Ксенофобия: причины и лекарства

[i][b]Маргарет Тэтчер однажды сказала, что 80% всех хлопот всех политиков относятся к тем событиям, которые никогда не произойдут. Можно просто посмеяться над глупыми политиками, но вспомним – Тэтчер и сама была политиком, и в своем интеллекте особо не сомневалась. Из ее фразы не следует, что хлопоты политиков бесполезны – просто иногда нежелательные события им все-таки удается предотвращать. Это тем более актуально, когда речь заходит о конфликтах на межнациональной почве. Они были бичом всего двадцатого века, и пока не похоже, что в новом о них можно со спокойной совестью забыть.[/b][/i]После 4 ноября проблемы межнациональных отношений в обществе, проявлений ксенофобии и экстремизма обсуждали на самых разных уровнях – и на федеральном (в Госдуме), и на муниципальном (этот вопрос стал единственной темой заседания Московского правительства 7 ноября). Несмотря на то, что в ходе обсуждений высказывалось много плодотворных идей, тревожные ожидания будущего года никто и не пытался скрывать. Нам предстоят парламентские выборы; в стране есть политические силы, с видимым удовольствием разыгрывающие националистическую карту; опыт выборов во многих странах Европы (включая, например, страны Балтии – слишком уж ярок этот пример) показывает, что даже в самом цивилизованном обществе у таких сил получается попадать не только в парламенты, но и в правительства.Насколько опасен подъем национализма для России и самого многонационального субъекта федерации – Москвы – говорить не приходится. Зато приходится говорить о том, как предотвратить этот подъем.[b]«Считая себя совершенными»[/b]«Немцы – добрый, отзывчивый народ, способный сделать мир лучше. Да, у немцев, безусловно, есть свои недостатки, причем сами они об этом даже не подозревают, считая себя совершенными, что довольно глупо с их стороны. Они поразительным образом даже ставят себя выше англосакса, но воспринимать это всерьез едва ли возможно...» – так писал Джером К. Джером накануне Первой мировой войны в своем произведении «Трое на четырех колесах» (троица та же, вместо лодки велосипед, а вот место действия – Германия и Австро-Венгрия). Он очень точно уловил особенность «прекрасной эпохи» накануне Первой мировой – считать себя совершенными и ставить свой народ выше другого – которая по сути дела и привела к грандиозной мясорубке.Однако эпоха не уловила иронию человека, которого даже назвали в честь нелегального эмигранта – венгра Дьердя Клапки – что сказанное им о немцах вполне применимо и к самим англичанам, и к любой великой европейской нации того времени. Каждая из них придумала свое слово для обозначения очень близких по сути мировоззрений: Англия – джингоизм (самый ранний и ныне почти забытый), Франция – шовинизм, Италия – фашизм, Германия – нацизм.Каждая из них в той или иной степени болела этим недугом и в результате переболела, хотя два последних случая потребовали внешнего вмешательства. В том числе и поэтому благоразумная старушка-Европа шарахается сейчас от национализма как черт от ладана, да только ее старческий организм не способен воспрепятствовать развитию его новых бацилл.Россия в ту же самую «прекрасную эпоху» болела, как все, и тем же самым. «Черная сотня» устраивала погромы, под громогласное «ура» переименовывали Петербург в Петроград, чтобы назывался не по-немецки (кстати, в Англии в те же годы по требованию общественности королевская династия сменила фамилию с немецкой Ганновер на английскую Виндзор – фамилию придумали по территориальному принципу), в первых Думах, помимо «идейных», сидели и национальные фракции. А уж какой националистический угар вызвала позорная война с Японией... Печально наблюдать, что через век эти неприглядные особенности родной страны на волне возрождения традиций попали под воскрешение. Подъем национализма начала двадцатого века вызвал две мировые войны и в итоге был смыт реками крови; но можем ли мы себе позволить тот же метод вразумления народов, «считающих себя совершенными», сейчас?[b]«Нефтчи» и «Пахтакор» в московском дворе[/b]Почему я так внимательно отношусь к истории? Потому что история народов – это самая спорная область, это по сути дела линия фронта, и от ситуации на ней прямо зависит ситуация в современной стране. Для примера возьму несколько реплик, прозвучавших на заседании московского правительства.