Сумерки над Камчаткой

[b]Японское авто для русского человека [/b]На Камчатке ездят исключительно на иномарках. Можно сказать, каждая семья с машиной, так как на 400-тысячное население приходится около 100 тысяч легковушек.Преимущественно белоснежного цвета. Интересуюсь: откуда такое пристрастие к белому? В ответ ироничная улыбка: «Это не у нас — у японцев, а наши возможности полностью зависят от их вкусов и пристрастий».Машины действительно приобретаются в Японии. Туда российские моряки везут рыбу, а на обратном пути суда доверху загружают недорогими подержанными автомобилями. Средняя цена такого авто — до тысячи долларов. Нормально поработавший в путину рыбак в состоянии осилить эту покупку. А японский транспорт, как я убедилась, достаточно вынослив, именно тот, что нужен на камчатских дорогах. Хотя, должна признать, не так уж они плохи. Когда в субботний день встречаешь утюжащий обочину грейдер — понимаешь, что за дорогами здесь следят, и если бы не ползущие за машинами плотные завесы пыли, осталось бы о них и вовсе хорошее впечатление.Наш японский джип даже проселками и лесами шел со скоростью под 120. Мне здорово повезло: грунтовка наконец-то просохла и представилась редкая возможность отправиться машиной в Усть-Камчатск на путину нерки. Обычно туда добираются вертолетом или рейсовым самолетом (лету из Петропавловска —1 час 20 минут). А тут за день удалось пробороздить с юга на север половину полуострова. К тому же это была не дорога, а сплошная экзотика. То слева, то справа сопки чередовались с вулканами, смешанный лес переходил в низкорослый тундровый кустарник, а после обезводившей в результате вулканического извержения Сухой реки нас встретила полноводная Камчатка. Через нее пришлось дважды переправляться паромом. На лесной дороге свои сюрпризы: вначале сверкнул шикарным хвостом соболь, а через десяток километров бурый медвежонок прошмыгнул чуть ли не под колесами и, очевидно, с перепугу, как обезьянка, в мгновение ока взлетел на придорожную ель. Мы остановились.Первое естественное желание — выйти из машины и подойти к дикому дитяти поближе. Но мои спутники от этого опрометчивого шага удержали: наверняка где-то поблизости затаилась матуха (то есть медведица), а встреча со встревоженной мамашей абсолютно ни к чему. Пока меня потчевали припомнившейся к случаю леденящей душу историей, медвежонок соскочил с дерева и скрылся в чаще.[b]Наши «демократки» и японские «керосинки» [/b]Энергетический кризис на полуострове длится второй год, поэтому самой полезной вещью в хозяйстве стали японские и корейские керосиновые печи. Никаких побочных запахов этот агрегат не распространяет, так как работает на чистейшем — авиационном — керосине и в состоянии прогреть комнату за 15—20 минут. На нем можно вскипятить чайник или приготовить яичницу.Все лучше, чем опять ставшая актуальной печка-буржуйка, ныне именуемая «демократкой» или «экономкой». На Камчатке только ленивый теперь их не делает. Кстати, камчадалы иронизируют: благодаря энергетической катавасии они вновь стали захаживать друг к другу в гости. Ужин, как правило, готовится в большой посудине, еды получается с избытком, вот и приглашают к вечернему столу соседей и знакомых.Оторванная от телевизора интеллигенция как в старые добрые времена взялась за семейные чтения при свечах. Правда, в самом Петропавловске-Камчатском электричество хотя бы с перебоями, но все-таки подается, а глубинка хронически сидит без света основательно.Мерцали темными окнами Ключи — городок районного значения, где нам пришлось остановиться заночевать. А в конечном пункте нашего пути, тоже райцентре — Усть-Камчатске, — доведенная до отчаяния местная администрация добыла электричество откровенно воровским способом. Взяли да и угнали из-под носа военных танкер с 400 тоннами дизельного топлива. Рассчитали: если подавать электричество на три часа через каждые шесть, то будет население со светом практически месяц. Так что когда московский военный прокурор прилетел разбираться, усть-камчатцы, хотя и малыми порциями, но вкушали электрический сервис и могли даже позволить себе пригласить гостей в ресторан. Там нас потчевали столичной закусью: отличными отбивными — фирменным блюдом некогда работающего в столице шефповара — и привозным «Московским» коньяком. На десерт, к кофе, я запросила мороженое. «Ой, что вы, — засмущалась официантка, — в наших условиях откуда оно?» Уходили мы из ресторана при свечах, а до гостиницы и вовсе добирались в кромешной темноте, поскольку 3-часовой световой лимит городом был исчерпан. Утром в моем номере вода из крана не текла, не было ее и в общем туалете.