Подводное плавание: почему криминалу все меньше интересны простые граждане

Домушники и щипачи

Плавание в карантине предаваться криминальному ремеслу сложно. Впрочем, если верить отчетам МВД, и без всякой пандемии уровень преступности, который год идет у нас на спад. В полном соответствии с мировым трендом.

Тренд, названный теоретиками юридических наук «Великим падением преступности» (great crime drop), до последнего времени был постоянным предметом обсуждений на всевозможных профильных конференциях и объектом для оттачивания аналитических способностей у профильных специалистов. Потому как всем не терпелось понять, а почему, собственно, эта преступность решила вдруг упасть. Началось все еще в конце 80-х прошлого века, когда криминологи (криминология — наука, изучающая преступления и личности тех, кто их совершает, связь преступности с разными явлениями и процессами, а также пути и средства ее искоренения. — «ВМ») начали вдруг фиксировать спад всех видов правонарушений. К началу нынешнего века снижение достигло уже 70 процентов и бодро продолжало в том же духе. Причем не только в Америке, где впервые обнаружили этот феномен, но и в остальных развитых странах мира.

На сегодняшний день известно как минимум два десятка гипотез, объясняющих феномен. Тут вам и массовый подъем благосостояния, и совершенствование работы полиции, и рост потребительской разборчивости (люди все чаще гнушаются покупать с рук краденое), и демографический спад (молодых и дерзких меньше, а степенных и добропорядочных больше), и мощное технологическое подспорье (камеры слежения, GPS-трекеры, сигнализация и т.д.), и компьютерная зависимость (вместо того чтобы бесчинствовать на улицах, молодняк зависает в интернетиках), и даже запрет на свинцовые присадки для бензина (люди больших городов, вынужденные дышать смогом со свинцом, часто демонстрируют снижение когнитивных функций и, как следствие, могут быть склонны к антиобщественному поведению).

В список затесалась даже «гинекологическая» теория: — Многие американские аналитики напрямую связывают общее снижение преступности с принятым в начале 70-х годов актом Верховного суда о разрешении абортов, — говорит социальный психолог Алексей Рощин. — Суть в том, что если проследить жизнь практически каждого преступника, то окажется, что в большинстве случаев он был нежеланным ребенком, не знавшим материнской любви. То есть это дети, которых матери рожали и либо тут же выбрасывали или сдавали в детский дом, либо кое-как за ними ухаживали, не заморачиваясь воспитанием. По этой теории в принципе достаточно, чтобы родители любили ребенка хотя бы до трех лет, потому что даже с таким мизерным запасом любви в нем может потом пробудиться что-то человеческое, а если на него с детства плевали, на него с детства плевали, не кормили, и он сутками орал без адекватной обратной реакции, — с такими детьми сделать уже практически ничего нельзя. Но эта теория, увы, не объясняет, почему преступность упала в Европе и Скандинавии, где с абортами было попроще.

Зато в Европе и Скандинавии изучали их связь с криминальной «заточенностью» индивида и пришли примерно к тем же выводам.

— Для России, где аборты не были под запретом, видимо, подходит более традиционное объяснение Великого падения преступности, — продолжает Рощин. — Тем более что у нас оно началось несколько позже. В нулевые у нас произошел резкий рост благосостояния, в десятые он хотя бы сильно не упал, то есть по сравнению с 90-ми, с их разгулом криминала, люди стали жить заметно лучше, у них появилась работа, деньги, а главное — перспективы.

Люди понимали, что если устроишься на работу, женишься, то, в общем-то, у тебя будет постепенно расти жизненный уровень, а если ты работу потеряешь, то сможешь найти другую или поехать куда-то еще подзаработать. Люди видели, что жизнь улучшается, и поэтому не было отчаяния и безысходности с одной стороны и было что терять с другой, поскольку у них появилась собственность (те же приватизированные квартиры). В отличие от 90-х, когда многие считали, что потеряли все и деваться некуда, — либо в петлю, либо в бандиты. В общем, рост благосостояния приводит к уменьшению преступности именно потому, что общественного пирога более-менее хватает на всех и нет необходимости вырывать его у кого-то из зубов.

Не так давно аналитики международной аудиторско-консалтинговой сети FinExpertiza проштудировали статистику МВД, Генпрокуратуры и Верховного суда и пришли к выводу, что с 2009 по 2019 год уровень преступности в стране снизился почти на треть: было 2,9 миллиона преступлений — стало 2 миллиона.

А если брать выборку начиная с 2015 года, получится, что криминальные элементы у нас становились белыми и пушистыми чуть ли не со скоростью звука: уровень разбоев упал на 51%, хулиганства — на 40%, грабежей стало меньше на 37%, экстремисты бузили вдвое слабее (на 56%) и даже посконная наша коррупция не устояла перед ростом самосознания преступников — просела на 5%.

По сути, вдохновляющую статистику теперь портят лишь поползновения террористического характера (+17%) да IT-преступления, которые с 2017 года, когда их начали официально учитывать и публиковать, выдали рост в 225%.

И уж совсем поразительная новость пришла в мае. Как известно, из-за карантина в массе стран фиксируют в этом году всплеск домашнего насилия. В Европе показатели выросли на 60%, в Китае — в три раза, в США — на 35%... И только Россия являет собой оазис тотальной нирваны: как сообщило недавно МВД РФ, в 1-м квартале 2020-го количество преступлений в семейно-бытовой сфере сократилось у нас на 13%: в марте их было 13 тысяч (на 6,5% меньше, чем в марте прошлого года), а в апреле, с началом всеобщей отсидки, — 7,7 тысячи, что на 23,4% меньше, чем годом раньше.

— Нашей официальной статистике преступлений мало кто из специалистов доверяет, — усмехается доцент кафедры уголовного права и криминологии Всероссийского госуниверситета юстиции Владимир Дроздов. — Потому что еще совсем недавно практиковалась «палочная система» — чем больше фиксировалось преступлений (рисовали палочек), тем было лучше. Доходило до того, что участковые ходили по дворам и просили, чтобы их кто-нибудь оскорбил, чтобы это зафиксировать. До этого была практика, когда, наоборот, всеми правдами и неправдами старались не регистрировать происшествия, отказывали в возбуждении дел и так далее.

При этом данные Росстата, судебного департамента и ряда других органов, которые тоже ведут статистику преступлений, отличались. Сейчас все они берут цифры с сайта МВД. А там, если вникнуть, все довольно уныло. Например, таблицу с данными о преступности «распилили» по вертикали на две части и расположили одну под другой. В итоге на то, чтобы понять, какая строка с цифрами к какому виду преступлений относится, нужно потратить кучу времени. Многие, уверен, бросали это дело. А знаете, для чего это сделали? Во второй части содержатся данные о количестве расследованных преступлений, а они печальные. Графики, которые появляются в этих отчетах, у специалистов не вызывают ничего, кроме улыбки удивления.

Потому что говорят лишь об умении их составителей пользоваться соответствующей функцией «Экселя». При этом нам с вами никто почему-то не показывает динамику преступности, потому что фразы со словами «тенденция» и «сократилось на столько-то процентов» — это не динамика и уж тем более не криминологический анализ ситуации.

Процент раскрываемости преступлений, если честно, на сайте и вправду не радует: в прошлом году он был равен 53,4% — чуть больше половины. И это согласно официальной статистике. А есть ведь еще неофициальная.

— Когда нам отчитываются о падении преступности, всегда почему-то опускают тот факт, что она бывает зарегистрированной и латентной, скрытой, — продолжает Дроздов. — Скажем, преступление было, но потерпевший о нем не заявил, или органы решили не стали заморачиваться с его регистрацией. Вообще, преступность можно сравнить с айсбергом, малая часть которого находится над водой, а большая — скрыта.

Причем у каждого вида преступлений, по понятным причинам, свой коэффициент латентности. Например, для коррупции это примерно 1 к 100, и наверняка будет только расти, потому что тут придумываются все более технологичные схемы.

Например, за весь прошлый год было расследовано лишь одно коррупционное преступление с криптовалютой. И это понятно: кто расскажет, как можно расследовать преступление, совершенное при помощи технологии блокчейн? Один из самых низких коэффициентов латентности у убийств.

Но даже тут статистику надо соотносить с количеством пропавших без вести людей и неопознанных трупов, делать поправку на степень коррумпированности экспертов и т.д. Помню, мы в 90-е проводили среди них опрос, спрашивая в числе прочих, есть ли у них реактивы на малозаметные яды.

Ответ был однозначным: нет. То есть если убийство человека камуфлировалось с помощью специальных веществ под сердечную недостаточность, оно в официальную статистику не попадало. Корпят над заметанием следов и другие.

— У меня ощущение, что объем преступности остался тот же, просто она стала хитрее и изворотливее, — говорит Станислав Куликов, адвокат и преподаватель гражданского и уголовного права Международного юридического института при Минюсте РФ. — Скажем, львиная доля наркотиков сбывается теперь через интернет. У меня сейчас есть подзащитный, который искал работу и клюнул на объявление о найме курьеров. Зарплата была неплохая, он согласился, хотя нанимателей в глаза не видел. Прислали ему сообщение с фото: вот тут берешь пакет, сюда пересылаешь, деньги получаешь на киви-кошелек. В итоге парня замели, а организаторов ищут до сих пор.

