По тонкому льду

Сладко. Холодно. Преступно. Волшебно. «Не в лад, невпопад, совершенно», — пришли внезапно строчки. Старый любимый фильм. И тут же — озарила идея: следующую свою программу поставит под «Обыкновенное чудо». Света — фигуристка. Успешная. Из большого спорта уже ушла, но смогла нащупать свое: ледовые представления. Фигуристы с удовольствием участвуют в ее постановках, и сама она тоже катается...

Вот и здесь — чем она не принцесса? Нежная и хрупкая, светловолосая Светлана Кригер, несмотря на то что давно перешагнула тридцатилетний рубеж, по- прежнему выглядела юной девушкой . «Тонкая кость», — смеялась она. За успешным фасадом таились проблемы. А у кого их нет, проблем... Вот и Света Кригер. Ребенка нет, это плохо, «часики тикают», как говорят кумушки-соседки. А она даже кота себе завести не может — куда с таким-то плотным гастрольным графиком... Но вот сейчас вроде бы... вроде бы... тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Иностранец, серьезный, образованный. Финансист. С тонким юмором и очень тактичный. Познакомились случайно, но, что называется, искра...

На Новый год решили полететь в Милан. Света Кригер чувствовала, что предстоящий год станет для нее очень счастливым. Во всех смыслах, а главное — в любви. У нее еще есть время родить маленькую девочку. И создать свой мир, полный любви и радости. Кригер, кстати, творческий псевдоним. Для мировой славы ее обыкновенная фамилия — Трубникова — была как-то не очень подходящая. А Кригер — ярко и броско.

Со славой, пусть и не мировой, но в масштабах собственной страны, все получилось. Нам часто говорят: кто много работает, тот добивается всего... Но в жизни, увы, так бывает не всегда. Светочка работала очень много. Ей еще и повезло: тяжелый труд принес результат...

С самого детства училась в спортивной школе. Ездила рано утром на дребезжащем трамвае в соседний район. Тренер Нина Евгеньевна рано заметила в ней одаренность и то редкое упорство, которое присуще настоящим победителям. Она крутила свои двойные тулупы и делала феерические прыжки, даже когда все остальные дети расходились по домам. Просто до поры до времени добрая, хотя и строгая, Нина Евгеньевна не знала: Светочке просто не хочется идти домой.

 Ведь дома ее ждала не мамина ласка, не отцовская шутка и поддержка. В доме Светочки не пахло пирогами и борщом. Светочка жила со сварливой теткой по материнской линии Тамарой, похожей на бульдога.

— Катается все, катается... балярина! — зло кричала Тамара Светочке, когда та мышью шмыгала в квартиру. Это искаженное «балярина» обижало больше, чем равнодушие или даже неприкрытое раздражение.

— На коньках катаются фигуристки, а не «балярины», — отвечала тетке Светочка спустя несколько лет, когда подросла и перестала бояться ее, эту бульдожку Тамару, до дрожи в коленках. На стене в комнате у Светочки к тому времени уже был целый «иконостас» из медалей. Кубки стояли на письменном столе: другого места в шестиметровой комнатушке-пенале просто не нашлось. Здесь же, над столом, висела и приколотая газетная вырезка: «Первое золото. Юная фигуристка Светлана Трубникова». Вырезка уже пожелтела, но Светочке до сих пор не верилось, что это про нее написали в такой важной столичной газете...

 — Вот ведь, — сразу меняла тон тетя Тамара, — оперилась... Огрызается. Забыла, кто тебя от детдома спас? Кто тебе родителей непутевых твоих заменил.

— Не смей... про родителей, — голос Светочки был тверд. А родителей, как известно, не выбирают.

 ■

 Тогда ей было пять. И семья была — вполне себе счастливая. Когда ты счастлив, ты не понимаешь этого состояния. Оно кажется естественным. Так же, как когда здоров, этого не ценишь, не понимаешь, пока не заболеешь. Вот и Светочка жила со своей мамой и папой Володей. Правда, друзья называли его Вован. Но Светочке даже нравилось... И Вован, и то, что у него много друзей, и простота их общения. Он мог так много рассказывать — буквально обо всем в мире! Когда папа забирал ее из детского садика, они долго-долго шли домой. Если погода была «интересная». Это словечко папы: погода интересная. Значит — или солнечно, или снежно. Комфортно, иначе говоря. «Погода неинтересная» — дождь, ветер. Когда «неинтересно» — шли коротким маршрутом, быстро. Когда «интересно» — длинным... По аллее, усаженной громадными каштанами.

