Прошел один день. Почти счастливый
С невероятной деликатностью по отношению к авторскому тексту главный режиссер театра Геннадий Шапошников поставил спектакль о передюжившем все человеке, побывавшем в исправительном лагере сталинского времени и сохранившем интеллект и твердость духа.
Сценография заслуженного художника России Виктора Герасименко предельно лаконична: в черной коробке сцены двенадцать столбов, оплетенных колючей проволокой, тусклые покачивающиеся лампы под потоком, нары. Замкнутое пространство, по существу, страна, живущая в страхе за железным занавесом и одновременно символ внутренней клети — души рядового лагерника Шухова, осужденного, как и миллионы советских людей, безвинно.
Наверное, если бы Александр Солженицын был бы художником меньшего масштаба, то выбрал бы для описания самый несчастный день своей непростой лагерной жизни. Но со свойственным ему чутьем, говоря о важных вещах в жизни страны, он исключил сенсационность и желание ужаснуть описанием страданий, а обратился к рядовому «счастливому» дню. Дню, по которому заключенному Шухову (прототипом которого является сам Солженицын) чудом удается пройти без потерь, как по минному полю. Шапошников уместил спектакль в полтора часа — действие катится столь стремительно, что зрителю не расслабиться.
В гнетущую повседневность лагерного бытия частенько врываются звуки вальса как символ очередной маленькой победы духа, а иногда действие переходит в «рапид», в замедленную съемку — время-то течет в лагере с тоскливой бесконечностью.
Как напоминание о счастливой жизни появляется за колючей проволокой девочка в цветастом платье с косичками в бантиках (Яна Ускова) — собирательный образ мужской памяти осужденных. А рядом с ней возникает реальная Жена (Татьяна Несташевская) — повзрослевшая и постаревшая, замученная, которой досталось самое трудное — ждать.
Евгений Булдаков делает своего Шухова человеком, способным тихо радоваться любой мелочи — могучее жизнелюбие спасает его там, где другие ломаются. Шухов жизнестоек, «злоупорен», вынослив, мастеровит.
Он соединил в себе чисто народные черты Теркина и одновременно блаженность князя Мышкина, отчего персонаж светится изнутри. Шухову вправду есть чему радоваться — день прожит без видимых потерь: его бригаду не выгнали на лютый мороз тянуть проволоку, миновал карцер, получил в обед лишнюю порцию каши, во время шмона благополучно пронес в лагерь ножовку, подработал вечером у Цезаря, купил у латыша два стакана самосаду, а главное — не заболел, перемог. «Счастливый» день — один из трех тысяч шестисот пятидесяти трех, где цена любой ошибки — смерть. И от этого осознания зрителю становится страшно.
Лагерь — особый мир, здесь работают совсем другие законы, каждый выживает по-своему.
Главная фигура — бригадир: «хороший — вторую жизнь дает, плохой— в гроб загоняет». Мощный Тюрин, не утративший чести и достоинства (Александр Борисов), является стержнем и своеобразным ангелом-хранителем шуховской бригады.
Лагерь всегда выстраивает новую иерархию отношений. В противовес Тюрину бывший высокий начальник Фетюков (Владимир Щербаков) готов вылизывать чужие тарелки, из-за чего зэки отказываются с ним работать. А капитан второго ранга Буйновский (Юрий Финякин), не способный терпеть произвол караула, получает десять суток карцера, что равносильно смерти. Ежесекундный выбор— неизменный атрибут этого пространства.
Бросается в глаза фигура юного Алексея с Библией в руке (Дмитрий Олейник) — слово Божие звучит в стенах холодного барака с незамыленной силой, но его мало кто слышит. Такое время.