Алла Сурикова: Заставить зрителя смеяться гораздо труднее, чем плакать
Сегодня в российском кинематографе больше нет, кажется, режиссера, который бы олицетворял собой целый жанр — в данном случае комический. Фильмы Суриковой неизменно пользуются успехом у зрителей.
— Алла Ильинична, начиная с детской с картины «Предположим, ты капитан...», вы сорок лет остаетесь верны комедии. В восьмидесятые появились «Суета сует», «Искренне ваш», «Человек с бульвара Капуцинов», «Будьте моим мужем», «Ищите женщину». В девяностые — «Две стрелы», «Московские каникулы», «Чокнутые», «Хочу в тюрьму», «Дети понедельника». В новом столетии вы порадовали нас картинами «О любви в любую погоду», «Только раз», «Идеальная пара», «Полный вперед!». Трансформировался ли ваш любимый жанр с годами? И над чем сегодня смеется Россия?
— Над собой, конечно. Юмор ярче всего определяет нашу страну. Одна известная актриса на комсомольском собрании в советское время сказала, что мы, конечно, можем показывать на экране секс, но только выше пояса. «Наши беды непереводимы», — утверждал Михаил Жванецкий. Прекрасно понимая, что именно Жванецкий имел в виду, мы смеялись над его шутками еще во времена Брежнева. Но наша загадочная русская душа каждый раз создает совершенно уникальные проблемы, и, судя по всему, наш юмор так и останется суверенным.
Мой опыт показывает, что заставить зрителей засмеяться гораздо труднее, чем заплакать. Комедия меняется, но несильно: она с годами позволяет себе больше, чем могла позволить раньше. И мы имеем замечательную возможность наблюдать на нашем фестивале «Улыбнись, Россия!» ее новые особенности, детали, то, как и чему зритель пытается улыбаться. Почти за два десятилетия перед нами прошло много профессиональных фильмов.
Комедия не трансформировалась, но в ней прибавилось гротеска, фарса, порой даже черного юмора.
— И при этом комедия остается все такой же востребованной?
— Конечно. Ведь смех дает возможность жить и оставаться здоровыми: легкие смеющегося человека обогащаются дополнительным кислородом, что стимулирует наши жизненные процессы. Поэтому рядом с человеком, травящим байки, быстро собираются люди. Мы интуитивно хотим оздоровления! Поэтому я утверждаю, что фестиваль «Улыбнись, Россия!» направлен на оздоровление нации.
Мы даже проводили в Общественной палате заседание на тему «Улыбнись, Россия!» — как национальная идея». Потому что сегодня иных, столь же внятных идей я не вижу. Вот и американский президент Франклин Рузвельт призывал свой народ во времена Великой депрессии: «Смейтесь, черт вас возьми!» И Чаплин утверждал, что жизнь — вовсе «не чередование похорон». Мы по-прежнему любим юмор Чарли Чаплина и Бастера Китона.
— Однажды вы обмолвились, что профессия режиссера комедийного кино по степени риска уступает разве что профессии летчика-испытателя. Как же вас в нее занесло?
— Возможно, потому что на фамильном гербе нашего рода всегда светилась улыбка. Мои родители были людьми с потрясающим чувством юмора. Когда мне в детстве случалось реветь, отец «врачевал» меня, показывая на стене театр теней. Я навсегда запомнила тень Чарли Чаплина, у папы она здорово получалась. И мои боль и обида куда-то улетучивались. Папа работал в Институте киноинженеров, был очень артистичным. А мама лучилась доброжелательностью, она была доктором.
Среди наших прямых родственников были художники, народные и заслуженные артисты, во время посиделок за большим семейным столом рюмки наливались до краев и всегда царили смех, песни, анекдоты. С легкой руки отца я пересмотрела много фильмов, в числе которых была картина с Жаровым, поющим свою знаменитую песенку «Еду-еду я по свету у прохожих на виду». Думаю, это стало первой ниточкой, связавшей меня с кино. Конечно, я мечтала быть артисткой, даже играла в школьном спектакле «Белый ангел» о плохой жизни чернокожих американцев. Окрыленная успехом даже как-то рискнула отправиться к профессору Голубинскому в театральный институт. Читала басню так азартно, что была уверена: он сейчас зааплодирует от радости. Но он задал только один вопрос: «Алла, почему вы так гэкаете и шокаете?» Бессознательно он ударил по моему желанию быть актрисой наотмашь, оно скатилось в канаву и замерло.
— И комедия надолго вас потеряла?
— Не то чтобы потеряла. Работая корреспондентом на телевидении, слесарем-сборщиком на заводе, отчищая декорации от красок в театре, я все время искала повод посмеяться. Одно время даже была грузчиком в магазинчике наглядных пособий, рядом с которым кучковались бомжи, пытавшиеся умыкнуть у нас глобусы и химикаты. Наперегонки со стареньким директором мы гонялись за этими ворами. Безрезультатно.
— Я думаю, в этот момент судьба подарила вам возможность узнать жизнь простого народа изнутри. Не случайно по всем вашим комедиям теперь гуляет парочка бомжей-философов в лице Адабашьяна и Мишина, пьяные разговоры которых крутятся вокруг вечной темы «художник — свобода — деньги».
— Я думаю, что где-то вы правы. Учась в Киеве на отделении русского языка и литературы филфака, я увлеклась математической лингвистикой и психолингвистикой. Я примкнула к группе, которая исследовала речевые нарушения и их локализацию.
Мне было интересно, однако до определенного момента: в отделении нейрохирургии я встретила голубоглазого парня Костю, у которого была опухоль мозга. Он все понимал, но не мог связно отвечать. Я разревелась и ушла из науки, осознав, что боль другого человека во мне всегда будет отзываться собственной болью.
— А что стало толчком для поступления на Высшие режиссерские курсы?
— История, которая случилась на Киностудии им. Довженко. Некий режиссер снимал фильм о землетрясении в Средней Азии, а я работала на этой картине помощником режиссера. В темном зале на озвучании я тихо сказала звукорежиссеру: «Хорошо снято». И тогда режиссер-постановщик завопил на весь зал: «Да что она там понимает?! Это гениально снято!» (оператором, кстати, был его сын). Вот в тот момент, наверно, я и захотела получить право «понимать». И поехала в Москву. Высшие режиссерские курсы — это встречи с яркими, удивительными личностями, каковыми являлись наши педагоги — Вячеслав Иванов, Кшиштоф Занусси, Герц Франк, Петр Фоменко.
Я уверена, что в нашей профессии научить можно лишь ремеслу. А режиссуре? Думаю, что нет. Режиссура — это то, как и что хочешь сказать миру лично ты, причем не с чужих слов, а своими собственными словами. Мне посчастливилось быть на практике у Ролана Быкова на фильме «Внимание, черепаха!». Дружба с Роланом открыла для меня умение ценить в человеке талант, личность, заряжаться творчеством на 24 часа в сутки, воспитывать в себе доверие к собственному мироощущению. И еще эта дружба подарила знакомство с замечательными Михаилом Козаковым, Михаилом Жванецким, Зиновием Гердтом.
Что касается моего учителя и художественного руководителя курсов Георгия Николаевича Данелии, то он помог мне трижды: «пробил» меня на «Мосфильм», помог получить московскую прописку и защитил однажды на худсовете от одного Большого Художника. Сегодня у меня свои студенты, ученики, но я всегда вспоминаю большой урок человеческого достоинства и ответственности за чужую судьбу. В нашем деле суметь вовремя подставить плечо не менее важно, чем обучить ремеслу. Пытаюсь это делать.
— «Человек с бульвара Капуцинов» взял у нас в стране необычные призы — «За лучшую драку среди советских артистов» и «За достоверное изображение Дикого Запада в диких условиях советского кинопроизводства», а также получил Гран-при на фестивале вестернов в Лос-Анджелесе. Какие составляющие определили кассовый успех этой картины?
— Процесс создания комедии не имеет законов. Не случайно в советское время на ее съемки выдавали пленки гораздо больше, чем на картины в других жанрах. То, что часто бывает смешно на площадке, на пленке потом иногда оказывается уныло и неинтересно.
Бывает и так: в черновой сборке фильм очень смешной, но вот его чуть-чуть причесали, чуть убрали шероховатости, чуть выполнили замечания худсовета и… с водой выплеснули ребенка.
Особенно это касается комедии. А для съемок комедии-вестерна нужен был еще и Дикий Запад — драки, кольты, повозки, кони, перья. Мы должны были построить Санта-Каролину — городок в пустыне, с аптекой, банком, салуном и приблудными собаками. С фасада на экране она выглядит настоящим городом, а с тыла это куски фанеры и стройматериала, которые подпирались балками. Однажды хрупкая декорация стала заваливаться от ветра. Ко мне на помощь бросились каскадеры. С тех пор я люблю верных людей этой профессии. Комедия — это не только мешок юмора, это еще и группа, которая становится тебе семьей на съемочный период.
— Я знаю, что с вашим супругом вы познакомились во время этих же съемок.
— Мы познакомились в Доме творчества в Болшеве, где отдыхали до этого. Алекс решил отправиться за нами в Крым, в нашу Санта-Каролину. Я сопротивлялась, опасалась за наметившиеся хрупкие отношения. Режиссер ведь во время работы занят по горло, он принадлежит всем, являясь каждому матерью, отцом, сватом. Но Алекс настоял и очень помог нам в итоге: с его легкой руки эта картина стала первой, где у меня на площадке появился видеоконтроль, без которого снимать трюки нереально. Забавно, что в гостинице, все работницы именно Алекса — седого, с бородой и усами — принимали за режиссера, а меня, естественно, за жену кинорежиссера. А Андрей Миронов, бывая у нас, частенько подшучивал: «Алла Ильинична, если вы не пойдете замуж за Алекса, я сам на нем женюсь».
— А какой лихой ветер занес вас на съемки в голландскую тюрьму?
— В голландском городке Алкмаре мы снимали эпизоды фильма «Хочу в тюрьму!». Вот то место, которое может нашего человека привести в шок! На дворе стояли девяностые, страна развалилась, в печати тогда всплывали данные о наших тюрьмах и сталинских лагерях. А алкмарская тюрьма приветствовала нас слоганом: «Вы оказались не на свободе, это уже большое наказание. Поэтому мы постараемся сделать ваше пребывание в этих стенах максимально комфортным».
Камеры в тюрьме напоминали приличный номер в европейском отеле — никаких решеток. Был и телевизор, и душевая комната, и отдельный холодильник, и музыкальный центр, на стенах висели фотографии, принесенные из дома. Заключенные с пользой для здоровья могли проводить время в тренажерном зале, на теннисном корте или в компьютерном классе. Могли заниматься музыкой или живописью — согласно своим наклонностям. Ну или посвятить себя, например, разведению кроликов, поскольку там были и такие возможности.
Днем заключенные работали, производя коврики для «мерседесов». Они получали заработную плату и могли потратить ее тут же, в магазинчике, в соответствии с желаниями. Более того, они могли себе готовить самостоятельно. Восторг съемочной группы вызвало объявление, что в выходные в тюрьме состоится вечер отдыха с вином и танцами под оркестр. На таких вечерах мужчины и женщины, отбывавшие срок, знакомились, иногда женились и досиживали уже семейной ячейкой.
— Одно время в нашем обществе считалось, что комедия, при всей ее трудоемкости, — это низкий жанр. Почему?
— Более того, в нашем советском кино одно время даже существовало выражение, придуманное критикой, — «гайдаевщина». Что негласно приравнивалось к понятию «слишком грубая эксцентрика». Но жизнь многое расставляет по своим местам. Вы попробуйте так снять, как снимал Гайдай! Это сейчас все додумались, что под Гайдая надо было институты создавать, изучать его творчество прицельно, памятники ему воздвигать. Профессия режиссера комедийного кино — профессия штучная, элитарная. Есть, к примеру, элитарные комедии Вуди Алена и комедии гайдаевского направления Мела Брукса…
— Помнится, что после съемок фильма «Чокнутые», на которых герои строили железную дорогу, а съемочная группа для них где-то доставала шпалы, рельсы, гвозди, старинные паровозы, режиссер Алла Сурикова поклялась, что «больше никакого экстрима: он, она на берегу реки в купальниках и в крайнем случае собака». Чтобы, насколько я понимаю, декораций больше не строить и костюмов не шить. Но вас снова и снова несет в комедию сложнопостановочную?
— Режиссерский организм, как любил говорить Эльдар Рязанов, после съемок представляет «выжженное солнцем поле», и кажется, что там никогда уже ничего не взойдет. Но проходит время, залечиваются раны, и в какой-то момент режиссер понимает, что готов к новым дерзаниям. Кино — это диагноз. Вот и сегодня мы заканчиваем работу над новой иронической музыкальной мелодрамой «Любовь и Сакс», в которой роль талантливого музыканта, парадоксального и не слишком удобного жене и обществу творческого человека исполняет Максим Аверин. И хотя в фильме — только одна драка, но там есть много музыки и немножко тюрьмы. От судьбы, видимо, не уйдешь.
СПРАВКА
Сурикова Алла Ильинична (род. 6 ноября 1940 года) — советский и российский кинорежиссер, сценарист, педагог. Народная артистка РФ. Лауреат Премии правительства РФ. Член Союза кинематографистов РФ. Окончила филфак Киевского университета и Высшие курсы режиссеров и сценаристов. Автор идеи киножурнала «Ералаш». Президент фестиваля комедии «Улыбнись, Россия!». Среди наиболее известных фильмов — «Человек с бульвара Капуцинов», «Суета сует», «Будьте моим мужем», «Ищите женщину», «Две стрелы. Детектив каменного века», «Чокнутые», «Московские каникулы», «Идеальная пара», «Вы не оставите меня». Завершает работу над фильмом «Любовь и Сакс».ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Народную артистку России Аллу Сурикову поздравил с днем рождения Сергей Собянин
— Кинорежиссер и сценарист огромного таланта, Вы вносите большой вклад в развитие отечественного искусства. Ваши замечательные фильмы на протяжении десятилетий не сходят с теле- и киноэкранов, завоевывая симпатии новых поколений зрителей (далее...)