Сергей Гандлевский: «Писателем решил стать ни с того ни с сего»

[b]– Сергей, вы, если и не классик, к элитарным поэтам точно принадлежите. А в классики, как вы считаете, войдете?[/b]– Ничего себе вопрос! Я себе тщеславие не расчесываю – ни к чему это и не моего ума дело. Про собственную «элитарность» впервые слышу.[b]– А как вы сами относитесь к классике? Перечитываете классику?[/b]– Восемьдесят процентов, если не больше, моего чтения – классика. Сейчас я читаю, наверное, в третий-четвертый раз «Былое и думы».[b]– А из современных писателей, поэтов кто-то вам интересен?[/b]– Я более или менее слежу за нынешней поэзией, поскольку имею отношение к этому цеху, и у меня есть потребность быть в курсе дела.Отставание с текущей прозой я немного наверстал два года назад, когда был в Букеровском жюри. Запомнился Леонид Юзефович, впрочем, его-то я давно ценю, а «новенькими» для меня были петербуржцы Елена Чижова и Николай Крыщук. Наверняка кого-то из достойных авторов забыл – я поэтому и не люблю этой журналистской «игры во мнения».В свое время с большим удовольствием прочел Владимира Сорокина «День опричника».[b]– А как книга попадает вам в руки? Есть, наверное, своя библиотека? Ходите ли вы в библиотеки, книжные магазины? И что вас заставляет взять книгу в руки?[/b]– Ну, во-первых, у меня вроде бы нехудая домашняя библиотека. И здесь мы вернемся к вашему первому вопросу – к чтению классики.Почти всю классику я могу прочесть, не выходя из дома. А если я заинтересован в какой-то книжке, скажем, в последней книге Лидии Гинзбург, то просто взял и купил… Да вот она, называется «Проходящие характеры».[b]– Плюс литпремии, наверное… И еще, вы читаете все, что вам дарят друзья?[/b]– Ну, если это – сочинения друзей, разумеется. А премии… Не помню случая, чтобы я, узнав о каком-то новом лауреате, бросился тотчас его читать, если не читал прежде.Я ведь, в общем-то, нахожусь внутри литературного процесса и, как правило, имею какое-то представление, кто чего стоит. А если не имею, то могу довериться мнению более осведомленных знакомых.[b]– Помните ли вы свое самое первое детское мечтание «кем стану, когда вырасту»?[/b]– Конечно, помню: пожарным я хотел стать.[b]– А когда пришли к мысли о писательстве?[/b]– И это помню. В девятом, что ли, классе зимой я шел от учительницы английского и вдруг ни с того ни с сего решил стать писателем, хотя я тогда почти ничего еще не сочинял.[b]– А первую публикацию помните?[/b]– Первую? Затруднюсь вспомнить точно. Хотя, нет, первая публикация была в университетской многотиражной газете, где напечатали сразу нескольких студийцев Игоря Волгина: Бахыта Кенжеева, Александра Сопровского, Алексея Цветкова и меня, ну, в общем, наш тогдашний товарищеский круг.[b]– Сергей, а как вы отдыхаете? Может, есть места, где вам хорошо и душой, и телом?[/b]– Я довольно легок на подъем и неравнодушен к новым впечатлениям, поэтому мне нравятся всякие поездки.А еще я люблю гулять на даче с собакой – у меня всю жизнь собаки. Я даже нашел объяснение своей дружбе с собаками: это хороший способ быть одному и при этом не чувствовать одиночества.[b]– Заключаем мы обычно интервью пожеланием читателям «Вечерней Москвы»…[/b]– Во-первых и как всегда – хочу пожелать здоровья и поменьше огорчений. Ну а раз у нас литературное интервью, и это во-вторых, я бы пожелал читателям прочесть какие-нибудь новые стоящие стихи и привязаться к ним.[b]Сергей ГАНДЛЕВСКИЙ[/b][i][b]Кто в курсе дела, вряд ли станет стыдиться…[/b]Мама маршевуюмузыку любила.Веселя бесчувственныхродных,виновато сыростьразводилав лад призывнымвздохам духовых.Видно, что-то вродеатавизмабыло у совслужащейпростой –будто нет его,социализма,на однойшестой.Будто глупымбарышням уезднымне собратьсеребряных колец,как по пыльной улицес оркестромвходит полкв какой-нибудь Елец.Моя мама умерладевятогомая, когда всюдудень-деньскойнадрывают сердце«аты-баты» –коллективныйкатарсис такой.Мама, крепко спипод марши мая!Отщепенец,маменькин сынок,самого себя не понимая,мысленноберет под козырек.У Гоши? Нет.На Автозаводской?Исключено.Скорей всего, у Кацов.И виделись-тотри-четыре раза.Нос башмачком,зеленые глаза,а главное – летящая походка,такой ни у кого ни до,ни после.Но имени-тоне могло не быть!Еще врала напропалую:чего-то там ейБродский посвятил,или Парижнебрежно поминала –одумайся,какой-такой Париж!?Вдруг вызвалась«свой способ» показать –от неожиданностия едва не прыснул.Показывала долго, неумелои, морщась, я ударами младыхи тощих чреселторопил развязку.Сегодня,без пяти минут старик,я не могу уснуть не вообще,а от прилива скорби.Вот и вспомнил –чтоб с облегчениемзабыть ужена веки вечные – Немесова.Наташа.Старость по двору идет,детство за руку ведет,а заносчивая молодостьвино в беседке пьет.Поодаль зрелые мужчины,Лаиса с персикомв перстах.И для полноты картинырояль виднеется в кустах.Кто в курсе дела,вряд ли станетстыдитьсянаших пустяков,зане метаморфозой занят:жил человек – и был таков.А я в свои лета, приятельи побратим по мандражу,на черный этотвыключательпочти без робости гляжу.Чик-трак – и мрак.И все же тайназаходит с четырех сторон,где светит месяцmade in Chinaи спальный серебрит район,где непременно в эту пору,лишь стоитотодвинуть штору,напротив каждого окна –звезда тщеты,вот и она.[/i]