена мог беспрепятственно встречаться с иностранным журналистом и свободно рассуждать на опасные политические темы? Первой о докладе рассказала «Нью-Йорк таймс». Статью написал известный журналист Гарисон Солсбери. Он, правда, сообщил лишь о самом факте антисталинской речи Хрущева. Но на следующий день агентство Рейтер распространило достаточно точный пересказ доклада первого секретаря ЦК КПСС. При этом в Лондоне, очевидно, не понимали, что утечка информации была сознательной: советское руководство хотело, чтобы Запад имел представление о том, что именно обсуждалось на закрытом заседании ХХ съезда. Даже во время холодной войны партнерство было необходимо.Сотрудники госбезопасности вели игру с корреспондентом агентства Рейтер с дальним прицелом. После публикации секретного доклада к нему зачастили люди, которых он считал агентами КГБ. Надо понимать, с ним хотели работать на постоянной основе, превратить корреспондента в канал влияния, передавать через него ту информацию, с которой Москва желала ознакомить Запад. При этом журналист превратился бы в самого осведомленного в кремлевских секретах человека. Но корреспондент Рейтера не польстился на это заманчивое предложение и от греха подальше отбыл из Советского Союза…Секретным хрущевский доклад оставался в том смысле, что его текст не публиковался в открытой печати. Хотя с его содержанием в стране познакомили миллионы людей. Через неделю после съезда, 5 марта 1956 года, было принято постановление президиума ЦК КПСС: «Предложить обкомам, крайкомам и ЦК компартий союзных республик ознакомить с докладом тов. Хрущева Н. С. «О культе личности и его последствиях» на ХХ съезде КПСС всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив… Доклад тов. Хрущева разослать партийным организациям с грифом «Не для печати», сняв с брошюры гриф «Строго секретно».Доклад был отпечатан в десятках тысяч экземпляров. Его зачитывали в партийных организациях и на собраниях трудовых коллективов.Таким образом, не только узнать, что говорил Хрущев на закрытом заседании съезда, но и подержать в руках сам доклад было не так уж сложно. Но зачем же было сохранять всю эту нелепую таинственность? Она породила множество мифов, пошла во вред и стране, и самому Хрущеву. Стали говорить, что Хрущев выступил против Сталина неожиданно для своих соратников и лишь потому, что хотел отомстить мертвому вождю.Правда, мстить Хрущеву было не за что. Сталин посадил жену Молотова, довел до самоубийства старшего брата Кагановича, называл Ворошилова английским шпионом, прилюдно унижал Микояна и требовал, чтобы тот «перестал путать партию». А Хрущев-то как раз ходил у Сталина в любимчиках.Время от времени рассказывают версию о том, будто сын Хрущева, Леонид, военный летчик, не то попал в плен к немцам, не то убил человека, и Никита Сергеевич чуть ли не на коленях ползал перед вождем, вымаливая его прощение. Ничего этого не было.Историки и сослуживцы подтверждают: военный летчик Леонид Хрущев погиб в бою, хотя тело его тогда не удалось найти, как и останки многих солдат и офицеров Красной армии, которые числились без вести пропавшими.Теперь, когда рассекречены многие документы, становится понятной драматическая история подготовки антисталинского доклада на ХХ съезде. Он не был ни импровизацией, ни случайностью.Первые документы о механизме репрессий в стране были представлены сразу после смерти Сталина – правда, весьма узкому кругу людей. В конце 1953-го был устроен суд над Берией и некоторыми его подручными. Процесс был закрытым. И обвиняли Лаврентия Павловича, главным образом, в антипартийной деятельности и работе на британскую разведку. Но всплыли и чудовищные преступления органов Госбезопасности. Текст обвинительного заключения по делу Берии отпечатали в виде брошюры и разослали по всей стране; с ним ознакомился достаточно широкий круг людей.