Среди миров, в мерцании светил: 7 самых красивых стихотворений Иннокентия Анненского

Анненскому удалось передать в российской поэзии изысканные интонации Бодлера и Верлена, сплести тонкий узор из неуловимой музыки слов, неясных символов и намёков, таинственной лексики, навевающей полузабытые воспоминания, магических чар поминутно меняющихся цветов и запахов. Его влияние на первое поколение поэтов-постсимволистов (Ахматову, Гумилёва и Мандельштама) - первостепенно, равно как и на последующие поколения. Стихотворение "Колокольчики" по праву может быть названо первым русским футуристическим стихотворением.

В первую очередь Анненского помнят как поэта, но, как ни странно, именно этот талант прославил его позже других. Помимо поэтического дара Иннокентий Фёдорович обладал множеством других незаурядных способностей. Драматург, переводчик, критик, исследователь литературы и языка, педагог и административный деятель образования – всё это относится к Анненскому.

Родился будущий поэт 1 сентября 1855 года в Омске, где его отец, государственный чиновник из Петербурга Фёдор Николаевич Анненский, возглавлял отделение Главного управления Западной Сибири. Когда мальчику было около пяти лет, отец, получивший приглашение на службу в Министерство внутренних дел, перевёз семью в Петербург. Слабый здоровьем Иннокентий, отучившись в частных школах и гимназиях, к подготовке к поступлению в университет приступил лишь в 1875 году, когда ему было 20 лет. Перед этим он поселился у своего старшего брата Николая, экономиста, народника, энциклопедически образованного человека, помогавшего ему при подготовке к экзаменам и оказавшим большое влияние на личность брата.

В 1879 году Анненский закончил историко-филологический факультет Петербургского университета и устроился преподавателем древних языков и русской словесности в одно из самых прогрессивных частных заведений того времени - гимназию Гуревича, где прослужил около 12 лет. В то же время – в начале 1880-х - молодой автор впервые выступил в печати – с научными рецензиями, критическими статьями и статьями по педагогическим вопросам. В начале 90-х он занялся изучением и переводом греческих трагиков: его вклад в перевод всего театра Еврипида огромен. В начале 1900-х Анненский написал несколько оригинальных драматургических произведений: трагедии на еврипидовские сюжеты - "Меланиппа-философ" (1901), "Царь Иксион" (1902), "Лаодамия" (1906) - и "вакхическую драму" "Фамира-кифарэд", которая успешно шла в сезон 1916—1917 годов на сцене Камерного театра. Значителен вклад Анненского и в переводы многих известных зарубежных поэтов - Горация, Гёте, Мюллера, Гейне, Бодлера, Верлена, Рембо, Лонгфелло.

Долгое время Анненский вёл преподавательскую деятельность: в коллегии Галагана в Киеве (январь 1891 — октябрь 1893), в 8-й Санкт-Петербургской гимназии (1893—1896), в гимназии в Царском Селе (16 октября 1896 — 2 января 1906), откуда был уволен за проявление мягкости во время революционных волнений. Анна Ахматова, окончившая Царскосельский лицей, тепло отзывалась об Анненском "мой единственный учитель", а Николай Гумилев называл его "последним из лебедей Царского Села". 

Интересно, что при жизни Анненского о его поэтических опытах почти ничего не было известно. Его знали как автора статей и заметок на филологические темы, как профессионального преподавателя, но свои прекрасные стихи он почему-то не печатал, хоть и писал их с 15-летнего возраста. Лишь в 1904 году, почти переступив 50-летний рубеж, Анненский - под псевдонимом "Ник. Т-о" - издал свой первый поэтический сборник "Тихие песни". Сборник получил достаточно умеренные похвалы от ведущих символистов, многие из которых не подозревали, что автором был Анненский.

В 1906 году Анненский как литературный критик издал "Книгу отражений", а в 1909 году последовала "Вторая книга отражений". Два тома очерков и эссе о Николае Гоголе, Михаиле Лермонтове, Иване Гончарове, и его любимом Федоре Достоевском – заняли достойное место в истории русской художественной критики. С 1906 по 1909 год, практически до самой смерти, Анненский прослужил в Петербурге, куда был переведён после увольнения из Царскосельского лицея, окружным инспектором. 13 декабря 1909 года он скоропостижно скончался на ступеньках Царскосельского вокзала в Санкт-Петербурге. После его смерти сын поэта, филолог и поэт Валентин Анненский (Кривич), издал ещё два сборника произведений отца - "Кипарисовый ларец" (1910) и "Посмертные стихи" (1923).

