Он хотел отменить войну. Весной состоится премьера сериала «Охота на дьявола»
История в сериале развивается после смерти ученого: за его научным изобретением охотятся разведчики из Германии, СССР, Японии и Великобритании. Так кем же был Филиппов и что изобрел?
■
Михаил Филиппов родился в 1858 году в небольшом селе в Черкасской области. Семья была небогата, а позже, когда Миша стал взрослым, разорилась вовсе, но образование он получил блестящее — знал французский, немецкий и английский языки, перед поступлением в университет выучил также греческий и латинский, а после получения степени доктора натуральной философии в Гейдельбергском университете еще и «грешил» прозой.
С разносторонне развитого, много чем интересующегося Миши Филиппова в 22 года можно было бы списывать образ «молодого интеллигента на распутье».
Он увлекся марксизмом (именно Филиппов первым отрецензировал в России второй том «Капитала» Маркса); его влекла наука, литература и публицистика, но истинное свое предназначение в жизни он определить не мог. В пиковый момент терзаний он написал письмо Толстому, и с этого времени граф с интересом следил за его судьбой и даже встречался с ним и беседовал, судя по записи в дневнике 19 ноября 1900 года, о непонятном для Толстого марксизме. Во взглядах, правда, они не сошлись, Филиппов боготворил Толстого как художника, но не принимал его моралите.
■
В 1881 году на молодого ученого как на человека политически неблагонадежного завели «дело» в полиции.
Но это его волновало мало: он был занят переводами трудов Дарвина на русский язык, а обожаемого им Дмитрия Менделеева переводил на французский. Энергия Филиппова начала объединять передовых ученых того времени. И в конце августа 1893 года Михаила Михайловича официально уведомили, что управляющий Министерством внутренних дел разрешает ему издавать журнал «Научное обозрение», но... с предварительной цензурой. Это была неслыханная мера, однако Министерству внутренних дел были хорошо известны общественно-политические взгляды ученого, и доверия властям они не внушали.
Отчасти опасения эти были оправданны. И хотя на страницах «Научного обозрения» печатались статьи о естествознании, описывались открытия Пастера, Мечникова и Коха в области микробиологии, сообщалось о «волшебных» лучах Рентгена и психофизиологических трудах Бехтерева, дух вольнодумства наполнял этот удивительный научно-философский и литературный журнал.
Интересный факт: именно в «Научное обозрение» принес свои работы молодой мечтатель Константин Циолковский. Цензура их не пропустила — стремление проникнуть в тайны космоса, да еще с перспективой ракетных полетов на другие планеты, было расценено как попытка подрыва устоев религии и церкви. И спас Циолковского, а заодно и Филиппова, мудрый Менделеев.
Прочитав отвергнутые цензорами статьи Циолковского, Дмитрий Иванович успокоил Филиппова:
— Цензор есть цензор. Он получает жалованье не за разрешения, а за запрещения. Но я вам как дипломат, а не химик, советую: будьте мудрее, сведите доводы в защиту Циолковского к... пиротехнике. Скажите, что исследование ракет очень важно для торжественных праздников в честь тезоименитства государя императора и высочайших особ. И посмотрим тогда, запретят ли это печатать...
Сын Филиппова, Борис, спустя годы описывал ситуацию так: «Отец, стараясь быть предельно серьезным, изложил эти «соображения» самому ретивому цензору — Елагину. И 31 мая 1903 года разрешение цензуры на публикацию работы Циолковского было получено…» Борис Филиппов стал известным театральным деятелем, директором Центрального дома работников искусств и Центрального дома литераторов. Его не стало в 1991 году...
■
Увлечение химией и физикой определило, в конце концов, главное направление исследований самого Филиппова. Он увлекся изучением миллиметровых электромагнитных волн и ставил опасные опыты по передаче энергии взрыва на расстояние. Это явление получило название «гипотетический луч Филиппова».
Вы скажете — бред? Не похоже. Скорее — настоятельно «затираемое» научное открытие, которого, возможно, просто боялись. Ведь в начале века обстановка в мире уже накалилась. И хотя ветры Первой мировой еще не дули над Европой, сама возможность получения сверхмощного оружия не могла не пугать. Кого? И наших, как говорят, и ваших.