Справедливости ради стоит сказать, что очень многие зарубежные криминологи тоже уже несколько лет как перестали верить в Великое падение преступности. Ведь латентность растет и там.

Потому что и там в обществе усиливается социальное расслоение, а криминал вовсю демонстрирует смену менталитета, отход от привычных сценариев и завидную технологическую просвещенность (и оснащенность). Более того, ему все меньше интересны простые граждане, потому что самые жирные пироги не у них.

Даже демонстрирующие последние годы рекордную активность IT-преступники смещают вектор внимания с капитала частного к капиталу корпоративному.

Ситуация достигла такой остроты, что достала, похоже, даже лиц, призванных думать исключительно о высоком. В прошлом году в Риме проходил ХХ Конгресс Международной ассоциации уголовного права — старейшей международной организации юристов. В один из дней все высокое собрание было приглашено в Ватикан, где папа целый час рассказывал о возмутительных реалиях этого мира. Например, об оргпреступности, давно уже слившейся в экстазе с макропреступностью корпораций и глобальным финансовым капиталом (чей союз, по мнению папы, приводит лишь к нищете, голоду и деградации экологии).

И о произволе правоохранителей. И об офшорных зонах, которые почему-то не воспринимаются как коррупция и оргпреступность. И о присвоении общественных фондов, которое считают лишь конфликтом интересов, а не преступлением.

Рассказал папа и об усугубившихся в последние годы злоупотреблениях в пенитенциарной системе… — Цель наказания — исправление осужденного, — соглашается с папой криминолог Дроздов. — Но этим там мало кто занимается.

Латентная преступность растет в том числе и за счет рецидивистов, которые, находясь в местах лишения свободы, оттачивают свое криминальное мастерство и анализируют ошибки, по которым их изобличили, чтобы впредь уже их не повторять.

Слова криминолога подтверждает и официальная статистика: шесть лет назад впервые за всю историю крмиинологии «повторные деяния» составили у нас более половины всех преступлений — 50,7% и теперь прибавляют по 1–2% ежегодно. Для сравнения: в 60-е годы прошлого века уровень рецидивной преступности был 28%, в 70-е — 33%, в 80-е — 21%, в 90-е — 24%.

— Защищал я как-то одного взяточника, — вспоминает адвокат Куликов. — Дали ему пять лет общего режима и 200 миллионов штрафа. Судья его спрашивает: «Вы понимаете суть приговора?» А тот: «Ваша честь, чтоб я государству отдал 200 миллионов? Да быстрее деревянный конь в «Детском мире» это сделает, чем я». А потом он приехал в лагерь, миллион занес начальнику, три отдал в общак и через год спокойно ходил на расконвойку в поселок, купил себе квадроцикл, ездил на нем на почту и т.д. Сейчас уже вышел и ничего, насколько я знаю, так и не выплатил — нет у человека имущества, а кубышка закопана. Поэтому я в этом плане приветствую китайцев, обеими руками за отмену моратория на смертную казнь и за жесткую конфискацию всего и вся, включая активы и недвижимость за рубежом. Только это может отрезвить коррупционные головы, и только это может остановить рецидивы.

Что ж, как видим, у победных реляций может быть довольно мутная изнанка. И чтобы ее высветлить, банальной арифметики маловато. Ведь, чтобы растопить айсберг, надо представлять его полный объем. Ну и активно заниматься подводным плаванием — со всем необходимым оснащением.

ИСТОКИ

Первые признаки организованной преступности относят к XI веку. Статьи «Русской Правды» говорят о том, что воры («тати») часто действовали вместе и, заметая следы, по многу раз перепродавали краденое, что предполагает существование скупщиков, сбывавших вещи на торгу. Специального аппарата для борьбы с криминалом тогда еще не было: община и пострадавшие вели сыск сами, а потом уже пойманных преступников судили княжьи люди.

КСТАТИ

В 1934 году Леонид Утесов записал на грампластинку песню «У окошка», мелодия которой подозрительно напоминала небезызвестную «Мурку». Несмотря на невинный сюжет (лето-вечер-любовь-встреча), Ленинградское управление по контролю над зрелищами и репертуаром очень скоро запретило «упадническое» произведение — и к исполнению, и к продаже.

Читайте также: Подозреваемого в краже товаров из супермаркета задержали в столице