После смерти Сталина начался негласный процесс реабилитации невинно осужденных. Начали с тех, кого руководители страны хорошо знали: с родственников, друзей, знакомых, сослуживцев. Живых возвращали из лагерей, с убитых снимали нелепые обвинения. Но оправдание одного невинного влекло за собой оправдание и его мнимых «подельников». Выяснилось, что все дела были фальсифицированными. Генеральный прокурор Руденко чуть ли не каждую неделю отправлял в ЦК записку с просьбой разрешить реабилитацию того или иного советского руководителя. Из информации КГБ, МВД, Комитета партийного контроля, прокуратуры складывалась чудовищная картина уничтожения невинных людей самыми мерзкими способами. Какими бы циничными ни были руководители партии, они не могли отмахнуться от этого потока разоблачений. А 31 декабря 1955 года, на заседании президиума ЦК глава правительства Николай Булганин зачитал письмо отсидевшей в лагере старой коммунистки Ольги Шатуновской:[i]«Самым тяжелым и мучительным для меня вопросом, – писала Шатуновская, – все эти годы было: как получилось в 1937–1938 годах, что многие преданные партии ее члены оказались в советской тюрьме с клеймом врагов народа? И как получилось, что большинство нашего Центрального Комитета, избранного ХVII партсъездом, и большинство нашего руководящего партийного актива были объявлены врагами народа и уничтожены?..»[/i]Со слов одного из заключенных, Шатуновская пересказала рассказ бывшего начальника ленинградского управления НКВД Медведя, которого посадили (а потом расстреляли) после убийства Кирова: [i]«По его словам, убийцу Кирова – Леонида Николаева – допрашивал сам Сталин, приехавший из Москвы. Сталин спросил: – Почему вы убили Кирова? Николаев ответил, указывая на сотрудников НКВД: – Товарищ Сталин, это они заставили меня убить Кирова, они четыре месяца преследовали меня этим, канальи, насиловали мою волю, и вот я это сделал. Это они вложили оружие в мои руки! Когда Николаев это сказал, его ударили наганом по голове. Он свалился, его унесли…»[/i] Ворошилов, не дослушав Булганина, закричал: [i]«Это ложь!»[/i] Молотов тоже сказал, что никаких тайн в убийстве Кирова нет, он сам присутствовал при допросе Николаева. Но другие члены Президиума ЦК говорили, что пора разобраться в истории убийства Кирова и что «чекисты приложили руку к этому делу». И утвердили комиссию, которую обязали выяснить судьбу членов ЦК, избранных на ХVII съезде партии и расстрелянных Сталиным. Эта комиссия и вскрыла массу документов, свидетельствующих о масштабе репрессий в стране.Возглавили комиссию два секретаря ЦК – бывший главный редактор «Правды» Петр Поспелов и Аверкий Аристов, которому Сталин поручил заниматься партийными кадрами и который теперь курировал органы Госбезопасности.[i]«Поспелов, – вспоминал Хрущев, – был преданнейшим Сталину человеком. Я бы сказал, более чем рабски преданный человек. Когда мы сообщили, что Сталин умер, Поспелов буквально рыдал. Одним словом у нас не было сомнений в его хорошем отношении к Сталину, и мы считали нужным, чтобы Поспелов и Аристов подняли документы Госбезопасности, допросили бывших узников лагерей и бывших следователей. На следующее заседание Президиума ЦК, 1 февраля, они привели бывшего заместителя начальника следственной части МГБ по особо важным делам Родоса, уже арестованного по обвинению в нарушении социалистической законности. Даже членам Президиума ЦК стало не по себе от его рассказов о том, как в Госбезопасности выбивались показания. Ужаснулись и эти предельно циничные люди. Они давали согласие на арест или вынесение смертного приговора, но не видели своими глазами, что делают с людьми, попавшими в руки чекистов...»[/i]Секретарь ЦК Аристов первым произнес этот вопрос: «[i]Товарищ Хрущев, хватит ли у нас мужества сказать правду?»[/i] Вот тогда у Хрущева, видимо, и зародилась мысль сказать об этом на приближающемся съезде партии. Возразил Каганович: [i]«Многое пересмотреть можно, но тридцать лет Сталин стоял во главе партии и народа…»[/i]И Ворошилов был против: [i]«Доля Сталина во всем этом была? Была. Мерзости много, правильно говорите, товарищ Хрущев. Но надо подумать, чтобы с водой не выплеснуть ребенка».[/i] Молотов не мог представить себе, что Сталина назовут виновным в массовых убийствах и пытках: [i]«Нельзя в докладе не сказать, что Сталин – великий продолжатель дела Ленина. Стою на этом. Правду, конечно, надо восстановить. Но правда состоит и в том, что под руководством Сталина победил социализм…»[/i] А член Президиума ЦК Сабуров зло ответил: [i]«Если верны приведенные здесь факты, разве это коммунизм? Это простить нельзя».