Наше новое слово

Премия «В поисках правды и справедливости» для молодых прозаиков, поэтов и публицистов существует уже семь лет. В очередном выпуске «Литкафе» мы знакомим наших читателей с победителями премии 2022 года. С теми, кто привнес новое, свежее слово в литературный процесс.

Публицистика

Юрий Ковальчук (1983–2021), Луганская Народная Республика. Первая премия в номинации «Молодая публицистика России» (посмертно). Родился в Новой Каховке Херсонской области. В 2014 году приехал на Донбасс и вступил в ополчение ДНР. В 2017 году попал в плен к украинцам и был осужден на пять лет за участие в боевых действиях.

Мысли усталого человека (отрывок)

Все рассыпается. Обращается в прах. Даже в солнечный день, когда на улице непривычно много народу и слышны смех и кичливое арго молодежи, я постоянно чувствую проникшие всюду споры, приносящие разложение и тлен. Картина мира покрыта едва видной паутинкой микротрещин. Впрочем, стоит просто внимательно оглянуться кругом, и сразу станут заметны старательно припудренные тальком язвы. Упадок — как рухлядь за каждой ширмой и сор под каждым ковром…

Когда-то, целых семь лет назад, республика была молода. В грохоте орудий и матерщине отчаявшихся людей рождалось что-то прекрасное, молодое, многообещающее. Что-то настолько светлое, что можно было безропотно сносить любые тяготы и потери, плевать на прошлое и смело идти вперед, каждый миг рискуя головой.

Или, что гораздо хуже, конечностями. Рождалось-рождалось, да взяло и выродилось. Когда-то я тоже был молод и многообещающ. Во мне была страсть, и я смело отдавал себя этому миру взаймы, как отдал однажды республике. Когда впервые в жизни взял в руки оружие, чтобы убивать или быть убитым, и жадно грыз костлявую спину Донбасса, пока кругом были только металл и пламя и смерть. О! Эта мощная спина! Мы скачем по ней, как блохи, но ей наплевать. И если (когда?) исчезнет тот нелепый мусор, который мы натащили на нее, чтобы обустроить свой быт, она этого даже не почувствует.

Сегодня все почти иссякло, республика стара, а во мне больше нет страсти. Республика с силой цепляется за кряжистые плечи исполина, чтобы не рухнуть в тартарары, но этих сил все меньше.

Всего кругом становится меньше. Самое страшное — вокруг все меньше людей, а в тех, кто остался — все меньше веры. Наши флаги истлели и превратились в рубища, которыми мы прикрываем свои раны. Наши лозунги так опошлены бесчисленными и бесплодными повторениями, что вот-вот превратятся в насмешку, а позже в проклятия. Наша надежда умирает с каждым новым бойцом в окопе, с каждым убитым ребенком, с каждой новой бессмысленной ложью или пустой похвальбой.

Не думаю, что нас предали или продали. Скорее нас просто никогда не хотели. И наша вера и надежда, наша любовь к Родине принадлежали лишь нам самим. Что ж, даже если они безответны и все катится к черту, нам стоит быть довольными, что нам хотя бы было во что верить и кого любить. Пусть даже ценою жизни и немыслимых потерь.

Все было не напрасно, но вернуть былое не под силу самому Хроносу. Мертвых не оживить, обманутых не утешить. Можно раздобыть новые стяги и выдумать новые лозунги, но уже не удастся найти тех, кто верил бы в них и сражался не на живот, а на смерть. Я и сам не верю, что смог бы все повторить. Даже если меня вновь намотает на шестерни войны, это будет уже не про веру, надежду и любовь, а только лишь про ненависть.

Потому что, как выяснилось на седьмой год, в канун восьмого, заветная красная книжица не защищает от пуль и осколков, не останавливает кровь, не воскрешает родных и друзей. Она даже не гарантирует тебе защиты, если завтра придет Гестапо. Как выяснилось в последние дни…

Поэтому все гниет и тлеет. Все иссякает. В первую очередь люди. Из их жил по капле уходит горячая кровь. Да и подходящее ли время горячиться, когда кругом все только и говорят о партнерстве, об интересах, о выгоде, о контрактах, поставках и прочем разумном, холодном и скользком?

Мир кругом покрыт паутиной микротрещин, а я — шрамами. И все, что остается, это вспоминать то хорошее, что было. Потому что, сколько бы ни осталось дней впереди, ничего подобного уже не будет. Революция вечна, но ее дети — нет. Мне уже нечего хотеть, кроме покоя. Нечему учиться, кроме смирения. Узнавать, как экономить силы. Узнавать, как сохранять внутреннее равновесие. Узнавать, как не скатиться в цинизм или ересь.

Все, что остается, чего еще можно хотеть, это смотреть на то, как все вокруг медленно гибнет. И ждать закономерного конца, который всегда лишь переход в новую ипостась. Ничто не исчезает бесследно, все лишь меняется. Только вера, надежда, любовь исчезают навсегда.

НАГРАДА

На премию выдвигаются прозаические, поэтические и публицистические произведения авторов до 40 лет. В каждой номинации премии, учрежденной партией «Справедливая Россия», предусмотрены первые три места:

• Первое — 75 000 рублей;
• Второе — 50 000 рублей;
• Третье — 25 000 рублей.

Проза

Юрий Харлашкин, Иркутск. Первая премия в номинации «Молодая проза России» Родился в 1985 году. Руководитель иркутского отделения Совета молодых литераторов СП России. Член Союза писателей России.

