Режиссер Андрей Звягинцев: «У меня нет никаких табу!»
Почему именно Звягинцев? Тут все очевидно. Количество снимаемых в Росии фильмов может впечатлить кого угодно. Между тем, спроси у западного киномана, кого из наших современных режиссеров он знает, и в ответ услышишь дай бог фамилии три. Никита Михалков, конечно же. Александр Сокуров, безусловно. И - он, Андрей Звягинцев, уже несколько лет будоражащий зрителей то своими кинопритчами «Искушение» и «Возвращение», то остросоциальной «Еленой, и неизменно получающий разнообразные призы и похвалу критиков.
«Золотой Орел», «Ника», «Золотая пальмовая ветвь», Приз Луиджи де Лаурентиса - все это уже есть в копилке режиссера.На этот же раз в Канны прибыл его «Левиафан», который для кого-то так и останется просто «историей из жизни», а для кого-то наверняка станет чем-то сродни откровению. Ведь в основе фильма - ни много, ни мало - лежит отсыл к знаменитому библейскому сюжету про Иова, у которого, как известно, было семь сыновей и три дочери, да и просто счастливая семья. Но - ровно до тех пор, пока этому счастью не позавидовал Сатана, перед лицом Бога ставший утверждать, что Иов праведен и богобоязнен только благодаря своему земному счастью. А с потерей его исчезнет и все его благочестие.
Помните, что было дальше? Чтобы изобличить эту ложь, Бог позволил Сатане испытать Иова всеми бедствиями земной жизни.Звягинцев дает своим персонажам совсем другие имена, а еще поселяет их в нашем времени и - в маленьком городке близ Баренцева моря, на берегу небольшой, в которую заплывают киты. Ну, а кто тут Сатана? Им окажется продажный мэр, против которого героям придется вести войну - впрочем, скорее, войну философскую.
ак воспримут эту аллюзию европейские и российские зрители предсказать пока невозможно: в оценках работ Андрея Звягинцева не могут сойтись даже кинокритики.
Но куда интереснее то, что думает обо всем этом сам режиссер. С этого корреспондент «Вечерней Москвы» и начал разговор со Звягинцевым.
- Андрей, все на ваши фильмы по-разному воспринимаются российской и европейской публикой. Какой зритель в своих оценках ближе к вашему замыслу? Или вы вообще ни с кем не согласны?
- Честно признаюсь, я практически не знаком с кинокритикой европейской, американской и так далее. Так что ничего про это сказать не могу. А российская критика, особенно на мои первые два фильма, была невероятно разной. Я тогда даже дал себе зарок, что больше ничего про себя читать не буду. Ни одной строчки!
- Неужели вы обиделись на негатив?
- Не обиделся. Просто часто этот негатив был очень поверхностным. Это было ни киноведение, ни анализ, ни попутка в чем-то разобраться и что-то понять, а частная реакция. Причем, мгновенная. А она не продуктивна, не конструктивна и потому не дает понимания того, куда двигаться дальше. Ну, и зачем тогда мне ее знать?
- Ваши персонажи - они все разные. Но, вместе с тем, похожи друг на друга. Интересно: какие черты характера героев в трех ваших картинах – «Возвращение», «Изгнание» и «Елена» – присущи лично вам?
- Сразу скажу: все эти картины не автобиографичны. Но в них, безусловно, есть какие-то состояния, близкие к тому, что я сам пережил, да и вообще что-то от меня. Особенно в «Изгнании». Вот это неслышание другого, вот эта подмена истинного, подлинного чувства любви – я думаю, что многие с этим сталкивались. И я тут - не исключение.
- Каждая ваша работа - история семьи. Как вы думаете, какая модель семейных отношений близка современным молодым людям?
- Я не специалист в этом вопросу, но, думаю, что наверняка такая же, какая была близка и предыдущему поколению.Хотя, конечно, какие-то изменения все-таки происходят. Долгое время в России ведь был аграрный уклад жизни, а теперь деревня куда-то отходит, город приходит, и становится совершенно не понятно, откуда берутся все продукты питания. Это все меняет, и семейный уклад в том числе. Женщина становится более независимой, самостоятельной. Она много зарабатывает, и это сильно влияет на ее отношения с противоположным полом... Но все три мои истории не были продиктованы намерением поговорить на эти темы.
- Андрей, однажды вы сказали, что художник – это медиум. Какое самое болезненное откровение о современной России вы пропустили через себя?