Вспомнив, что ею (видимо, именно для такого случая) заполнена ванна в люксовском номере моих спутников, я зашла к ним и, зачерпнув 2 стакана, с горем пополам совершила утренний туалет. Вкус у воды был откровенно тошноватый. Молодой гостиничный администратор, узнав, что я не только умыла ею лицо, но еще и рот прополоскала, закатил к потолку глаза и со стоном произнес: «Вы что, со своей зубной щеткой в больницу захотели загреметь?! В городе вовсю гуляют кишечные инфекции...» Спасла меня приличная порция коньяка. Московского. Первый раз в жизни пила спиртное в шесть утра, да еще натощак. Зато желудок не пострадал. Но все то, что для заезжего журналиста закончилось легким испугом, чревато для постоянно живущих здесь людей более серьезными последствиями. И далеко не каждый из них в состоянии пережить зиму с обильными снегопадами и 30-градусными морозами в пятиэтажке без света, отопления, воды и канализации. Неудивительно, что многие дома сейчас пустуют — две трети жителей отбыли на материк. Остались преимущественно те, кому некуда податься. Брошенные на произвол судьбы, они сами решают свои проблемы, главная из которых — во что бы то ни стало выжить в этих суровых условиях. В квартирах устанавливают котлы, врезают автономные отопительные системы и, устав бегать с ведерком на улицу, пробивают канализационные трубы, отправляя нечистоты прямым ходом в подвал...Прошлую зиму, когда куб дров стоил 250 рублей, пошли в дело деревянные строения, о былом существовании которых теперь напоминают лишь большие мусорные кучи.Тяжелее всех приходится пенсионерам — случалось, даже обмораживали руки, ноги. При пенсии 300— 600 рублей и достаточно высоких, северных, ценах на продукты они сейчас откровенно недоедают. Поэтому коммунальные платежи многие не считают нужным платить. Год назад появился в Усть-Камчатске детский приют на 40 человек. Специально для малышей, бросаемых не достигшими совершеннолетия мамашами. Большинство из них — инвалиды. Дает о себе знать дурная наследственность.Рыбакам, отработавшим пару месяцев на путине, особо нечем себя занять. Разве что охотой и водкой, которая здесь самая дешевая. А выпьют — обсуждают предложение Жириновского превратить здешние края в места сезонных работ и прилетающих с материка вахтовых рабочих. Что наиболее для себя приемлемым считают камчадалы? Перейти, раз они стали не нужны России, в подчинение Японии. Патриотизм ведь тоже хорош до известных пределов.[b]Банька по-рыбацки [/b]Рыбопромышленников удерживают здесь большая рыба и возможность большого заработка. Это жены могут капризничать и, купив квартиры в Москве, по полгода вести исключительно столичный образ жизни. Отпрыски тоже чаще всего в отлучке: обучаются за границей, а место отцов — на Камчатке. К этому краю они по-настоящему привязаны и стараются устроить свой быт на любезный им лад. Его непременный атрибут — банька. Если рыбопромышленник приглашает тебя в гости — значит париться будешь обязательно. Впрочем, назвать баньками те заведения, где я имела честь побывать, язык как-то не поворачивается. Должна признать, уровнем сервиса московским они не уступают: само собой бассейны, душевые, мыльные, накрахмаленное белье, комфортные комнаты для отдыха. А вот парная у каждого со своей изюминкой. Здесь, например, я вкусила такой сибирский пар, что никакие Сандуны вам не предоставят.