Без защиты в окружении врагов

Галина Анисимова (в девичестве Комарова) уже больше 50 лет живет в Москве. С тех пор, как вышла замуж, за летчика. Но каждый год, в мае, она обязательно ездит в Белоруссию. Там, в населенных пунктах Витебской и Могилевской областей, прошло ее детство. Омраченное войной.

Последние числа июня 1941 года. Раннее утро. Душно и как-то уж чересчур тихо. Не к добру. Первый секретарь Суражского райкома партии Сидор Комаров по очереди обнимает старшую дочь, среднюю, двухлетнего сына, крепко целует жену. На руках у нее мирно посапывает малютка. Она родилась совсем недавно. Ей еще и имя-то придумать не успели. Комаров нежно чмокает малышку в самую макушку, хлопает дверцей кабины грузовика и с тяжелым сердцем отпускает родных в укрытие.

Стоя на крыльце, он все смотрел, как большая машина постепенно превращается в едва различимую точку. Комаров не мог знать наверняка, но его не покидало едкое чувство, что он видел семью в последний раз.

«Там Днепр, немец не дойдет…»

- Я вам сейчас расскажу только то, что помню сама, - говорит Галина Анисимова, опуская свои оливковые глаза. Она смотрит перед собой, но взгляд ее устремлен далеко в прошлое. – Довоенное детство у меня было счастливое. Полная семья, жили, что называется, душа в душу. Помню, папа любил с нами в прятки играть. Спрячется, а самому на работу пора, так он – в окно. А мы все бегаем по дому, его ищем, пока мама нас во двор гулять не отправит.

А потом маму в роддом забрали. Папа дома уже почти не появлялся, в райкоме все время проводил. Он знал, что война близко, но маме до последнего ничего не говорил… За нами, тремя маленькими детьми, папина сестра присматривала.

И вот однажды мы просыпаемся от того, что все вокруг гремит, трещит. «Детки! – зовет нас к себе тетка. – Побежали прятаться! По-моему, нас бомбят». Так началась война… Первый день мы в погребе просидели. Во второй прятались где-то в чистом поле. А потом мама вернулась, с малышкой. Папа хотел нас всех отправить в тыл, но тетя закапризничала: «Поеду только к маме. Там Днепр, немец не дойдет». Но тогда все так думали.

Я хорошо помню отца. Всегда веселый, он стоял на крыльце с осунувшимся лицом, на котором отражалось столько внутренней боли, столько горя, что забыть это невозможно…

Мы уезжали из дома на грузовике. Я, моя старшая сестра, младший брат и тетя сидели в кузове. Мама с маленькой – рядом с водителем, в кабине. Едем по дороге. По бокам лес. И тут слышим, самолет гудит, немецкий. Подлетает поближе – и как давай по нам строчить. Шофер машину остановил, и мы все в лес побежали, прятаться. Помню, тетя меня все собой накрывала, чтобы если попали пули, то в нее, а не в меня.

Не знаю почему, но немец улетел, а мы поехали дальше.

Мама родом из Быхова была (райцентр в Могилевской области), хотела нас сразу к своим родителям отвезти, но издалека было видно, что мы опоздали: весь город в огне и дыму. Так мы оказались на малой родине отца – в деревне Большая Зимница.

«Главное, деточки, чтобы вас не сожгли…»

Однако спрятаться от немцев в той деревне не удалось. Враг стремительно подбирался все ближе и ближе.

- Помню, мы сидели за столом, обедали, - продолжает свой нелегкий рассказ Галина Анисимова. – И тут нас оглушил такой рев самолетов, будто они сейчас начнут садиться прямо на крыши домов. Перепуганные, мы тут же ложки побросали и побежали прятаться за деревней.

Галина Сидоровна с минуту помолчала и, тяжело вздохнув, продолжила.

- И тут я вижу, - говорит она, - такую картину: горит сбитый самолет, недалеко от него летчик, молоденький-молоденький, лежит на земле без сознания, руками землю перебирает и шепчет: «Маруся, подойди… Маруся, подойди…».