- Я? Так говорил? Хм. Возможно. Ладно, тогда отвечу: мое болезненное откровение для меня заключается в том, что народ наш нем. Как Пушкин говорил, «народ безмолвствует». А потому главное призвание художника проговаривать смыслы, переживания, беды, катастрофы и так далее, и выражать это каким-то образом на своем языке в литературе или в кино, или в поэзии и так далее.
- Не хотелось бы вам снять фильм, в основе которого легли бы какие-то еще библейские сюжеты?
- Таких идей пока не было. С одним из библейских связан мой новый фильм - «Левиафан». Но он - все же не притча, а целиком и полностью современная, актуальная история с сегодняшними фактурами и с сегодняшним ритмом.
- В России в последнее время снято довольно много фильмов о поиске духовного начала - «Остров», «Царь», «Поп»... А какие фильмы о проявлении божественного в этом мире вы назвали бы лучшими?
- Все фильмы Роберта Брессона: «Приговоренный к смерти бежал», «На удачу, Бальтазар», «Дневник сельского священника» - в них есть эпизоды, где божественное присутствие ощущается невероятно явственно!
- С какими живописными полотнами вы бы сравнили свои картины?
- Сравнивать фильмы и полотна, на мой взгляд, бессмысленно. Но могу сказать, что в моем случае некоторые полотна становятся некими примерами цветовых и композиционных решений. В «Изгнанием», например, это был Эндрю Уайт. Мы даже натуру искали, похожую на ту, что в его картинах. И нашли в Молдавии! Там было очень похожее пространство: вот эти раскатистые холмы, этот желтый цвет, эта отдельно стоящая мельница.
- Андрей, вам снятся сны? О чем они?
- Несколько дней назад в Минске мне приснился страшный сон... А еще был случай: не так давно мы нашли объект для съемок следующего фильма, и мне вдруг приснилось, что я прихожу на это место, а этого здания нет. Оно разрушено, и кругом - кирпичи, обломки какие. Жуть!
- Есть ли у вас табу, то есть то, чего зритель никогда не увидит в картинах Звягинцева?
- Я боюсь об этом говорить. Вдруг пообещаю сейчас, что зрители что-то в моих картинах не увидят, а потом это самое «что-то» мне очень понадобится. Так что правильный ответ таков: у меня нет никаких табу!
- Давайте вернемся вернемся к вашему «Левиафану»...
- Сценарий к нему Олег Негин писал несколько месяцев. Это с «Еленой» вышло как-то дивно: там Олег умудрился написать сценарий за 10 дней. А в этот раз как-то очень трудно ему все далось. Тяжелая это работа - кино.
Моя любимая бабушка, в 80-е годы услышав меня по Всесоюзному радио, сказала: «Да, внучек, говорить то по радио это легко, а вот работать…!»
А мне однажды, я помню, Костя Лавроненко, сыгравший в моих «Возвращении» и «Изгнании», рассказал историю, как он приехал в Ростов-на-Дону, пришел к своему дядьке, к родственнику. И представьте себе такую мизансцену. Во дворе частного дома этот родственник рубанком что-то строгает и между делом разговаривает с Костей. Ну, и спрашивает, продолжая что-то точать рубанком: а ты чего делаешь? Костя говорит: ну вот. И давай рассказывать, что он работает в театре. Дядька его молчаливо слушал-слушал, а какой-то момент потом вдруг сказал просто одно слово. И так тихо, почти себе под нос: баловство все это...
А «Левиафан»... Я про него говорить не хочу. Не потому, что боюсь сглазить, а просто не считаю нужным как-то трактовать свои работы, устраивать им какие-то рекламные акции.
Единственное, что, мой взгляд, зрители должны знать перед тем, как идти в кино, так это то, что мой новый фильм - это современная история, сегодняшняя реальность, Россия, провинциальный городок и, скажем так, человеческая драма. Все прочее люди должны увидеть своими глазами.
- Андрей, мало кто пишет и говорит о замечательном кинофестивале «Листопад», проходящем в городе Минске. Вы знаете этот фестиваль не понаслышке!
- Конечно! Осенью 2003 года в нем участвовало мое «Возвращение». И победило! А однажды «Листопад» открывался моей же «Еленой». Впрочем, сам я в те годы туда не ездил.
- А теперь вы - председатель жюри «Листопада»?
- Да! На лицо рост!