А за границей о них не могли не знать. Из наших ученых к Филиппову был ближе всех его кумир — Менделеев. Но он общался также с выдающимся французским химиком Вертело и крупным немецким химиком Виктором Мейером. Они относились к его разработкам серьезно. Где гарантия, что исследования русского ученого, априори принадлежавшего к другому лагерю, они держали в секрете? Как бы то ни было, опыты Филиппова проходили успешно.
Однако было бы ошибкой считать, что Михаил Михайлович мечтал о сверхоружии — ради войны. Напротив, с его точки зрения, открытие должно было поставить точку в войнах — поскольку все понимали, что в случае применения оружия такой мощности человечество неминуемо истребит себя.
И в июне 1903 года Филиппов пишет в редакцию «Санкт-Петербургских ведомостей» знаковое письмо: «...я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое сделало бы войны почти невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого фактически упразднит войну.
Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна и на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дешев.
Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена.
Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайною опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, как треххлористый азот, частью крайне ядовитых».
■
К лету 1903 года Филиппов проделал двенадцать удачных опытов по передаче энергии. Жене он с гордостью сообщил, что ему остался последний, тринадцатый лабораторный эксперимент, после которого он на несколько дней уедет во Францию на встречу с химиком Вертело. Но что-то пошло не так… 11 июня 1903 года Михаил Филиппов сообщил семье, что отправляется работать, и просил не беспокоить его до полудня следующего дня.
Лаборатория находилась тут же, где они жили, на улице Жуковского, 37, на пятом этаже дома (принадлежащем, к слову, вдове Салтыкова-Щедрина). Но и в два часа дня он не появился.
...Михаил лежал на полу со следами ссадин — полученных, возможно, при падении. Попытки привести его в чувство ничего не дали.
Врач Полянский в свидетельстве о смерти записал по латыни: Mors ex causa ignota — смерть от невыясненных причин. На место трагедии быстро прибыли сотрудники Охранного отделения, изъявшие всю переписку, документы, записи опытов ученого и все его приборы. Безутешной вдове никто ничего не объяснял, версии смерти менялись и становились лишь запутаннее.
Михаила Михайловича похоронят лишь 25 июня на Волковом кладбище, на Литераторских мостках, где хоронили писателей. А спустя годы, уже после революции, когда появилась возможность доступа к архивам Департамента полиции, вскрылись в «деле о смерти Филиппова М.» престранные вещи.
Так, например, в архиве не обнаружилось никаких описаний изъятого. Правда, архив во времена Февральской революции горел, но… Зато осталась в аккуратно подшитых бумагах «совершенно секретная» записка Петербургского охранного отделения директору Департамента полиции о скоропостижной смерти Филиппова М. М., датированная 16 июня 1903 года.
Из нее становится ясно, что в дело сознательно напустили тумана: оказывается, допускалась и версия о самоубийстве, и сделанное врачом полиции Решетниковым предположение о смерти «от паралича сердца». А еще удивительнее, что Решетников и патологоанатом несколько раз меняли свои предположения.
Для анализа же изъятых у Филиппова приборов, колб, реторт и прочего «химического скарба» был призван некто полковник Гельфрейх из Главного артиллерийского комитета.
Он заявил, что смерть ученого наступила в результате «неосторожного добывания паров синильной кислоты».
Странно звучит и такое заключение: «В числе вещественных доказательств найден каменный котелок с какой-то (?) солью и жидкостью. Если эта соль — желтая соль, а жидкость — разведенная серная кислота, то не может быть сомнения в том, что эта операция велась М. Филипповым исключительно с целью самоотравления». Удивительное дело: почему после такого предположения «желтая соль» не была отправлена на химический анализ? Нелепая суета длилась две недели, а потом ученого спешно похоронили...
■
Близкое окружение Филиппова переживало его смерть как колоссальную потерю. Но уже в конце июля, через месяц после похорон, имя Филиппова стали ожесточенно смешивать с грязью в прессе. 30 июля 1903 года в газете «Новое время» некто А.Т., спрятавшись за псевдонимом, принялся доказывать несостоятельность изобретения Филиппова.