«Кирилл и Мефодий» (отрывок из романа)

Тишина и покой царили в сыром воздухе, как вдруг ударил колокол — гулко, второй — звонко, третий — опять гулко, и поднялась растревоженная стая голубей. Они в едином порыве то взлетали ввысь, то бросались вниз навстречу черепичным крышам и булыжной мостовой. На их перьях играло утреннее солнце. Они были вестниками нового дня, частью огромного механизма, приводящего в движение торговый город.

Колокольный звон, вначале нескладный и неуклюжий, постепенно переходил в бойкую мелодию, услышав которую хотелось вторить ей свистом, но никто не осмеливался. К собору спешили толпы народа, желая успеть на воскресную службу. Они собирались ручьями по дворикам, лились подобно рекам, затопляя узкие переулочки и выплескиваясь на соборную площадь, создавая иллюзию океана, где волны людей накатывали одна на другую, где их голоса — шепотом, причитаниями, вскриками — порождали хаотичный шум, служащий фоном и оттеняющий колокола.

И этот шум, звучащий на разных языках и наречиях, как ни странно, объединял, вплетая голос в голос, тональность в тональность, мысль в мысль, настраивая их на единый лад. Люди были полны радости и привычного трепета: и Никодим-мясник, еще вчера с упоением кромсавший кровавую говядину, и жена трактирщика, намедни изменившая мужу с молоденьким постояльцем, и добродетельный кузнец, иногда развлекающийся грабежом по ночам, и дочь убитого им сановника, торгующая цветами и собственной красотой.

Все они спешили, и только дурачок, раскрыв рот с гнилыми зубами, застыл, прислонившись к забору, и смотрел в небо, где клубились птицы. Он поковырял в носу, громко чихнул и засмеялся:

— Дево Марие! Что творят птицы-то сии! Его-го! Жители небесные! Души пресвятые! Несите, несите весточки!

И голуби, словно послушавшись его, скрылись за собором. И тогда окрестили Философа и нарекли его Константин.

На дворе стоял 6327 год. Ромейская империя, за последние три столетия потерявшая половину своей территории, тем не менее, была могущественна. Ее император по праву считал себя владыкой половины мира, считая себя единственным подлинным правителем всего Средиземноморья.

Только его вера и вера его народов была несказанно больше. В то время вера пропитывала все, и даже на убийство шли перекрестясь. Такие стояли нравы, такой странной и удивительной была жизнь в империи. Высокое и низкое, ум и глупость, добродетель и порок — все плавилось в едином тигле, причудливо перемешиваясь, создавая удивительные сплавы человеческих душ.

В тот же год в провинциальном городе под названием Салоники родился Константин Философ. Его мать — Мария — сквозь слезы смотрела на свое уже седьмое чадо и зачарованно шептала, словно заклинание-оберег: «Седем сын!.. Седем сын…» Пятеро предыдущих не прожили и пары лет…

Вокруг суетились служанки, меняя простыни, унося кувшины, украшая комнату благовониями. Вскоре должен был прийти муж, за которым уже послали верного раба Агапия.

Отец Философа, Лев, был военным чиновником — друнгарием, отвечающим за городскую стражу и сбор налогов, а также судившим гражданские дела жителей Салоник.

— Господи милостивый! — сказал он, ворвавшись в комнату. — Ты подарил мне сына! — однако не решился подойти к жене и новорожденному: они были грязны и греховны, пусть и любимы; нужно было выждать.

Поэзия

• Елизавета Евстигнеева Москва Первая премия в номинации «Молодая поэзия России». Родилась в 2003 году в Москве. В настоящее время — студентка Литинститута имени А. М. Горького, отделение поэзии.

Москва не спит, читая мантры

Москва не спит, читая мантры

Морзянке уличных огней.

Мамзели, козыри и франты

Уже заждались лучших дней.

И по проспектам и бульварам

Бредут в чужие города

С заморской торбой и товаром

Дороги в «не скажу куда».

А я бреду по перекрестку,

Где светофор стоит один.

И ветер, радостный и хлесткий,

Мусолит вретище осин...

И не понять тоске вчерашней,

Как непорочно и легко

Закат повис над Спасской башней

В минимализме облаков.

• Гаврил Андросов, Республика Саха. Первая премия в номинации «Молодая поэзия России». Родился в селе Томтор Таттинского улуса в 1985 году. Автор восьми книг поэзии, публицистики и краеведения.

Я тоже — сын России!

Нас нет в газетах, где потоки лжи.

Не знамениты наши имена.

Но общий дом работой нашей жив.

Чад нелюбимых слышишь голоса?

Россия черная, чем ты живешь, скажи?

Что правды нету в теленовостях,

Что рубль быть калекой обречен,

Что Сорос — дома здесь, а не в гостях, —

Все знаем мы без всяких там Сорбонн.

Россия, почему так крив твой шлях?

Где Третий Рим и Новый Иерусалим?

Где Северная Шамбала?

Мечта…

А нет мечты — остался только дым.

Неужто Змееборец твой устал?

Твой конь, Россия, — что случилось с ним?

Походных рельсов так привычна дрожь…

Победными салютами трубя,

Командуют тобою: «Уничтожь Буржуев, коммунистов».

А себя,

Россия, может, с Буддою найдешь?

Кто я такой?

На восемьсот долин

На восьмистах поющий языках

Не восемьсот ли на мотив один

Священных песен с правдой на устах?

Я говорю: я твой, Россия, сын!