Вскоре немцы вошли в деревню, и мы вынуждены были прятаться в блиндаже. Три недели просидели – весь запас воды израсходовали. Конец июля. Жарко. И тут мой брат, ему всего на тот момент два с половиной года было, как выдаст: «Если вы меня сейчас же не выпустите, я буду кричать фашисты». Где он это слово услышал? Мама на него, конечно, прикрикнула, но пить-то хочется. И она пошла за водой, а я за ней. Всюду хвостиком за мамой ходила, мне казалось, что, когда я рядом, с ней ничего плохого не случится.

И вот заходим мы с ней во двор бабушкиного дома, а на земле наши солдаты лежат, раненые. Немцы ходят вокруг них, охраняют. А солнце печет. Мама воду набрала, идет мимо раненых, а они к ней: «Мамаш, пить… Мамаш, пить…». Мама стала их поить, но тут немец как подскочит, как крикнет на нее и прикладом в плечо. Я испугалась и заплакала. Может, это его и остановило... Мне до сих пор страшно даже представить, что он мог с ней сделать. Мы пошли прочь, но мама всю дорогу убивалась, что не может ничем помочь нашим солдатам.

Прошло еще какое-то время, и вдруг немцы стали нас из блиндажей выгонять. В деревнях всегда были сооружения вроде сараев, где омолачивали зерно: рожь, пшеницу. В одном из них весь народ и собрали. Мол, если вы сейчас же не скажете, кто перерезал телефонную связь, мы вас всех как партизан расстреляем. Я была еще маленькой и не знала, кто такие партизаны. Но однажды, мы с мамой пошли полоскать белье на речку… На мосту висели два человека, на каждом дощечка с надписью: «Партизан». Видимо, они хотели взорвать мост, но немцы их поймали и повесили. Эта страшная картинка так и стояла у меня перед глазами.

Были женщины, которые, как услышали намерения немцев, сразу к ним бросились: «Не виноваты мы! Отпустите нас!». А мама села на бревно, точно каменная, и потихоньку сказала нам: «Все может быть, но у фашистов проситься мы не будем. Расстреляют – так это мгновенная смерть. Главное, деточки, чтобы вас не сожгли».

Весь день нас продержали без воды и еды. Но к вечеру отпустили. Я и не знаю, кого благодарить за это чудо.

Десять килограммов соли. На черный день

Немцы не церемонились: приходили и выгоняли из домов целые семьи. Оставшись без крова, люди становились беженцами. Но они готовы были пройти сотни и тысячи километров, только бы подальше быть от фашистской нечисти.

- Вот, говорят, полицейским при немцах служил, значит предатель, - сказала Галина Сидоровна и задумалась. – Не спорю. Встречала я полицаев похуже фашистов. Но бывало, что немцы заставляли людей служить угрозами: мол, иначе мы всю семью твою истребим.

Мы как в беженцах оказались, нас должны были вывезти из Могилева в поле и расстрелять. Но, к нашему счастью, исполняли распоряжение не немцы, а полицейские. Они нас пожалели и отпустили, написав старосте ближайшей деревни записку, чтобы нас приютили.

Мы пробыли в беженцах целый год. Единственное, что я помню за все это время, - изнуряющий голод, который преследует тебя день и ночь.
Вы знаете, у меня уже, наверное, лет сорок на кухне десять килограммов соли стоит. На черный день. В военные годы за 200 граммов соли просили десяток яиц. А откуда у беженцев яйца? Помню, как мама собрала последние наши вещички и выменяла на них одну курочку. И все оберегала ее, боялась, как бы немцы не отобрали.