В день памяти поэта "Вечерняя Москва" вспоминает его самые красивые стихотворения.

Декорация ("Тихие песни", 1904)

Это — лунная ночь невозможного сна,

‎Так уныла, желта и больна

‎В облаках театральных луна,

Свет полос запылённо-зеленых

На бумажных колеблется кленах.

Это — лунная ночь невозможной мечты…

‎Но недвижны и странны черты:

‎— Это маска твоя или ты?

Вот чуть-чуть шевельнулись ресницы…

Дальше… Вырваны дальше страницы.

Тоска ("Тихие песни", 1904)

По бледно-розовым овалам,

Туманом утра облиты,

Свились букетом небывалым

Стального колера цветы.

И мух кочующих соблазны.

Отраву в глянце затая,

Пестрят, назойливы и праздны,

Нагие грани бытия.

Но, лихорадкою томимый,

Когда неделями лежишь,

В однообразьи их таимый

Поймёшь ты сладостный гашиш,

Поймёшь, на глянце центифолий

Считая бережно мазки.

И строя ромбы поневоле

Между этапами Тоски.

Среди миров ("Кипарисовый ларец", 1910)

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Её любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Неё одной ищу ответа,

Не потому, что от Неё светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Бабочка газа ("Кипарисовый ларец", 1910)

Скажите, что сталось со мной?

Что сердце так жарко забилось?

Какое безумье волной

Сквозь камень привычки пробилось?

В нём сила иль мука моя,

В волненьи не чувствую сразу:

С мерцающих строк бытия

Ловлю я забытую фразу…

Фонарь свой не водит ли тать

По скопищу литер унылых?

Мне фразы нельзя не читать,

Но к ней я вернуться не в силах…

Не вспыхнуть ей было невмочь,

Но мрак она только тревожит:

Так бабочка газа всю ночь

Дрожит, а сорваться не может…

Смычок и струны ("Кипарисовый ларец", 1910)

Какой тяжёлый, тёмный бред!

Как эти выси мутно-лунны!

Касаться скрипки столько лет

И не узнать при свете струны!

Кому ж нас надо? Кто зажёг

Два жёлтых лика, два унылых...

И вдруг почувствовал смычок,

Что кто-то взял и кто-то слил их.

"О, как давно! Сквозь эту тьму

Скажи одно: ты та ли, та ли?"

И струны ластились к нему,

Звеня, но, ластясь, трепетали.

"Не правда ль, больше никогда

Мы не расстанемся? довольно?.."

И скрипка отвечала да,

Но сердцу скрипки было больно.

Смычок всё понял, он затих,

А в скрипке эхо все держалось...

И было мукою для них,

Что людям музыкой казалось.

Но человек не погасил

До утра свеч... И струны пели...

Лишь солнце их нашло без сил

На чёрном бархате постели.

После концерта ("Кипарисовый ларец", 1910)

В аллею черные спустились небеса,

Но сердцу в эту ночь не превозмочь усталость...

Погасшие огни, немые голоса,-

Неужто это все, что от мечты осталось?

О, как печален был одежд её атлас,

И вырез жутко бел среди наплечий черных!

Как жалко было мне её недвижных глаз

И снежной лайки рук, молитвенно-покорных!

А сколько было там развеяно души

Среди рассеянных, мятежных и бесслёзных!

Что звуков пролито, взлелеянных в тиши,

Сиреневых, и ласковых, и звёздных!

Так с нити порванной в волненьи иногда,

Средь месячных лучей, и нежны, и огнисты,

В росистую траву катятся аметисты

И гибнут без следа.

Снег ("Кипарисовый ларец", 1910)

Полюбил бы я зиму,

Да обуза тяжка...

От неё даже дыму

Не уйти в облака.

Эта резанность линий,

Этот грузный полет,

Этот нищенский синий

И заплаканный лед!

Но люблю ослабелый

От заоблачных нег -

То сверкающе белый,

То сиреневый снег...

И особенно талый,

Когда, выси открыв,

Он ложится усталый

На скользящий обрыв,

Точно стада в тумане

Непорочные сны -

На томительной грани

Всесожженья весны.