«Легенда Феррари»: двойная жизнь прекрасной поэтессы
Роль главной героини, Елены (Эль) Феррари, поэтессы и контрразведчицы, исполнит Ольга Погодина. В картине снимаются также Павел Делонг, Константин Крюков, Николай Добрынин, Сергей Горобченко и Александр Бухаров. В центре сюжета — история покушения на барона Врангеля, к которому поэтесса приложила руку. Ну а мы решили рассказать, кем она была на самом деле.
Как болит голова... Ручка двери медленно пошла вниз, и прислужница, как бишь ее там, подошла на цыпочках к кровати.
— Елена Константиновна, голубушка. Уже вечереет, а вы и не вставали еще. Я вам газету принесла...
— Вы же знаете, я терпеть не могу газет! «И эмигрантов еще! — договорила про себя лежащая на кровати женщина. — Сбежали из страны, ища лучшей жизни, а теперь ноют и вспоминают, какими великими были. Твари».
Однако газету она взяла и скривилась: «Возрождение». Зачем мне это?! Но вскоре, читая статейку некоего Чебышева, Елена Константиновна резко села на кровати. Все, конец. Вчера провалилась французская резидентура. Сегодня вылезает это... Бежать!
Елена Феррари, футуристка, носительница традиций чувственной лирики, была необычна во многих отношениях. Она писала стихи небрежно, не зацикливаясь на точности рифм, но «цепляя» публику искренностью. Ей приписывали романы со многими мужчинами, но всегда казалось, что она занята чувствами больше на бумаге, чем в жизни. Это было и так, и не так. Одна страсть затмевала ее страсть к поэзии: она была предана и до последнего своего дня неистово служила... разведке.
Семья Ревзиных переехала в Екатеринодар, когда через год после рождения сына Володи у них появилась еще и Оленька. Все шло хорошо, отец зарабатывал достаточно для того, чтобы дети учились в хорошей гимназии. Но потом заболела мама.
Отец с Володькой остались дома, а маму и Олю отправили в Швейцарию. Десятилетняя Оля очень хотела домой, к брату. В клинике, чувствовала она, все врали, все говорили, что маме вот-вот станет лучше. А потом почти равнодушно сказали, что ее больше нет.
В Екатеринодаре на вокзале ее встретил отец. Он был заплакан, пьян и тоже пах ложью и чужими, не мамиными духами. Оля интуитивно не верила ему, а потом не верила и женщине, что появилась в их доме в окружении плотного шлейфа отвратительных пачулей. Отец стал чужим. А еще Оля решила, что если когда-нибудь в жизни ей придется врать, она будет это делать так изящно, чтобы никто не догадался об этом...
Оля и Володька стали сбегать из дома уже тогда, когда отец начал пить и отдалился от детей. А когда Оле исполнилось 14 лет, ушли из дома совсем. Устраивались на работу вместе, вместе искали ночлег, вместе тратили заработанное. А потом они просто забыли, что у них есть отец. Он остался в другой жизни.
Из всех перепробованных ею работ — портниха, подмастерье в фотоателье, рабочая литейного цеха — Оле больше всего нравилось, конечно же, на заводе. Литейщики — веселые и молодые ребята, не позволяли ей грустить. Да и она, на глазах превращавшаяся в дивную красавицу, им всем нравилась. А когда выдавалась свободная минутка, она сочиняла стихи.
Те, что рискнула показать, напечатали в местной газете. Оля была на седьмом небе! Но хотелось чего-то большего… Их с братом привлекала и общественная работа. Он вступил в партию, она стала секретарем Екатеринославского горисполкома… Но тут в их жизнь вошла другая идеология — бакунизм. Михаил Бакунин казался Оле богом. Ревзины резко разорвали отношения с большевиками, примкнули к анархистам и упивались внутренней вольницей. Тем временем вокруг гремели бои «гражданки»; Ревзины, как и многие заводчане, ушли в партизаны. В отряде у Оли вспыхнул роман с рабочим, которого она знала еще по цеху.
Голубев был простоват, но Оле очень хотелось замуж — хотя бы для того, чтобы избавиться от ненавистной для нее фамилии Ревзина. Вскоре она стала Голубевой, а когда любовь прошла как краткий морок, она познала великую науку, пригодившуюся в жизни: как спать с нелюбимым мужчиной, делать вид, что тебе хорошо, и не придавать значения мелочам. Когда муж пропал без вести в одном из боев, она быстро успокоилась и продолжила свой путь в одиночестве, но с поклонниками. Попав по случайности к красным, брат и сестра вскоре сделали вывод: анархистом быть в этой стране невыгодно, и растворились в идеях советской власти.