Страшнее всех были эсэсовцы. Когда они приезжали, я всегда смотрела на небо и думала: «Вот бы забраться на какое-нибудь облачко, только бы не видеть, что они тут творят». Фашисты бесчинствовали, чувствовали себя хозяевами и делали, что хотели. Могли запросто зайти в любой дом и приказать: «Матка! Яйки, кура, млеко, шнапс! Шнеля!». А где все это взять-то, если у самих нет? Но им все равно: вынь да положи. Я помню, как у одной женщины корову забрали. Как она плакала: «У меня же семеро детей! Они же умрут!». Но немцы только отшвырнули ее…

Уже 70 лет прошло, а я речь немецкую до сих пор слышать не могу. Настолько у меня с ней неприятные воспоминания связаны.

Пугающая тишина

После тяжелого, изнуряющего и голодного года, наконец пришла радостная весть. Это было летом 1944-го.

- Мы тогда жили уже вместе с мамиными родителями в деревне Большой Кудин, - на лице Галины Сидоровны появилась легкая улыбка. - Над ней все летали фанерные самолеты, зеленые. И вдруг показался серебристый, с красной звездой. Помню, как бабушка с дедом все стояли у дома, не хотели спускаться в блиндаж. Помню, как сквозь сон слышала взрывы снарядов. Помню, как проснулась от пугающей тишины. И вдруг шаги…

Когда немцы отступали, по округе ходили каратели. Они бросали в блиндажи гранаты, уничтожая таким образом целые деревни. Женщины, как услышали шаги, так и казали: «Молитесь, сейчас и нас забросают гранатами».

Но скрипнула дверь – и раздался бабушкин голос: «Бабы! Бабы! Да чего вы там сидите?! Наши пришли!».

У меня много в жизни было радости, но то, что я испытала тогда, ни с чем несравнимо!

P.S. В тот июньский день, на крыльце, Галина Сидоровна видела своего отца последний раз. Он погиб под Курском, незадолго до дня Советской армии – 20 февраля 1943 года. Но его семья об этом узнала спустя год, уже после освобождения Белоруссии.

Капитан стрелкового батальона Сидор Назарович Комаров за отвагу и мужество, проявленные при освобождении Курска, награжден Орденом Красной Звезды.

ЭКСПЕРТ

Война на уничтожение

Владимир Марочко, историк, заместитель заведующего отделом военно-исторических экспозиций, исследований войн и военных конфликтов Центрального музея Великой Отечественной войны:

Зверское поведение немецкой армии на оккупированных территориях определялось целями войны нацистской Германии против Советского Союза. Это была война на уничтожение нашего государства, истребление славян (русских, украинцев, белорусов) и других народов СССР. Для оправдания и прикрытия своих злодеяний руководство Третьего рейха еще до нападения на Советский Союз разработало идею о неполноценности рас, согласно которой русские люди приравнивались к дикарям, недостойным жизни.

Каждый солдат вермахта, каждый чиновник оккупационных властей получал подробные инструкции, как подобает обращаться с местным населением на захваченных советских территориях. «Уничтожь в себе жалость и сострадание. Убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик», - говорилось в одном из пунктов памятки немецкого солдата.

Жестокость по отношению к русским не просто приветствовалась, поощрялась. Во время расследования преступлений нацистов в Смоленском концлагере №126 Эрих Мюллер, ефрейтор охранного батальона, сознался, что немецкие солдаты устраивали между собой настоящие соревнования: кто больше убьет советских военнопленных. Поэтому в русских стреляли буквально по малейшему поводу.

Общаясь с мирным населением, гитлеровцы придерживались политики устрашения. В сельской местности оккупанты занимались открытым грабежом. В деревни направлялись специальные карательные отряды. Они ходили по домам и брали все, что им нравится. Крестьян, оказывавших сопротивление, немцы наказывали: на глазах у всей деревни избивали и расстреливали. Дома сжигали.

Рыская по деревням в поисках партизан, каратели выполняли задание комендатуры по вылавливанию и отправке трудоспособного населения в Германию. Многие люди, отказываясь ехать в страну врага, пытались скрыться. В таких случаях немцы приписывали им связь с партизанами и расстреливали на месте.

В июле 1942 года около деревни Выдра подорвался на мине автомобиль с тремя немецкими солдатами. На место происшествия прибыла карательная экспедиция. Попытки найти виновных результатов не дали, тогда каратели согнали из окрестных деревень около ста женщин и детей и расстреляли их из автоматов.