В конце аллеи — прудик. Зимой он замерзал и превращался в каток. А каштаны — ну это просто волшебство какое-то. Осенью золотые, роняют зеленых «ежиков», а из «ежика» выпадает глянцевое коричневое зерно. Весной — набухают темными крупными почками, а потом, к маю, выбрасывают удивительные цветы- свечи, кремово-розовые, нежные. Всю эту красоту показал Светочке папа Володя. А как-то зимой — погода была интересная — Вован привел Светочку мимо спящих, в снежных шапках, каштановых деревьев, на маленький прудик.

 — Смотри, Светочка, как я сейчас прокачусь по льду! А ты за мной — слышишь? Не отставай! — крикнул отец.

Лед был припорошен тонким слоем снега. Вован разбежался и заскользил через весь прудик на длинных своих, смешных немного, как у бройлерного петуха, ногах. Света сначала замерла от восторга. А потом бросилась вслед за папой.

 — Папка, подожди! Я тоже! Я тоже! — и вдруг ощутила восторг скольжения.

Вован сел на лавочку, жадно закурил. Закашлялся.

А Светочка все носилась по льду, как большая веселая снежинка.

— Светка, да ты настоящая фигуристка! Я куплю тебе на Новый год коньки. Ты обязательно научишься кататься, будешь выступать на соревнованиях, тебя будут показывать по телевизору. Света Трубникова — первое место! — хохотал Вован.

 А снег сыпался вот такой же, волшебный. Обычный московский район Гольяново он превратил в сказку, наполненную счастьем.

И на Новый год Светочке кто-то — может, Дед Мороз, а может, родители — положили под елку белые фигурные коньки. Такие хорошенькие, они пахли кожей, и в них Светочка была выше, кажется, на целую голову. «Дед Мороз принес! Дед Мороз!» — смеялась мама. А папа Володя только ухмылялся и подмигивал Светочке.

Это были последние счастливые дни их маленькой семьи. А потом, после праздников, папа Володя, Вован, ушел к другой женщине. И уехал куда-то с ней на край земли — во Владивосток вроде бы. Он же — Володя, Владимир. Поэтому и Владивосток. А мама Светочки сначала оцепенела от горя и перестала разговаривать, а потом, уже в феврале, шагнула из открытого окна их квартиры на седьмом этаже. Ну, это если кратко. Об этой трагедии можно было бы написать целый роман, да какой смысл; Света Трубникова просто постаралась выбросить из головы, забыть. Стереть ластиком.

Просто было счастье, и она не понимала, что дышит им. А потом — счастье закончилось. И дышать стало нечем. В квартиру приехала жить и вести хозяйство ее тетка Тамара, и дом окончательно перестал быть Домом в полном смысле этого слова. Светочке было теперь здесь плохо. Хуже, чем где бы то ни было. Потому что здесь жили воспоминания. Она уходила на маленький прудик — врала Тамаре, что идет с подругами, но шла одна. Ни одна нормальная девчонка не выдержала бы такого бесконечного кружения по льду. А Света — каталась и каталась, как заведенная. Просто это было последним, что связывало ее с теми днями, когда она дышала счастьем, а не болью.

И еще: она верила, что папка, Вован Трубников, позвонит ей из своего Владивостока. И, конечно, все встанет на свои места, он заберет ее с собой. Но он не звонил и не звонил. И закончилась зима, наступила пора Весенних Цветущих Каштанов, а потом — зеленого изобилия и бабочек, а потом — время Золотых Каштанов. Светочка пошла в школу, потом сама записалась на фигурное катание. Коньки, те, что подарил ей то ли Дед Мороз, то ли папа Володя, стали ей совершенно малы. Тетка Тамара купила ей новые, побольше: она все же заботилась о Светочке.

 ■

 Вылетать Света из Москвы должна была сегодня ночью. Завтра утром ее встретит в миланском аэропорту любимый — ну, скажем так, почти любимый — человек. Послезавтра — Новый год. А сегодня этот пушистый, удивительный снег, как в детстве. Музыка из «Обыкновенного чуда».

Новые идеи, новые планы. Новая жизнь. Пусть все плохое останется в прошлом...

