ЧЕРЕП Йорика с клоунским красным носом на безносье, прикусивший чьи-то живые пальцы, – такова эмблема фестиваля «Шекспир@Shakespeare», организованного Театром наций. Его афиша пока небольшая, но впечатляющая – ни один спектакль пропускать не стоит: «Гамлеты» Оскара Коршуноваса и Томаса Остермайера, «Король Лир» Владимира Золотаря, «Ромео и Джульетта» Владимира Панкова. Открыл же фестиваль израильский «Гамлет» из Камерного театра.Пепел роли Гамлета до сих пор стучит в сердце Евгения Миронова – в России его «Гамлет» игрался редко (для придуманного Петром Штайном ринга сложно было каждый раз находить площадку), и через три года спектакль закрыли. «Гамлет» Камерного театра Израиля в Москве был сыгран в восьмисотый раз, а до этого объездил все континенты. Но именно с «Гамлетом» Штайна–Миронова его и хочется поставить на одну доску. Этот «Гамлет» – не повод для режиссерских рефлексий и наращения смысла, а повод рассказать страшную, захватывающую, мускулистую и, главное, сегодняшнюю историю.Зрители букавально окружены действием, взяты в плен. Актеры играют по периметру зала и в узком проходе посередине, точно давая понять: все, что происходит в мире, рано или поздно коснется, заденет или опалит тебя лично.Сюжет летит стрелой, сурдопереводчик захлебывается, пытаясь поспеть с пастернаковскими красотами за речью актеров. На иврите «Гамлет» звучит короче и прямолинейнее. На иврите, поделился режиссер Омри Ницан, «быть или не быть» и «убить или не убить» читаются фактически одинаково.Главный монолог Гамлет (Отай Тиран) произносит, приставив к венам нож, который предназначался, чтобы резать «пирог поминный», – первое оружие, что подвернулось принцу под руку.Запах крови подступает к горлу и вызывает тошноту, голос крови требует совершить нечто противное его существу.Когда-то обласканный любимый сын, интеллигентный мальчик, играющий на рояле и сочиняющий сложные умопостроения для доказательств чужой вины, он вынужден теперь действовать прямо, грубо и, в конце концов, так же подло, как те, кто навязал ему эту кровавую игру. Клавдия он убивает ударом десертного ножа в спину. В игре Отая Тирана есть что-то от мандельштамовских строк – «На дикую, чужую мне подменили кровь».Законы кровной мести точно стаскивают вниз людей с любого собственного пьедестала – куда бы ни вознесся ты в своих мечтах, однажды тебе придется их забыть, если тебя призвали «законы чести» – голос крови. Мужлан Лаэрт (Одед Леопольд), отъезжающий во Францию счастливым фатом в белом шарфе, вернется мстить за отца пыльным, потным спецназовцем с автоматом, зомбированным роботом, которого направляет куда более изощренный разум.Этот разум олицетворяет Клавдий (Гиль Франк) – ловкий манипулятор, харизматичный политик, эффективный, как говорится, менеджер, бравирующий своим бесстрашием: Бога он не боится, а людей уж как-нибудь можно обыграть.Он умеет вести за собой массы (а хоть бы заставить публику почтить вставанием память убиенного брата), умеет направить руку убийцы, умеет ублажить жену. Подчиняться, подражать такому лидеру легко и приятно – достаточно посмотреть, как светится лицо Полония (Ицхак Хэския), на секунду присевшего на краешек трона. Особенно легко и приятно, если ты смог зачеркнуть что-то важное, что-то главное в себе.Такой «Гамлет» мог бы появиться в любой горячей точке, где люди привыкли жить быстро, наотмашь, со вкусом крови на губах. Но финал с лихвой выдает всю боль народа, привыкшего веками терпеть свое изгойство. Завоеватель Фортинбрас (Авив Земер) ногой отпихнет труп Гамлета (его фраза «Пусть Гамлета к помосту отнесут и почести, как воину, окажут» здесь неуместна). Плюхнется на трон – еще одну взятую им в боях высоту. Убитый горем Горацио (Асаф Париенте) очнется, засуетится, подаст хлеба и дорогого вина. Чтобы ублажить страшного гостя. Чтобы годами потом жить, затаившись от страха, привыкая к унижениям. Чтобы все-таки выжить и рассказать потомкам правду о Гамлете – ведь больше этого сделать некому.