Под предлогом борьбы с партизанами уничтожались целые деревни. Фашисты выгоняли жителей из домов, устраивали грабежи, после чего сжигали населенные пункты. Оставшись без крова, люди уходили в леса, но, не имея средств к существованию, возвращались обратно, пытаясь на пепелищах найти хоть какие-то продукты. Тогда немцы открывали настоящую охоту на мирных жителей. Так, в январе 1943 года была расстреляна пожилая женщина с двумя детьми на пепелище сожженной накануне деревни Дорохи. И таких чудовищных примеров ужасающее множество.

Из сообщений Советского Информбюро:

от 29 сентября 1941 г.

В деревне Басманово Смоленской области гитлеровцы забрали у местных жителей весь скот и все продовольствие. Грабеж сопровождался дикими издевательствами. У старика Василия Пахомова забрали 9 пудов ржи, трех поросят, овцу, два тулупа и три пары валенок. Все это немецкий ефрейтор погрузил на телегу. Лошади поблизости не было. Тогда фашистский изверг запряг Пахомова и его жену и, угрожая пистолетом, приказал везти повозку до ротной кухни. Телега проехала несколько десятков метров и остановилась. Пахомов и его жена не могли двигаться дальше. Ефрейтор начал избивать крестьян. Пахомов не выдержал и резко оттолкнул немца. Тогда собравшиеся около воза фашисты тут же растерзали Пахомова, а его дом сожгли.

от 14 октября 1941 г.

В селении Васильевка Орловской области перепившие немецкие солдаты заставили танцевать изнасилованных и избитых ими девушек. В это время по улице шла беременная колхозница Анна Ларионова. Фашисты потребовали, чтобы и она танцевала. Ларионова попыталась отказаться, ссылаясь на беременность, тогда один из немцев ударил женщину сапогом в живот.

от 15 декабря 1941 г.

В деревне Белый Раст (Московская область) немецкие солдаты поставили в качестве мишени 12-летнего мальчика Володю Ткачева и открыли по нему стрельбу из автоматов. Тело Володи было прострелено 21 пулей.

от 18 апреля 1942 г.

На окраине освобожденной от немецко-фашистских захватчиков деревни Червинская Лука, Ленинградской области, обнаружено 63 трупа стариков, женщин и детей. Все трупы облиты водой и заморожены. Медицинским освидетельствованием установлено, что все эти мирные жители были расстреляны гитлеровскими извергами. Несколько женщин были изнасилованы, а потом заколоты штыками. У многих трупов отрублены пальцы на руках, вывернуты ноги.

от 4 мая 1942 г.

В деревне Горки, Калининской области, немцы выгнали Иванову Марию с грудным ребенком из ее дома и сами поселились в нем. Однажды вечером Иванова пришла в свой дом, чтобы согреть простуженного ребенка. Фашистские изверги выбросили ребенка на улицу в снег. Мать стала протестовать, и тогда гитлеровские палачи на глазах у нее убили ребенка.

от 25 мая 1942 г.

Немецко-фашистские изверги в деревне Новая, Ленинградской области, долго пытали, а затем повесили колхозника Евдокимова на пороге его дома, на глазах жены и трех малолетних детей. Подлые бандиты не разрешали снимать повешенного в течение семи дней. Жена Евдокимова сошла с ума.

Выдержки из письма немецкого ефрейтора Менга к жене Фриде:

«Если ты думаешь, что я все еще нахожусь во Франции, то ты ошибаешься. Я уже на Восточном фронте… Мы питаемся картошкой и другими продуктами, которые отбираем у русских жителей. Что касается кур, то их уже нет… Мы сделали открытие: русские закапывают свое имущество в снег. Недавно мы нашли в снегу бочку с соленой свининой с салом. Кроме того, мы нашли мед, теплые вещи и материал на костюм. День и ночь мы ищем такие находки…»