На войне Оля Голубева была сначала очень хорошей сестрой милосердия, а потом ей поручили аж командование стрелковым подразделением! Там-то и запала Оля в душу Семену Аралову — комиссару, в прошлом командиру военной разведки. Он, тертый калач, и за собой замечал — в присутствии Ольги у него развязывался язык, он как-то обмякал, поддаваясь ее чарам. Поговорив с девушкой и поняв, что она не возражает против такого развития дел, он отправил Олю обучаться искусству разведчика. Тем паче что у Голубевой был фантастический дар — она с потрясающей легкостью учила языки. Немецкий и французский она покорила еще в гимназии, итальянский — болтая с сослуживцем «из бывших»... Владимира Ревзина, взявшего псевдоним «Воля», тоже готовили к разведке, уже через год обучения он был заслан в тыл войск барона Петра Врангеля. Оля же училась у многих достойных учителей, а шлифовала навыки под крылом самого Урицкого… Он очень любил и ценил свою ученицу.
Говорили, что красавица Оля на допросах была безжалостна. А еще больше любила она становиться ≪подсадной уткой≫ в тюрьме. Сидевшие женщины ей отчего-то доверялись, а потом красавица являлась перед ними в ином обличье… Так это было или нет — не знает уже никто, однако факт внезапной пересылки Голубевой (иногда уже Голубовской) на Южный фронт находит на данный момент лишь одно объяснение. Перестаравшись на допросе, она якобы потеряла ≪клиента≫. Начался скандал, часть ≪силовиков≫ того времени, включая Петерса и даже самого Дзержинского, выступали за серьезное наказание Голубовской, вплоть до расстрела, Урицкий же со товарищи — против. В результате проштрафившуюся барышню отправили с глаз долой. А потом она получила персональное задание. Смыть позор и избавиться от неприятного осадка можно было лишь одним способом: устранив Врангеля.
…С ноября 1920 года Петр Врангель жил в эмиграции. В Константинополе его домом стала яхта ≪Лукулл≫, что стояла неподалеку от набережной Галаты. Барон не любил покидать уютное судно, а 15 октября 1921 года ожидал на борту гостей — планировалось заседание его штаба. Но утром пришло известие — редактор войсковой газеты Николай Чебышев был накануне ночью втянут в драку, и хоть и вышел из нее победителем, помят изрядно и лежит дома со сломанной рукой.
Врангель отменил заседание и покинул яхту, чтобы навестить больного. И ровно в то время, когда на яхте должен был собраться весь ближний круг барона, итальянский пароход ≪Адрия≫, прибывший в Константинополь из советского Батума, вошел в прибрежную зону, но вдруг резко изменил направление движения и на полной скорости вошел сбоку в самый центр яхты. От спальни и кабинета барона не осталось ничего, все документы и казна погибли, простились с жизнью мичман, повар и матрос. Никакого объяснения по поводу произошедшего на ≪Адрии≫ дать не могли. А главное — громадина, фактически разрезавшая яхту Врангеля пополам, после столкновения резко дала задний ход, хотя известно, что в таких случаях протаранившее судно замирает на месте, затыкая собой образовавшуюся пробоину.
...Агент Разведупра РККА Ольга Голубовская, находившаяся на ≪Адрии≫, сначала велела принести шампанского, отмечая успех, а потом, поняв, что дело не выгорело, сгрызла от нервов все девять ногтей на руках. Да, девять. Один палец Оля потеряла то ли неудачно подставив руку под обрезчик на заводе,то ли в результате ранения на войне — она говорила по-разному… Это был провал. Однако то, насколько нелепо совпали все события, почему-то смягчило даже жестких Олиных начальников. И с этого момента ей вменили в обязанности иное — не надо терактов, надо работать интеллектуально: вербовка, организация разведструктуры, шпионаж. Она была счастлива.
Теперь она была не Ольгой Федоровной Голубевой, или, для красоты, Голубовской, а Еленой Константиновной Феррари. Этим псевдонимом она пользовалась, когда еще только-только начинала писать стихи. Когда-то, на вечере футуристов, Феррари вышла читать их, обмотанная рыбацкой сетью. Мужчины в зале поедали ее глазами: стихи средненькие, но зато какая грудь! Елена эпатировала публику: из под ее платья-сети выпирали наружу покрашенные красным соски — сексуальная провокация. С тех пор за Феррари закрепилась слава чуть ли не развратницы. Но какова на самом деле была личная жизнь Феррари, любила ли она кого-то или лишь цинично принимала по ночам поклонников — тайна за семью печатями. Но ее чувственность проступала в стихах. Страстные строки она обычно адресовала, спрятав адресата под инициалами. Например — ≪А. Б.≫ Блок? Белый? Кто-то еще? Литературные успехи у Феррари были, это несомненно.
Но критику она принимала болезненно. Ей казалось, что ее стихи безупречны, как и она... Ее литературный круг сложился довольно быстро — она познакомилась с Ходасевичем, Горьким, Шкловским… Ходасевич, судя по всему, отнесся к Елене Феррари несколько напряженно, зато Виктор Шкловский и Максим Горький Еленой были очарованы. Правда, по-разному. Шкловский только что голову не потерял. Перед отъездом Леночки за границу писал о ней другу, умоляя встретить ≪на уровне≫, восхищался стихами.
Мудрейший же Горький себе не изменял: к коллегам по цеху проявлял объективность. И в переписке с Феррари и критиковал ее, и хвалил, и огорчался ее подражательству Пастернаку, и давал советы о форме стиха и строф… Но более всего нравились Горькому сказки Елены, он даже собрался печатать их в журнале ≪Берега≫… И тут грянул гром.
