Исполнилось 80 лет Соловецкому лагерю особого назначения

Сегодня у нас с вами есть повод вспомнить о Соловках. Но не столько о древнем Соловецком монастыре, судьба которого так много значит в истории России, сколько о его страшном обитателе – Соловецком лагере особого назначения (СЛОН) – так он назывался первые 10 лет своего существования, или Соловецкой тюрьме особого назначения (СТОН), как он именовался в последние шесть лет.[b]Немного истории[/b]История самого монастыря уходит в глубь веков. Он был основан в 1430-е годы преподобными Зосимой и Савватием Соловецкими. Это был настоящий форпост России в Белом море, на границе с воинственной в те годы Швецией.В 1920 году монастырь был упразднен, а оставшиеся в нем монахи образовали… совхоз “Соловецкий”, который успешно справлялся со своими задачами.Весной 1923 года Соловецкие острова, а также строения монастыря перешли в ведение всесильного ГПУ. По договору между Наркоматом просвещения и ГПУ за Отделом музеев на территории монастыря оставалось всего три здания “со всем находящимся в них имуществом” – Преображенский собор, Благовещенская церковь и часовня св. Германа. Администрация концлагеря должна была следить за их сохранностью, хотя это соглашение носило явно временный характер… Один из помощников реставратора П. Д. Барановского, безуспешно бившегося за сохранения Соловков в музейном подчинении, писал ему: “По всему видно, что концлагерь стремится разрастись и укрепиться здесь, и тогда прости-прощай вся старина в Соловках!..”Впрочем, практически все сокровища монастыря к этому времени были разграблены несколькими набегами Комиссии помощи голодающим (Помгол), для сотрудников которой историческая ценность была пустым звуком, а главным аргументом в реквизициях была ценность металла и ювелирных камней, сорванных с окладов икон, риз и другого монастырского имущества…[b]Князья и нищие[/b]Первая партия заключенных, состоявшая из бывших аристократов, офицеров царской и белой армий, членов политических партий, когдато делавших с большевиками одно “полезное дело”, – меньшевиков, эсеров и анархистов, прибыла на Соловки 6 июня 1923 года на пароходе “Печора”. Но формальное постановление Совнаркомаоб организации Соловецкого лагеря было подписано зампредседателем СНК Рыковым, управделами Горбуновым и секретарем СНК Фотиевой лишь 13 октября. К этому времени лагерь уже работал: заключенные ремонтировали искалеченные здания, строили бараки, кухни, прачечные, хлебопекарни, больницу; были заложены кирпичное и кожевенное производства.“Политики” содержались в лагере отдельно от других заключенных, и режим им поначалу был установлен особый: разрешалось выписывать газеты, журналы, вести “фракционную деятельность” и проводить собрания. Однако и такие “льготы” не устраивали людей, многие из которых отлично помнили все права каторжан в царское время. Они и от большевиков требовали “соблюдения прав”, в том числе и на передвижение по острову в ночное время.19 декабря 1923 года политзаключенные Савватиевского скита поздним вечером вышли на улицу. Охрана открыла огонь – были убиты шесть человек. Следствием таких выступлений было то, что большинство “политиков” по распоряжению тогдашнего зампреда ОГПУ Ягоды перевели с островов на “материк”.Заключенных в Соловках хватало и без них: количество осужденных все время росло. А осенью 1925 года на смену “политическим” на Соловки привезли 1744 нищих, высланных из Москвы.Сколько же зэков прошло через Соловки за 16 лет существования лагеря и тюрьмы? На 1 октября 1923 года в Соловецком лагере числилось 2557 заключенных, а через пять лет – уже 12 896 человек (среди них 1196 женщин). Всего же через Соловки прошли не менее ста тысяч человек.[b]“Здесь республика не советская, а соловецкая!”[/b]Встречались среди соловецких зэков и знаменитости, например – отец Павел Флоренский, и знаменитости будущие – академик Дмитрий Лихачев, и сотни других – профессора, артисты, поэты… Прибывающих на острова заключенных встречали словами: “Здесь республика не советская, а соловецкая! Нога прокурора сюда не ступала!..” Хотя первые годы режим на Соловках был относительно либеральный. Священнослужителям разрешалось по праздникам совершать богослужение в церкви св. Онуфрия на монастырском кладбище. А для любителей светских развлечений в сентябре 1923 года в бывшей трапезной монастыря открылся лагерный театр (благо, что артистов среди зэков хватало), на занавесе которого была вышита чайка, чем-то похожая на МХАТовскую. А с марта 1924 года стал выходить ежемесячный журнал “СЛОН”, переименованный через год в “Соловецкие острова”… Но Соловки и в это время не были “домом отдыха”: здесь существовал и каторжный труд, и штрафной блок, и показательные расстрелы… Среди добровольно посетивших Соловки в июне 1929 года был и Максим Горький. В лагерной книге отзывов он оставил запись: “Я не в состоянии выразить мои впечатления в нескольких словах. Не хочется, да и стыдно было бы впасть в шаблонные похвалы изумительной энергии людей, которые, являясь зоркими и неутомимыми стражами революции, умеют вместе с этим быть замечательно смелыми творцами культуры”.