Статья была написана так безграмотно, что взбешенный Дмитрий Менделеев выступил ответно на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», легко доказав некомпетентность «А. Т.» А после второго выступления анонима он устроил ему вторичный «отлуп»: «Для меня остается совершенно неясной связь между белибердой этой статьи и кончиной человека, который, по моему мнению, оставил о себе добрую память у всех, кто его знал». Ну а в беседе с одним из профессоров Менделеев заявил, что «в основной идее Филиппова нет ничего фантастического: волна взрыва доступна передаче, как волна света и звука».
…Со смертью Филиппова кончилось многое: счастье его семьи, загадочные опыты. Перестал выходить и его замечательный журнал. Последний номер за май 1903 года напечатал «Заветные мысли» Менделеева и знаменитую статью Циолковского об исследовании мировых пространств реактивными приборами.
■
Спустя год вдова Филиппова приехала к Льву Толстому.
Граф принял ее тепло, расспрашивал о смерти мужа и сожалел о том, что так и не успел написать для журнала Филиппова ни одной статьи.
Прощаясь, вдова попросила его прочесть роман Филиппова «Осажденный Севастополь». 10 июня 1904 года граф отправил ей письмо такого содержания: «Я прочел роман вашего покойного мужа «Осажденный Севастополь» и был поражен богатством исторических подробностей. Человек, прочитавший этот роман, получит совершенно ясное и полное представление не только о севастопольской осаде, но и о всей войне и причинах ее». И хотя Толстой писал, что они с Филипповым по-разному смотрели на многое, ценность романа Толстой признал без вопросов. До недавнего времени, кстати, книга была библиографическим раритетом, но в прошлом году ее переиздали.
…А потом грянула Первая мировая. А за ней и революция. Имя Филиппова стало забываться. Правда, в статье Максима Горького «Беседы о ремеслах» 1930 года русский ученый-материалист упоминается в любопытном контексте.
Комментируя попытки итальянца Маркони передавать электрическую энергию без проводов, Горький язвительно замечал: «Это же было сделано 27 лет тому назад у нас литератором и ученым М. М. Филипповым, который несколько лет работал над передачей электротока по воздуху и в конце концов зажег из Петербурга люстру в Царском Селе.
На этот факт не было обращено должного внимания. Филиппова через несколько дней нашли в его квартире мертвым, аппараты и бумаги его арестовала полиция...» Слава Николы Теслы гремела по Европе, Михаил Филиппов нашел успокоение под скромной плитой на Литераторских мостках.
Правда, его сын, Борис Филиппов, издал и переиздал в 1960 и 1969 годах в редакции «Наука» биографию отца — «Тернистый путь». Но тираж этой книги был непримечательным...
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
В 1965 году поэт Леонид Мартынов напечатал в одном из «толстых журналов» свою «Петербургскую балладу». На нее не обратили особого внимания, хотя посвящена она была... Михаилу Филиппову!
Кто такой Филиппов?
Погодите:
Это не кондитер ли
известный?
Нет! Другой Филиппов,
не кондитер,
В Петербурге жил
в квартире тесной.
Вы о нем, конечно, плохо
знали,
И дошло до вас гораздо
позже,
Что печатал он в своем
журнале
Ленина, и Циолковский
тоже
Опубликовал однажды
что-то
В этом же «Научном
обозренье».
Словом, шла научная
работа.
И Филиппов был
на подозренье.
И однажды,
Власти раздражая,
В прессе он отлил такую
пулю,
Что, из Питера
не выезжая,
Может вызвать взрывы
и в Стамбуле.
Вот над чем трудился он
ночами
Тихо-мирно на своей
квартире.
Он такими пригрозил
лучами,
Что невольно жить
придется в мире,
Позабыв про всякие походы.
Он сказал: «Учтите,
полководцы,—
В бой соваться будет
неохота,
На орало меч перекуется!»
Но на троне
Восседал Романов,
И сидел, казалось,
неподвижно.
А Филиппов,
Дед своим внучатам,
Вдруг скончался, и —
скоропостижно,
И его архив был опечатан
Жандармерией…
Из сургуча там
Были пломбы…
Этих мерзких типов —
Сыщиков — не помните
вы разве!
Так и умер
Михаил Филиппов…
Вот что я припомнил
при рассказе,
Что такое лазер
или мазер,
На какой они возникли базе.