…Грузовик качнуло, окошко с мелкой решеткой пропустило луч света. Ольга запрокинула голову. Куда везут, зачем? Да все равно уже. Прикрыв глаза, она будто очутилась в гигантском пустом кинозале, в котором тапер наигрывал что-то веселое и странно знакомое, а на экране мелькали кадры — самые яркие картинки ее биографии…
Она вспоминала, как поехала в Германию. Иван Пуни — изумительный человек и художник, стал ее другом, ввел ее в высшее общество Германии, она стала истинной представительницей богемы, о ней писали статьи… Елена влюбляла в себя новых и новых поклонников, а на самом деле упорно создавала хитроумные агентурные сети, позволявшие Стране Советов быть в курсе всех событий Антанты. А еще были поездки в Америку, Италию, Францию… В Италии она вербовала людей, работавших на военном предприятии. И успешно! А потом она ушла с оперативной работы: после медосмотра врач категорически запретил Феррари заниматься тем, что она так любила. Но она восприняла перемены на удивление спокойно: трудно представить, как человек, который еще недавно жить не мог без испытаний риском, вдруг спокойно засел дома, лишь изредка вылезая на какие-то литературные вечера, и не более. Наверное, она и правда слишком устала…
Но прошел год, два, три… Феррари злилась, что, по мнению некоторых, не достигла вершин в поэзии. Ведь ничего другого в жизни не было. Но когда в ее хорошенькой голове начали появляться тяжелые мысли, в ее доме в Кривоколенном переулке раздался звонок ≪оттуда≫. Она была нужна разведке! Отпуск длиной в несколько лет завершился. Да, она помнила, как тогда билось от волнения ее сердце… Америка. Там она работала как ≪Вера≫, возглавив всю нашу резидентуру.
Вера, кстати, завербовала и знаменитого шпиона Бранко Вукелича. За заслуги перед страной, мужество и героизм Феррари была награждена орденом Красного Знамени и доросла до заместителя начальника разведуправления. И на вершине карьерного успеха, после чудесной переписки с Горьким она вдруг ссорится с ним. Почему? С чего вдруг так охладел к ней Алексей Максимович? История мутноватая. Но, судя по всему, сошлись вместе два края одной истории.
Край первый — тот самый Чебышев, который не оказался на яхте Врангеля по причине драки накануне. Это он написал в эмигрантской газете ≪Возрождение≫ статью-откровение, вспомнив и Врангеля, и покушение на него. После статьи к нему стала стекаться дополнительная информация.
И то ли болтливый Ходасевич, то ли еще кто-то вдруг соединили обрывки разных историй в одну, и стало ясно, что Феррари-то — Голубовская, она же Голубева, на разведку работала и продолжает работать! И это она, ≪девятипалая футуристка≫, приложила руку к покушению. А с другой стороны навел справки сын Горького.
Горький отнесся к известию о ≪работе≫ Елены-Ольги несколько брезгливо. Он уже разошелся с большевиками, мог не сильно любить при этом и Врангеля, но его разочаровало то, что поэтесса всячески извращала свою биографию, а значит — врала... В ответ на некое не сохраненное временем письмо Елена Феррари отвечала Горькому: ≪Вы пишете, что моей биографии для вас не существует. Мне от нее отрекаться не нужно. Я бы гордилась моей биографией, если бы допускала, что для меня был возможен и другой путь. Но это зависело не от меня, так, как мой рост или цвет волос. Во всяком случае я твердо знаю, что никто на моем месте не сделал бы ничего лучше и больше моего и не работал для России в революцию с бoльшим бескорыстием и любовью к ней.
И мне очень больно, если вам, чтобы хорошо относиться ко мне, нужно вычеркнуть мою биографию...≫ Впрочем, до финала было еще далеко. И хотя уезжала она на родину после проваленной миссии с тяжелым сердцем, впереди еще было немало удач.
Но к концу 1930-х невидимая, но ощущаемая шеей струна натягивалась все сильнее. Елена была спокойна: за ее плечами масса удачных операций, десятки завербованных агентов.
Но вдруг, в рамках борьбы с троцкистами, ≪зачистили≫ разведуправление. Урицкий был схвачен, и почти все сотрудники его управления пострадали —в разной степени. Ольгу арестовали 1 декабря 1937 года, предъявив ей обвинение в контрреволюционной деятельности и шпионаже. Она слушала пункты обвинений как в полусне. Она… предатель и изменник Родины?! Вместо ответа лязгнул замок тюремной двери. Она понимала —все кончено. И никого вокруг... ≪Я одна. Я сама так хотела≫, —написала она как-то. Нет, нет, не хотела…
Грузовичок остановился, ее вывели наружу и, подтолкнув вперед, повели в перелесок. День 16 июня 1938 года обещал быть теплым, но Елена Феррари этого не узнала. Ее жизнь оборвал расстрел в печально известной Коммунарке под Москвой. Революция всегда пожирает своих детей... Реабилитировали ее 20 лет спустя, посмертно, как и ее брата Володю, разделившего судьбу сестры.