Светочка Кригер, в белой шубке, хорошенькая, с румяными от мороза щечками, бежала по Новой Басманной улице. Время еще оставалось — решила забежать в храм Петра и Павла, прямо возле изогнувшегося дугой железнодорожного мостика. Это удивительный храм, старинный, намоленный. Нежно-лососевого цвета. Купола, устремленные ввысь, в темное небо, щедро сыплющее снегом.

При входе в храм стоял старик. Светочка и не поглядела на него даже, подала хрусткую купюру, забежала внутрь, поставила свечку Матронушке.

— Любимая моя, хорошая. Пусть все у меня будет хорошо. С наступающим тебя! — и поцеловала лик.

А потом — быстрее, быстрее — на улицу. Опять мимо того старика. Он хотел зайти, она — выйти. Столкнулись в дверях.

 На секунду пересеклись взглядами. Два разных мира. Светочка, нежная блондинка в летящей шубке, на каблучках, с крошечной блестящей сумочкой. Глаза сияют. Впереди — Милан и любимый. Да и вообще — вся жизнь, считай, впереди.

И он, смешной старик в нелепом допотопном треухе и с синим школьным ранцем за плечами. Просит милостыню возле храма. А что, имеет право. Изборожденное морщинами лицо, крючковатый нос. Борода как мочалка. Неужели и он когда- то был молод и хорош собой.

 От старика пахнуло алкоголем. Светочка вздрогнула и выбежала на улицу. Зазвонил телефон: такси. Сейчас заедет домой, заберет вещи — и в аэропорт.

 ■

А старик зашел в храм. Хорошо здесь, пахнет елкой и ладаном. Словно в детстве, словно все впереди.

Сейчас кормить будут; нищих здесь привечают, кормят. И собираются в основном одни и те же. Кореша. Вот Витька одноногий, вот Толян Хохол, вот Ленка Весло. Почему Весло — никто не знает, но такое прозвище.

Потом, после трапезы, старик долго-долго копошился в своем синем рюкзаке. Ого, денежки-то собрались. Денежка к денежке — так и бабка в детстве говорила.

Та фифа в шубе пятихатку дала. Не бедствует — пусть поделится. Достал купюру, послали Ленку Весло в магазин. Тут открыли неподалеку — винно-водочный. Вован угощает. Старика все друзья зовут Вован.

 Потом, после выпивки, захмелел. Зашел опять в храм, в тепло. И вдруг... так хорошо на душе стало. Так хорошо, что и не передать. Стоит Вован — нелепый, жалкий, а по щекам слезы прямо в бороду текут. По- тому что — елочки, свечечки горят, и лики так со стен глядят... вроде и с укором, но и с любовью. Они его, Вована, прощают. Как мама в детстве смотрела.

— Скоро служба начнется, — строго сказала Мария из свечной лавки. Она здесь за старшую. — Иди на улицу, Владимир.

— Подожди... У меня еще монетки остались... ты мне свечку продай, а? Я поста- вить хочу. Мне важно...

Мария поджала губы, она строгая и Вована недолюбливает. Но свечку продала. Он наскреб мелочи на самую маленькую свечу..

Пошел опять по храму. Выбрал один лик — на золотом фоне женщина, темноокая, горестная, но прекрасная. Поставил Вован ей свечку и долго что-то рассказывал. Ленка Весло слышала, другим пересказала.

— Вот те крест — говорит и плачет! Я, говорит, очень плохой человек. По свету мотался, женщин портил да бросал, вино пил. Ничего в сущности не делал. Но самое плохое — бросил я дочку свою маленькую, Светочку. А она фигуристкой могла стать. Бросил и ее, и супругу свою законную, Веру Ивановну. Влюбился в бабу одну — сейчас и не вспомню, как звали... И мотанул за ней на край самый света. Сказался без вести пропавшим. Это моя новая так сказаться научила. Рубить, говорит, сплеча... А Светочка осталась. Сейчас уже взросленькая, наверное. А Вера Ивановна, думаю, замуж вышла. Хорошая женщина была, Верочка, и уж как меня-то любила. И счастье тогда было — самым настоящим. После уж такого не было ни разу. И плачет, главное, плачет, — ну Вован, ну удивил.

 ■

Светлана закрыла глаза. В голове опять вертелось: нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно... Все-таки надо поставить такой спектакль на льду. Сейчас их самолет взлетит. Останется где-то далеко родной город, занесенный снегом. И маленькая девочка в вязаной шапке с помпоном — она, разбежавшись, катится по льду и не падает. Она никогда не упадет, потому что папка рядом. 

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!