Прежде всего меня заставили выпить чашку чаю и съесть бутерброд, объяснив, что на голодный желудок в парную заходить не надо, но и переедать тоже не стоит. Нижние полки были уложены травкой, ароматом напоминающей полынь, а меня отправили на самый верхний полок, где было разостлано шерстяное одеяло. Через 15 минут — обжигающий тело горячий душ и бассейн с достаточно холодной водой, в которую я была должна окунуться обязательно с головой и, чтобы нормализовать давление, задержаться там как можно дольше. Затем, укутавшись в простыню, немного отдыхала. И опять парная, на этот раз с массажем и двумя березовыми вениками, прикосновения которых едва ощущались. Вновь горячий душ, ледяной бассейн и в дополнение — шайка с мыльной водой и продраивавшей тело жесткой махровой варежкой. А под завязку еще один заход в парную. Лишь после всего этого, вручив шампунь, мне разрешили самостоятельно вымыть голову. Передавать мое послебанное состояние — все равно что описывать ощущения заново родившегося человека.А в камчатских условиях баня — во всех отношениях весьма важная процедура, не зря администрация области практиковала даже бесплатные банные дни. Как о манне небесной мне говорили о ней рыбаки, вышедшие в океан на лов нерки.[b]Лучшая часть жизни — путина [/b]Наш буксирный катер, аккуратно преодолевая высокие крутые волны, так называемые бары, зигзагами прошел вдоль устья реки Камчатки. Тащил пустую прорезь (железную баржу, предназначенную для транспортировки рыбы. — Прим. авт.) туда, где на стыке тихоокеанских и речных вод установлен ставной невод. В разгар путины нерка целыми косяками — а это десятки тонн рыбы — заходит в него. Рядом с неводом неотлучно находится жилое судно (в старину его называли кунгаз) с бригадой рыбаков. Они практически полтора месяца и днем, и ночью работают в океане — вынимают по мере накопления рыбу из ловушки и перегружают ее в прорезь. На суше бывают раз в 10 дней, когда надо сходить в баню. Жизнь на волнах их вполне устраивает.Ведь для большинства рыбаков путина — по сути единственная возможность обеспечить благополучие семьи чуть ли не на год вперед. Поэтому, не зная усталости, готовы работать без сна и отдыха. И мечтают только об одном — чтобы рыба шла и шла в невод. Их труды дают материальную отдачу в виде 2 руб.30 коп. за каждый килограмм выловленной нерки. Заработок совсем неплохой: переработчики на суше получают гораздо меньше.Столичному журналисту рыбаки оказали теплый прием: накормили вкусным обедом, хорошеньким кофейком угостили, а затем вручили резиновые сапоги, непромокаемую куртку с капюшоном, даже шерстяные носки кок презентовал, и повели показывать, как рыба загоняется в садок и «заливается» в прорезь.Меньше чем за час слаженной работы в большом железном корыте плескалось тонн 10 ровной, как на подбор, и отливающей всеми оттенками зеленого цвета нерки. Масса попавшейся в сети мелкой камбалы была выброшена в море — в лососевую путину она никому не нужна: переработка ее просто не принимает. Распрощавшись с гостеприимными трудягами-рыбаками, мы тронулись в обратный путь. Рыба вела себя мирно. Лишь ближе к берегу одна, словно одумавшись, прыгнула за борт. Я возликовала: пусть еще малость погуляет в океанских просторах. Перспектива всех остальных — сразу же быть выпотрошенными и замороженными при температуре -45 градусов. Одно «утешение» — заморозка индивидуальная, поштучная. ООО «Стиль», один из 33 усть-камчатских рыбопользователей нерки, разделывает, обрабатывает и замораживает ее по мировым стандартам — ведь практически вся она идет в Японию по 3—4 доллара за кг и должна иметь соответствующий товарный вид. А потому разделочные линии на этом довольно компактном производстве и холодильники установлены американские, тара (3 доллара — одна коробка) используется корейская. А икра — она, кстати, у нерки достаточно мелкая, но глубокого малинового цвета — закладывается в 16килограммовые пищевые пластиковые ведра. Реализуются они достаточно быстро — почти сразу же забираются московскими и петербургскими коммерсантами.Так что самую красную икорку самой красной рыбы мы с вами всетаки откушиваем. Это то, чем еще пока вдоволь потчует нас богатейшая лососевая страна Камчатка.[b]Камчатка — Москва [/b]