Евгений Ямбург, директор государственного образовательного центра № 109, привел слова знакомого ему взволнованного профессора, который, слушая речь играющих в футбол детей у него во дворе, пришел к выводу, что встречаются команды «Нефтчи» и «Пахтакор» – что профессору не очень-то понравилось. Однако если бы профессора злые силы перенесли на век назад, он обнаружил бы, что в его дворе в ту же самую игру играют команды «Арсенал» и «Манчестер» – тогда в этот «исконно русский вид спорта» играли в основном трудовые мигранты из Великобритании, чем опять-таки немало раздражали москвичей. При этом взволнованному профессору самому не нравится, что он раздражен – он никогда не было националистом, он не чувствует себя националистом, ему не нравится быть националистом, но так уж вышло, что националистические мысли сами приходят в его седую голову.Игорь Елеференко, возглавляющий в Мосгордуме комиссию по межнациональным и межконфессиональным отношениям, посетовал, что многие переселенцы в Москву приезжают из стран, где существуют «другие стандарты отношений между полами», и поэтому требуется «разъяснять приезжим нормы морального кодекса москвича».Уважаемый депутат весьма оптимистичен, полагая, что существуют как «другие стандарты», так и «нормы морального кодекса». Если под другим стандартом понимать нормы шариата, где семья жениха выкупает невесту из ее семьи, то они действительно отличаются от противоположных норм, более близких нам, в которых упоминается слово «приданое» – в том смысле, что там женщина ценится дороже (хотя и не выше). Но если попытаться проанализировать «нормы морального кодекса москвича», то тут перед нами открывается широчайшее пространство от Домостроя (в Москве есть такие семьи) до «Секса в большом городе» (в Москве тоже есть такие, хотя и не семьи) – ну и на какие нормы прикажете ориентироваться приезжим? С какой стати им вести себя лучше, чем мы ведем себя сами? Если Москва, по словам директора института этнологии Валерия Тишкова, имеет один из самых высоких в мире уровней межэтнических браков – то не стоит ли иногда для профилактики разъяснять «нормы морального кодекса» разъяснять самим москвичам?[b]Дети челноков[/b]Практически все выступавшие на заседании правительства указывали на то, что неплохо бы преподавать в школах курс истории мировых религий. Несмотря на самое благожелательное отношение к православию, уточнил мэр, мы должны помнить, что Россия – светское государство, и не следует на государственном уровне отдавать предпочтение одной религии перед другими (что произойдет, если в школах вместо «Истории мировых религий» будет введен курс «Основы православной культуры», не говоря уже о «Законе Божием»). Однако, как правильно заметил Евгений Ямбург, «у нас вообще очень европоцентричное образование» – может быть, даже более европоцентричное, чем в самой Европе.Там хоть со времен колониальных империй сохранились научные школы, изучающие историю этих самых бывших колоний – и эти научные школы заметно влияют на системы образования, делая их более гибкими и менее зашоренными. У нас же аналогичные научные школы остались на территории постсоветских республик и делают там свои великие исторические открытия (в результате чего возникают высказывания типа «Наша страна первой в мире приняла христианство – в четырехсотом году до нашей эры!» – услышанные автором от представителя одного из государств Закавказья). Так стоит ли ограничиваться введением нового курса, посвященного религии или все-таки придется перелопатить школьный курс истории в целом? И, может быть, вообще что-то изменить в школе? Об этом тоже говорили на заседании правительства – если пустить дело на самотек сейчас, через пятнадцать-двадцать лет мы скорее столкнемся с куда большей проблемой, чем существует сейчас. Уже сейчас – процитирую Игоря Елеференко – «на улицы выходят дети челноков, чьим родителям было не до воспитания».