«Мы снимаем некроренессанс»: режиссер Игорь Волошин о новом сериале «Коса»
Игорь Волошин известен широкому зрителю как режиссер сериалов «Физрук» и «Ольга». Онлайн-платформа KION начала показ его нового сериала «Коса».
«Коса» — детективный сериал, где следователь Ева (Линда Лапиньш) ищет маньяка вместе с журналистом Романом (Александр Горбатов), с которым преступник выходил на связь. Премьера была на Московском кинофестивале. На Нью-Йоркском лента победила в номинации «Лучший ТВ/Веб-сериал». С этого и начинаем беседу.
— Игорь, вам лестно зарубежное признание?
— Мне приятно, что наша русская история обошла современные американские проекты, это подтверждает, что мы находимся в тренде в индустрии сериалов. А их сейчас очень много, несравнимо больше, чем авторского кино.
— Как вы считаете, полученная награда скажется на судьбе «Косы»?
— По-моему, самое главное, что дает победа на фестивале, — то, что зрители обращают внимание на сам проект, начинают ждать его выхода. Награда подтверждает, что фильм оценили эксперты. А Нью-Йоркский фестиваль — соревнование серьезное.
— Да, но разве победа на фестивале не говорит о том, что проект сложен для простого зрителя?
— Фестивали сериалов отличаются от кинофестивалей. На самом деле чисто авторских сериалов сейчас практически нет. Они изначально создаются как коммерческий продукт, который объединяет все: креативные стратегии, операторские придумки, драматические ходы. Очень важно, как работает сама история. Ведь на фестивалях сериалы смотрят не по сезонам. Показывают только первую серию, и это сразу должно быть виртуозно.
— Вы — режиссер авторских фильмов. Лента «Нирвана» получила приз за «лучший дебют» на Кинотавре. Почему стали снимать сериалы?
— Пожалуй, в жизни мне удалось соблюсти то, что в сценариях называется «твистом», неожиданным поворотом. И я рад этому. Когда я получил сценарий сериала «Ольга», удивился тому, насколько хорошо он написан, буквально влюбился в историю и сразу согласился ее снимать. Что касается сериала «Физрук», там много сезонов.
Я же снимал спин-офф про жизнь главного героя, отделенную от предыдущих эпизодов. Это был сезон-закрытие, который заканчивался драмой. Там был целый микс жанров. Получилась, я бы сказал, философская история.
— Что привлекло в «Косе»?
— Мне дали возможность полного самовыражения в изобразительной части — в пластике, мизансценах, экспериментальных решениях сцен, в тональности, темпоритме рассказа.
— У этого проекта необычный жанр — «некроренессанс»...
— Да. Я сам его и придумал, когда хотел дать художникам понимание, почему убийца украшает своих жертв, делает из них произведение искусства. И в первый съемочный день объявил на площадке команде: «Мы снимаем некроренессанс!» Для меня важна эпоха Возрождения. По-моему, она сопоставима с киноискусством сегодня. Как художники того периода были сразу и архитекторами, и врачами, и живописцами, так и нам при работе над проектом нужно многое знать и уметь. Кстати, свой следующий сериал, «Змееносец», я тоже делал в этом жанре.
— Истории про маньяков востребованы, но не вызывают ли подражателей?
— Да, мы показываем насилие на экране. Но мне кажется, что такие сериалы делают и благое дело. Люди, склонные к радикальным действиям, условные Раскольниковы Достоевского, глядя на то, что придумал сценарист, могут подумать: «Я так не смогу! Это слишком опасно и круто для меня!» — и их фантазии умрут, а агрессия найдет другой выход.
— Массовое кино сегодня вам интереснее авторского?
— Я бы так не сказал. Мне кажется, для меня в творчестве есть два полюса, два полушария. Первое — агрессивный, далеко не тихий и не вязкий, гедонистический арт. Второе — потребность хулиганить на территории экшена. За возможность делать это я и люблю коммерческий кинематограф.
Но арт-проекты тоже не оставляю. Правда, у меня довольно острые сценарии, и запустить их в работу сейчас весьма сложно. Два года работаю над двумя своими историями. Но один проект дорогой, а другой провокационный. Не все за такие вещи берутся, хоть многие и хотят.
— Как возникают идеи?
— Интересный вопрос, но ответа на него у меня нет. О своих фильмах могу лишь сказать, что пока меня не накроет какой-то темой, ничего не выйдет. Не бывает такого, чтобы я просто сказал: «Давайте-ка снимем об этом». Тема вынашивается, превращается в некое внутреннее высказывание. Лишь потом ты пишешь, ищешь деньги, начинаешь работу над фильмом.
— Ваши авторские ленты мрачные, болезненные, притом вам близко христианство. Как это сочетается?
— Тут есть два сложных и в то же время простых момента. В каком-то смысле они даже непостижимы. Первый заключается в том, что есть Евангелие, Христос, а есть религия, сама церковь и то, чем она обросла. Порой это несовместимо, как бы странно оно ни звучало.
— Какой второй?
— Если мы говорим о художнике, который снимает на некую провокационную тему, иногда кажется, что он этим сеет семена зла. Но важно понимать, что если творец не будет свободным, то не получится и никакого искусства. А люди призваны быть свободными, родившись на этот свет. Если себя ограничивать в творчестве, это будет неким предательством по отношению к дару и таланту, за которым ты следуешь, пусть даже в самые страшные уголки ада.
И лишь потом начинается твой личный путь, лабораторная работа, чтобы понять, о чем ты говоришь и к чему это приведет. Но без свободы и честного, открытого понимания того, что ты обнаруживаешь внутри себя, искусство невозможно. По-моему, вера — она про свободу.
— В ваших фильмах часто играют одни и те же люди. Какие они — ваши артисты?
— Актеры, с которыми я постоянно работаю, — весьма непростые люди. Они несут бремя таланта. А быть талантливым человеком сложно. Со стороны это незаметно. Поклонники видят результат. То, что за ним стоит, остается скрытым. И это довольно тяжело. Есть истории о том, как люди сходят с ума, не выдерживают, стираются, спиваются, ломаются.
Мне вообще нравятся ребята острые, противоречивые. Пусть они сложны на площадке, в общении, но в них есть энергия. Больше всего мне непонятно ее отсутствие в актере, теплохладность характера. Я за то, чтобы в личности артиста была харизма, которая ложилась бы на персонажа. Обаяние — так обаяние.
Такое, чтобы человек был солнцем, полностью в себя увлекал. Отрицание — значит отрицание. Иногда сознательно идешь на муку, понимая, что человек буквально вынесет тебе мозг в течение съемочного периода, но ты так любишь его, что готов на все.
— В мировом кинематографе есть подобные примеры?
— Вы почитайте, как Фрэнсис Форд Коппола снимал Марлона Брандо в фильме «Апокалипсис сегодня»! Это же был невозможный человек. Режиссер попросил его похудеть, так Брандо набрал 40 килограммов. Тогда оператор Стораро так поставил свет, чтобы снять одно лицо в темноте. Там, кстати, так и получается, что когда приходит заказ американским спецслужбам убрать полковника, на фотографиях изображен подтянутый Брандо в военной форме. А по факту мы видим человека размером с быка…
— Какой из фильмов, просмотренных вами как зрителем, запомнился больше других?
— Когда появились видеосалоны, меня буквально захватила иностранная продукция. А фильм, который меня поразил, с которого, можно сказать, все и началось, — это «Прирожденные убийцы» Оливера Стоуна.
Кстати, было очень приятно несколько лет назад, в рамках программы Петра Шепотинника на Московском кинофестивале, где режиссеры представляли фильмы, которые «снесли им голову», увидеть эту ленту на большом экране. Тогда привезли кинопленку, и я посмотрел этот шедевр, сидя в кинотеатре, через много лет после того, как до дыр затер его на видеокассете.
— Когда вы сами впервые начали снимать кино?
— В детстве. У моего дедушки было два фотоаппарата. И я тогда, еще неосознанно, начал фотографировать, сам печатал снимки.
А дома у нас был маленький любительский кинопроектор, и мама купила восьмимиллиметровую видеокамеру. И я, еще лет в тринадцать, когда жил в Севастополе, снял свой первый фильм. Мы с друзьями взяли ковбойские шляпы, поехали в Инкерманский карьер, бегали там по горам. И что бы вы думали? Когда я проявлял эту пленку, смешал неправильно реактивы и все испортил. После этого ходил проявлять уже в специальный магазинчик. Правда, в то время я еще не думал, что могу снимать фильмы. Тогда я писал тексты.
— А сейчас у вас есть какие-то разработки, планы?
— Есть две отличные истории, но пока я о них не могу рассказать. Одну пишу, другая написана. Надеюсь, появятся соратники, которые захотят сделать из них нечто выдающееся.
ДОСЬЕ
Игорь Волошин — российский кинорежиссер и сценарист. Родился 1 июля 1974 года в Севастополе. Окончил филиал Ярославского театрального института, затем ВГИК, мастерскую режиссуры авторского фильма. В его фильмографии около 20 лент, включая кино и сериалы: «Нирвана», «Я», «Бедуин», «Физрук», «Скорый «Москва-Россия», «Ольга», «Подвал» и другие. Обладатель множества крупных российских и международных наград.