Умел “буревестник революции” находить трогательные слова! Здесь же, в Соловках, волею судеб оказался и осужденный за растрату и спекуляцию валютой Нафтали Френкель, родившийся в Москве в 1883 году и получивший профессию строителя в Германии. В лагере он работал в строительном отделе, а потом внес “рацпредложение”, направленное на самоокупаемость “учреждения”. Оно было принято, потом распространено на другие лагеря, и труд заключенных стал отныне тем механизмом, который позволил архипелагу ГУЛАГ стать реальностью. Именно опыт Соловецкого лагеря позволил руководству страны Советов распространить рабский труд на всю империю – от Кольского полуострова до Магадана.Без зэков не было бы ни Беломорского канала, ни освоенных месторождений золотой Колымы, ни многих железных дорог… А изобретатель всего этого ушел на пенсию в 1947 году в звании генерал-лейтенанта НКВД.[b]“На далеком острове, в Тихом океане…”[/b]Так уж сложилось, что один из “обитателей” Соловков, поэт Макс Кюнерт, когда-то привлек мое особое внимание. В середине 1960-х, когда я был завзятым посетителем букинистических магазинов, попался мне однажды на глаза тоненький сборник “Желтая сирень”, изданный в 1926 году.Он был напечатан в типографии в Газетном переулке, в двух шагах от “Пушкинской лавки” – того магазина, где мне довелось его купить.На титульном листе стояло: “Третий сборник поэз”. И потом я долгие годывсе время искал хотя бы упоминания, хотя бы строчку об этом авторе и – не находил… Но время находит то, что, казалось бы, найти невозможно. В начале 1990-х, когда вместе со свободой слова пошла волна репринтных изданий, прикупил я книжечку, воскрешенную через 70 лет забвения, где были напечатаны краткие биографии поэтов 1920-х годов. И – нашел там Кюнерта! Макс Николаевич Гинценберг (это его настоящее имя) родился 8 февраля 1906 года в Москве, в семье изобретателя ремонтной пожарной лестницы. Учился Макс в нескольких учебных заведениях, но не одно не окончил: бурное время закружило мальчишку, и он зажил той жизнью, которую диктовала эпоха…Еще до достижения 20-летия он в “поисках себя” переменил множество профессий: крупье в казино, киномеханик, помощник шофера и прочая, прочая, прочая… В 1919-м он, 13-летний, вступил в комсомол, но через три года, “наглотавшись окружающей действительности”, из “комсы” вышел. Не этот ли факт биографии послужил одной из зацепок его лагерной судьбы? Стихи Макс начал писать в семь лет, а впервые опубликовал под псевдонимом Макс Кюнерт – в тринадцать в газете “Нижегородская коммуна”.Что это были за стихи – неведомо, найти в библиотеках эту газету не удалось. Впрочем, в эти годы был у него еще один псевдоним – Максим Московский, появлявшийся в газетах, где сотрудничал автор.Как я уже упоминал, на купленном мною сборнике стоял порядковый номер “три”. А первые два? Первая книга поэта, составленная из “эротических стихов” 1924 года, называлась “Голубой слон” и была запрещена целомудренной большевистской цензурой. А в 1926-м вышли две книжки “Чудесное кольцо” и “Желтая сирень”. К этому времени Кюнерт успел объявить себя эгофутуристом, стал, очевидно, последним эгофутуристом страны… Два года “взрослой” поэтической жизни, три книги стихов. Четвертая – “Муза на время” выйти не успела: автор неожиданно исчез с подмостков московской литературной жизни. Ни придуманная чекистами причина, ни дата ареста нам не известна. Но уже в 1930 году его стихи были опубликованы в одном из номеров журнала “Соловецкие острова”, издаваемом Управлением Соловецких лагерей особого назначения ОГПУ. Стихи, разумеется, тщательно отбирались цензорамив кожанках… Стихи Кюнерта посвящены любимым:[i]Мы все от них отрезаны лесами,Водой, болотами, нас прикрывает мгла… –Забудь и не пиши – дождаться не могла…[/i]Вот, пожалуй, и все, что осталось в черно-белых и, как правило, кривых зеркалах истории от лагерной жизни поэта. О его дальнейшей судьбе ничего не известно. Да и была ли она, постлагерная судьба? Скорее всего, Макс Кюнерт погиб от болезней или просто был расстрелян “по списку” вместе со своими собратьями по журналу “Соловецкие острова” хмурым северным днем неизвестно какого года.На далеком острове, в Тихом океане,[i]Я найду пристанище от своих скитаний, – писал когда-то Макс Кюнерт.Он почти угадал свою судьбу. Только океан оказался совсем не Тихим…[/i]Отметим еще одно пророческое совпадение. Первый сборник поэта назывался “Голубой слон”, а лагерь, где он, вероятнее всего, погиб, на жаргоне доблестных чекистов назывался также СЛОН – аббревиатура от Соловецкого лагеря особого назначения.Судьба?