[b]Из деревни – в «большую деревню»[/b]Но самый тревожный сигнал прозвучал на заседании правительства от представителя Всероссийского Азербайджанского конгресса, седого и очень интеллигентного человека с грустными глазами. Он подтвердил слова одного из выступавших ранее – если раньше в Москву ехали за образованием и культурой, то теперь она просто место заработка, где можно в короткий срок заработать большие по меркам стран проживания деньги. Он подтвердил, что волны приезжих действительно попадают в фактическое рабство и подвергаются унижениям со стороны работодателей. Но еще он уточнил, что основная масса приезжих из стран Закавказья и Средней Азии последнего времени – это выходцы из сельской местности, у которых нет и никогда не было опыта жизни в городе. В Баку или Ташкенте они были бы такими же чужаками, как в Москве – и сталкивались бы с такими же проблемами, главная из которых – взаимная ксенофобия.Само слово «ксенофобия» даже не имеет отношения к лицам другой национальности – оно переводится как «неприязнь к странникам, к чужим», вне зависимости от нации.Обычно мы воспринимаем его исключительно негативно (и правильно делаем), однако не стоит думать, что люди в других ситуациях не могут думать по-другому. В любой сельской местности, будь то деревня, кишлак или аул, вся жизнь человека проходит среди знакомых ему людей, поэтому любой незнакомый – чужак – естественно (и часто правильно) воспринимается как угроза, то есть негативно. В городе, где жизнь человека проходит среди огромного большинства незнакомых ему людей, такой вид поведения саморазрушителен. Но что делать, если из-за перенаселения, характерного для аграрных регионов Средней Азии (таких как Ферганская долина) человек с сельским стереотипом поведения вынужден уехать на заработки в город (ему на самом деле все равно – какой, лишь бы была работа и за нее платили деньги) просто потому, что у него нет земли или его земля не может прокормить его семью? Эта картина проходит сквозь всю историю человечества. В Средние века в Европе существовал даже особый принцип: если деревенский сумеет прожить в городе год и один день (получалось далеко не у всех), значит, возвращение под крепостную власть хозяина ему не грозит – «городской воздух дает свободу». Все индустриализации в мире – и сталинская не исключение – делались руками селян, вынужденно оказавшихся в городе. Все они несли с собой ломку судеб, личные трагедии, а в сумме – огромное социальное напряжение. Его-то и перенаправляли на другие страны правительства европейских государств начала двадцатого века, оно-то и толкало на колючую проволоку людские массы, которым показали пальцем: «чужаки – это они, в неправильных касках и мундирах».Да, в США удалось построить «плавильный котел», где приезжих убеждали – когда долларом, когда и дубинкой – что такую вещь, как нация, они оставили за океаном. И этот плавильный котел переплавлял поляков, шведов, итальянцев (последние, как показал пример Аль Капоне, плавились очень плохо) – в американцев... Но потом оказалось, что и сами американцы – это тоже нация, причем с феноменально задранным носом. Да, в СССР ключевым принципом был «интернационализм», но, как было подчеркнуто на заседании правительства, «действие этой прививки уже практически исчерпано». Пока существует деревня (село, кишлак, аул) – люди оттуда будут переезжать в города и раз за разом переживать мучительный процесс превращения селянина в горожанина.Только вот случаи, когда он укладывается в одно поколение – это, скорее, исключение из правил. Может быть, полузабытое прозвище Москвы «большая деревня» обидно и несправедливо, но кое на чем оно все-таки основано – весь двадцатый век Москва росла чрезвычайно бурно, примерно двукратно каждые четверть века, и практически весь этот прирост объясняется одним и тем же фактором – миграцией сельского населения. И в этом смысле можно считать чудом (или же достижением коммунистической системы воспитания), что Москва – это город в огромном большинстве своем нексенофобский, по крайней мере, пока. Но дальнейшая массовая миграция в Москву неприспособленного к жизни в городе сельского населения может нарушить эту хрупкую традицию.В том числе и поэтому московское правительство во главе с мэром так часто и аргументированно говорит о необходимости контроля над миграцией и введении квот, которые позволили бы приезжать на работу в наш город только тем, кто действительно нужен его экономике.Москва не может отказаться и отказывается от исторической миссии любого города – быть новым домом для тех, кто лишился самого дома или средств существования у себя дома – но даже ей не по силам социальная адаптация всех желающих в нее попасть. И федеральные власти должны строить свою политику в области миграции с учетом этого факта.