[/i] Хрущев подвел итог: [i]«Сталин – преданный делу социализма человек. Но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Надо наметить линию и отвести Сталину его место…»[/i]Что повлияло на решение Хрущева? Конечно же, желание освободить людей! Чтобы о нем ни говорили, он был живым человеком, с чувствами и эмоциями. Даже его единомышленникам страшно было говорить о Сталине. А он решился.Живой и энергичный, он легко обошел своих неповоротливых соратников. Помимо его очевидного желания сбросить груз прошлого, разоблачение сталинских преступлений играло и сугубо прагматическую роль – оно подрывало позиции Маленкова, Молотова, Кагановича, Ворошилова, которые вместе с вождем подписывали смертные приговоры.Но почему Хрущев был так уверен, что его подписи на расстрельных списках не найдут? Считается, что председатель КГБ Серов, всем обязанный Хрущеву, провел чистку архивов Госбезопасности. Он избавлялся от наиболее одиозных материалов, компрометирующих партию и правительство.Те, кто осенью 1954 года сидел во внутренней тюрьме КГБ на Лубянке, рассказали потом, что нельзя было открыть окно – такой шел дым. Во дворе жгли секретные бумаги. Несколько дней машинами вывозили документы и из архива Московского горкома партии, которым прежде руководил Хрущев.Почему доклад был сделан после избрания руководящих партийных органов, что считалось завершением работы съезда? Причина тут такая. Ворошилов удрученно сказал, что после такого доклада никого из них не выберут в ЦК, не проголосуют за людей, которые участвовали в преступлениях против собственного народа. Решили не рисковать: пусть сначала нас выберут, а потом узнают правду.На четвертый день работы съезда Поспелов и Аристов представили Хрущеву проект выступления. Хрущеву текст не понравился – слишком сухой и неинтересный. Он обратился за помощью к секретарю ЦК по идеологии Дмитрию Шепилову, самому грамотному и образованному в партийном руководстве. Увидев своими глазами секретные материалы из архивов Госбезопасности, Шепилов столь же искренне стал осуждать Сталина, как прежде восхищался им.[i]«Начались прения, – вспоминал Шепилов, – подходит Хрущев: «Дмитрий Трофимович, выйдем на минутку». Пошли в кулуары, где всегда закусывали, и он говорит: я вот пытался с этими бурбонами (я понял, о ком это он) переговорить, чтобы дать критику Сталина, но они никак… В общем, я хочу выступить о Сталине. Поможете? Я говорю – помогу. Мы уехали со съезда…»[/i] Шепилов поработал над текстом и принес новый вариант Хрущеву. Он в чем-то обострил текст, в чем-то смягчил. В докладе комиссии говорилось о том, что никакой оппозиции вообще не было – все эти мнимые троцкистские и зиновьевские блоки и центры придумала Госбезопасность. Хрущев это вычеркнул. Не решился сказать, что внутреннего врага вообще не было, что все это ложь. Хрущев разослал проект доклада всей партийной верхушке. Члены Президиума, секретари ЦК проект одобрили. Поправки Хрущев учел. [i]«Съезд выслушал меня молча, – вспоминал Никита Сергеевич. – Как говорится, слышен был полет мухи. Нужно было, конечно, понимать, как делегаты были поражены рассказом о зверствах, которые были совершены по отношению к заслуженным людям, старым большевикам и молодежи. Сколько погибло честных людей!.. Считаю, что вопрос был поставлен абсолютно правильно и своевременно. Не только не раскаиваюсь, но доволен, что правильно уловил момент и настоял, чтобы такой доклад был сделан…»[/i]Разумеется, первые секретари обкомов не хотели никакого либерализма в духовной жизни и боялись послаблений в идеологической сфере, но еще больше они боялись возвращения к сталинским временам, когда никто не был гарантирован от ареста и расстрела.Съезд поддержал Хрущева. Но зал был ошеломлен. Даже те, кто уже знакомился с документами Госбезопасности, были потрясены словами о Сталине.[i]«Мы тогда никак еще не могли освободиться от идеи, что Сталин – отец народа, гений и прочее, – вспоминал Хрущев. – Невозможно было сразу представить себе, что Сталин – убийца и изверг. Мы создали в пятьдесят третьем году, грубо говоря, версию о роли Берии: дескать, Берия полностью отвечает за злоупотребления, которые совершались при Сталине. Мы находились в плену этой версии, нами же созданной: не бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали богу, а потому бог насылал град, гром и другие бедствия… Не Берия создал Сталина, а Сталин создал Берию».[/i]А 1 марта 1956 года текст доклада, который предполагали разослать, был готов. В него включили и пассажи, которые произнес Хрущев, отвлекаясь от текста. Хотя кое-что и вычеркнули. И только через четыре месяца после съезда, 30 июня 1956 года, появилось постановление ЦК «О преодолении культа личности и его последствий».[i]«Товарищи! – скажет через несколько лет Хрущев. – Время пройдет, мы умрем... Но пока мы работаем, мы можем и должны прояснить некоторые вещи, сказать правду партии и народу... Сегодня, естественно, нельзя вернуть к жизни погибших... Но необходимо… сделать, чтобы подобные факты в будущем не повторялись…»[/i]Между тем мнения в руководстве страны разделились. Хрущева поддержал министр обороны маршал Жуков. Он добивался в первую очередь восстановления справедливости в отношении расстрелянных и посаженных военных. Он поставил вопрос о восстановлении в правах красноармейцев, попавших в плен, а потом из немецких лагерей угодивших в советские. Георгий Константинович, пожалуй, первым рассказал о том, как Сталин и Молотов утверждали расстрельные списки: [i]«Мы верили этим людям, – говорил Жуков, – носили их портреты, а с их рук капает кровь... Они, засучив рукава, с топором в руках рубили головы... Как скот, по списку гнали на бойню...»[/i]Но довольно быстро партийные секретари сообразили, что, разрешив критиковать Сталина и его преступления, они открывают возможность критиковать и нынешнюю власть, и саму систему. ЦК приступил к ликвидации идеологического ущерба.27 февраля 1964 года поэт Твардовский записал в дневнике: [i]«Мне ясна позиция этих кадров. Они дисциплинированны, они не критикуют решений съездов, указаний Никиты Сергеевича, они молчат, но в душе верят, что «смутное время», «вольности», – все эти минется, а тот дух и та буква останется... Их можно понять, они не торопятся в ту темную яму, куда им рано или поздно предстоит быть низринутыми – в яму, в лучшем случае, забвения… Они верны культу – все остальное им кажется зыбким, неверным, начиненным всяческими последствиями, утратой их привилегий, и страшит их больше всего…»[/i]Твардовский точно почувствовал настроения огромного партийно-государственного аппарата. Через полгода Хрущева отправили на пенсию.На первом же заседании нового партийного руководства, посвященном идеологическим вопросам, секретарь ЦК Суслов высказался необычно зло: [i]«Когда стоял у руководства Хрущев, нанесен нам был огромнейший вред, буквально во всех направлениях, в том числе и в идеологической работе. А о Солженицыне сколько мы спорили, сколько говорили? Но Хрущев же поддерживал всю эту лагерную литературу. Нужно время для того, чтобы исправить все эти ошибки, которые были допущены за последние десять лет…»[/i]Большая часть брежневских чиновников начинали свою карьеру при Сталине. Признать его преступником означало взять часть вины и на себя, они же соучаствовали во многом. Народ должен пребывать в уверенности, что власть, люди у власти, хозяева страны всегда правы. Никаких сомнений и никакой критики! Брежнев сокрушался: [i]«ХХ съезд перевернул весь идеологический фронт. Мы до сих пор не можем поставить его на ноги. Там говорилось не столько о Сталине, сколько была опорочена партия, вся система…»[/i]Сам Хрущев, будучи уже на пенсии, вновь и вновь возвращался к тому, что он сделал:[i] «Мы осудили культ Сталина, а есть ли в КПСС люди, которые подают голос за него? К сожалению, есть. Живут еще на свете рабы, живут и его прислужники, и трусы, и иные. «Ну и что же, – говорят они, – что столько-то миллионов он расстрелял и посадил в лагеря, зато твердо руководил страной». Да, есть люди, которые считают, что управлять – это значит хлестать и хлестать…»[/i]Споры о ХХ съезде, о роли Сталина не прекращаются и по сей день. Это споры не только о его личности, но и о том, каким путем идти, какая система власти нам нужна. Поклонники Сталина увидели, что реабилитация жертв массового террора, честный разговор о трагическом прошлом неминуемо ведет к полному развалу системы. То, что произошло после знаменитого секретного доклада Хрущева на ХХ съезде, продемонстрировало слабость системы, которая держится только на вертикали власти, на страхе. Стоит вытащить из этой вертикали хотя бы один элемент – безоговорочное подчинение власти, дать людям свободу слова, и система рушится.Вот этого и не могут простить Хрущеву.