Эдуард Асадов. Все, кроме света
Кто-то называет его стихи пошлостью. Вроде как слишком они просты, слишком народны, что ли... Но мне кажется, что настоящая поэзия и должна быть такой: доступной. Легко становиться песней, легко запоминаться... Просто «асадовское» время — послевоенное в основном — выпало нелегким, но счастливым...
Вот и стихи рождались такими же: светлыми, полными надежд на будущее.
А сам Эдуард Асадов — фронтовик, ослепший из-за ранения. Он выходил к своим читателям-почитателям с черной повязкой на глазах.
В нем что-то было, пожалуй, от доброго пирата — если пираты, конечно, бывают добрыми. И сыпал свои прозрачные, простые рифмы, в основном о любви...
И писательская биография Эдуарда Аркадьевича Асадова сложилась счастливой.
И жизнь он прожил долгую: 80 лет. Его стихи переписывали в тетрадки девчонки.
Ох уж это счастливое безынтернетное время! Пока перепишешь от руки — обязательно запомнишь. Но и без переписывания стихи Асадова запоминаются легко, будто ты и сам так думал, только кто-то тебе подсказал нужные слова.
Бывает так: рассыплется
навек
Надежды нить. И холодно
и розно.
Все позади: идет колючий снег,
И счастья ждать
бессмысленно и поздно.
И лишь судьбе сейчас хотел
бы я
Сказать от сердца тихие
слова:
— Судьба моя, пресветлая моя,
Твои права, признаюсь не тая,
Я свято чту, как высшие
права.
Пускай мне не двойным
хвалиться веком,
Но дай мне сил в борьбе
и поддержи,
Чтоб, вырвавшись из холода
и лжи,
Стать где-то вновь
счастливым человеком.
Я думаю, Эдуард Асадов был очень счастливым человеком — несмотря на то, что мир не видел, а только осязал... Зато сколько слов смог сказать своим почитателям!
*
Родился Эдуард Асадов в сентябре 1923 года в Туркестанской АССР, в армянской семье. Родители Эдуарда работали учителями. После смерти отца маленький Эдик со своей мамой переехали сначала в Свердловск, а затем — в Москву. Первое свое стихотворение Эдик написал в восьмилетнем возрасте, к тому времени его семья уже переехала в Москву. Обычное для той поры детство: пионерия, комсомол. Учился в 38-й московской школе на Пречистенке. Душа разрывалась между актерским мастерством и литературой, но судьба решила по-своему.
Асадов принадлежал к тому поколению, которое сразу после выпускного бала пошло на фронт... Был наводчиком миномета, потом помощником командира батареи «Катюш» на СевероКавказском и 4-м Украинском фронтах, воевал на Ленинградском фронте.
Грохочет тринадцатый день
войны.
Ни ночью, ни днем передышки
нету.
Вздымаются взрывы, слепят
ракеты,
И нет ни секунды для тишины.
Как бьются ребята —
представить страшно!
Кидаясь в двадцатый,
тридцатый бой
За каждую хату, тропинку,
пашню,
За каждый бугор, что до боли
свой...
И нету ни фронта уже,
ни тыла,
Стволов раскаленных
не остудить!
Окопы — могилы... и вновь
могилы...
Измучились вдрызг, на исходе
силы,
И все-таки мужества
не сломить.
В ночь на 4 мая 1944 года случилось страшное. В боях за Севастополь Эдуард получил тяжелейшее ранение в лицо, но, теряя сознание, довел грузовик с боеприпасами до артиллерийской батареи. Операции не принесли желаемого результата. Зрение вернуть не удалось... «Было плохо, но молодость и жизнь всетаки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет все.
Все, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: быть или не быть? А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив, да! — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь.
Я вновь стал писать стихи.
Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако, какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе... Никогда не забуду 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи.
Вот именно мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!» — так писал Эдуард Асадов о своем ранении и последующем восстановлении. Да, пожалуй, преодолеть не физическую боль, а вот это — «в вашей жизни будет все, кроме света» — оказалось едва ли не самым трудным.
Тогда Асадов избрал свой стиль: черная повязка на лице. Это стало своеобразной «визитной карточкой».
Эдуард Асадов лежал в госпитале и размышлял: быть или не быть. Но молодость брала свое. Его навещали девушки. И даже тогда он влюблялся, и в него тоже влюблялись... Сейчас, в век меркантильности, это может показаться странным, но раненый, слепой Асадов уже в госпитале получил шесть «предложений». Девчонки влюблялись так, что хотели быть с ним всегда.
Заботиться о нем. Пожалуй, это и стало для Асадова «новым светом». Любовь ведь светит еще ярче, чем солнце...
Известно все: любовь
не шутка,
Любовь — весенний стук
сердец,
А жить, как ты, одним
рассудком,
Нелепо, глупо наконец!
Иначе для чего мечты?
Зачем тропинки под луною?
К чему лоточницы весною
Влюбленным продают цветы?!
На одной из «курносых девчонок» он и женился.
Но брак просуществовал недолго. Слишком разными они оказались... Но — остались стихи. А Эдуард Асадов стал очень популярным поэтом. Начиная с пятидесятых годов он выпускал сборник за сборником, исколесил всю страну с творческими вечерами, получал цветы и признания в любви...
Но его беспокоила не только тема любви. Много и с болью писал он о Родине. Искал ее место в мире. И очень хотел, чтобы никогда больше не было войны...
Как жаль мне, что гордые
наши слова
«Держава», «Родина»
и «Отчизна»
Порою затерты, звенят едва
В простом словаре
повседневной жизни.
Я этой болтливостью не
грешил,
Шагая по жизни путем
солдата,
Я просто с рожденья тебя
любил
Застенчиво, тихо и очень
свято.
*
Свою настоящую любовь — Галину Разумовскую, артистку Москонцерта, — он встретил в 1961 году. Она тоже читала стихи — не свои, женщин-поэтесс — и сразу влюбилась в харизматичного и очень талантливого Асадова. Вместе они прожили до самого конца — до смерти Эдуарда Аркадьевича. В быту Галина была самой настоящей «выручалочкой» Асадова, научилась водить машину, чтобы возить его по делам, изумительно готовила, перепечатывала рукописи... И, главное, очень любила!
Не привыкайте никогда
к любви!
Не соглашайтесь, как бы
ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные
увяли.
И, главное, не верьте никогда,
Что будто все проходит
и уходит.
Да, звезды меркнут, но одна
звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!
Он умер в апреле 2004 года от сердечного приступа, завещав похоронить свое сердце в Крыму, на Сапунгоре. Именно там в страшном 1944 году он потерял зрение в бою. К сожалению, завещание не было исполнено, поэт похоронен в Москве. Стихи Эдуарда Асадова не найдешь ни в одной школьной хрестоматии: дескать, простоватые, народные! Но до сих пор невозможно без слез читать «Стихи о рыжей дворняге».
А что это, разве не настоящее признание?
Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
— Прощай, брат! Хоть жаль
мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.
Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской
муравейник
Вливался в вагоны экспресса.
Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.
Старик у вокзального входа
Сказал: — Что? Оставлен,
бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!
Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть
мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.
В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.
Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим
светом
Собака бежит задыхаясь!
Споткнувшись, кидается
снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце
готово
Наружу из пасти раскрытой!
Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...
Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело
дворняги,
А сердце — чистейшей
породы!
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен