7 поэтических историй из жизни Николая Рубцова

Имя Николая Михайловича еще при жизни обросло многими легендами и байками. О поэзии Рубцова спорят с таким жаром, словно решают самые насущные вопросы мироздания. Одни критики возводят его в статус «Ангела родины», другие при одном только упоминании испытывают приступ удушающей ярости. Между тем, пока литературоведы озабочены «концепцией творчества», стихи Рубцова необъяснимым образом живут в народе. Под них плачут и смеются. Их любят и поют. И это факт.

Поэзия, исполненная внутренней музыки, могла родиться только из поющего сердца. В раннем детстве в доме Николая Рубцова нередко звучали народные песни. Александра Михайловна, мать Рубцова, пела в церковном хоре. Коле было всего шесть лет, когда он остался совершенно один. В стихотворении «Детство» описан этот страшный и тяжелый момент:

Мать умерла.Отец ушел на фронт.Соседка злаяНе дает проходу.Я смутно помнюУтро похоронИ за окошкомСкудную природу…

Осенью 1942 года Колю определяют в Красковский детский дом, а вскоре его переводят в детский дом села Никольское Тотемского района Вологодской области.Бесприютность и скитания Николай Рубцов будет испытывать всю жизнь… Первое собственное жилье, однокомнатную квартиру в Вологде, ему дадут в 1969 году, когда поэту исполнилось 33, за два года до трагической гибели.

До этого были Тотьма (учеба в Тотемском лесотехническом техникуме с 1950-1952 гг), Архангельск (два года работал кочегаром на тралфлоте треста «Севрыба»), Ленинград, армейская служба на Северном флоте (с 1955 по 1959 гг.), снова Ленинград (работа на Кировском заводе). С 1962 года – новый жизненный и творческий этап: учеба в Литературном институте им. М. Горького в Москве. Первый поэтический сборник Н. Рубцова «Волны и скалы» (1962) в количестве пяти экземпляров издал Борис Тайгин. Постепенно появляются и другие книги: «Лирика» (1965), «Звезда полей» (1967), «Душа хранит» (1969), «Сосен шум» (1970).

Люди, которые общались с поэтом, в первую очередь, отмечают его доброту и скромность, умение видеть удивительную красоту даже в простых пейзажах. Еще современники вспоминают: «Было что-то неуловимо трагическое, нездешнее в облике Рубцова, в его жизни…». При этом художественные образы стихотворений наполнены светом и чистотой, они передают сокровенную тайну и красоту окружающего мира. Сквозь временное, повседневное, поэт чувствует и постигает вечное. Как ему это удавалось?

«Вечерняя Москва» предлагает вашему вниманию семь поэтических историй из жизни Николая Рубцова.

1. «Фиалки»

Из воспоминаний Эдуарда Крылова:«В первые дни учебы мы часто собирались в одной из комнат общежития и нередко всю ночь напролет читали по кругу свои стихи. <…> Немного послушав, Рубцов простодушно удивился:– Разве это – стихи?– Тогда давай свои, – предложил кто-то.Он сел и стал монотонно читать «Фиалки». Но с каждой новой строкой голос звучал все звонче, выразительней, пока не превратился в то, что называется «криком души». Впечатление было очень сильным. Тогда кумирами публики являлись Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. Однако в Рубцове мы сразу почувствовали нечто совсем иное. Парадоксально, только непривычная поэзия под Евтушенко уже звучала слишком обычно. Никто ничего не сказал после чтения «Фиалок», но стихи почему-то больше не читали».

Я в фуфаечке грязнойШел по насыпи мола,Вдруг тоскливо и страстноСтала звать радиола:- Купите фиалки!Вот фиалки лесные!Купите фиалки!Они словно живые!Как я рвался на море!Бросил дом безрассудноИ в моряцкой контореВсе просился на судно.Умолял, караулил...Но нетрезвые, с кренцем,Моряки хохотнулиИ назвали младенцем...

Так зачем мою душуТак волна волновала,Посылая на сушуБрызги сильного шквала?Кроме моря и неба,Кроме мокрого мола,Надо хлеба мне, хлеба!Замолчи, радиола...Сел я в белый автобус,В белый, теплый, хороший, -Там вертелась, как глобус,Голова контролерши.

Назвала хулиганом,Назвала меня фруктом...Как все это погано!Эх! Кондуктор, кондуктор...Ты не требуй билета,Увези на толкучку,Я, как маме, за этоПоцелую вам ручку!

Вот хожу я, где ругань,Где торговля по кругу,Где толкают друг другаИ толкают друг другу,Рвут за каждую гайкуРусский, немец, эстонец...

О!.. Купите фуфайку.Я отдам за червонец...

2. «Осенняя песня»

Николай Рубцов очень много читал, не только русскую, но и зарубежную классику. Однажды преподавательница французского предложила перевести «Осеннюю песню» Верлена. В подстрочном изложении она выглядит примерно так:

Долгие рыдания скрипок осени ранятмне сердце однозвучной тоской.Совсем задыхаясь и побледнев, когдабьют часы, я вспоминаю о былых годахи я плачу.И я выхожу на злой ветер, что несетменя и туда и сюда, подобно листку,который мертв.

Рубцов отказался от перевода. Однако со временем он написал по мотивам верленовского стихотворения свою «Осеннюю песню».

Потонула во тьмеОтдаленная пристань.По канаве помчался -Эх - осенний поток!По дороге неслисьСумасшедшие листья,И порой раздавалсяМилицейский свисток.

Ну так что же? ПускайРассыпаются листья!Пусть на город нагрянетЗатаившийся снег!На тревожной землеВ этом городе мглистомЯ по-прежнему добрый,Неплохой человек.

А последние листьяВдоль по улице гулкойВсе неслись и неслись,Выбиваясь из сил.На меня надвигаласьТемнота закоулков,И архангельский дождикНа меня моросил...

Вот как прокомментировал этот факт поэт Александр Романов: «Я предполагаю, что Рубцов, который слышал «печальные звуки, которых не слышит никто», вовсе не пренебрег Полем Верленом, а лишь оттолкнулся от знаменитого француза, чтобы посоперничать с ним. <…> Вглядитесь в эти две «Осенние песни». В них одинаково бушуют листья, плачут ветры, гнетут одиночества. Но как разно светятся две поэтические судьбы в потемках стихий! И насколько несхожа житейская устойчивость их на тревожной земле!

Поль Верлен во тьме-тумане слышит стоны скрипок. Они все больнее ранят его в беспутье жизни... Николай Рубцов в такой же мгле слышит отдаленную пристань. И чувство его так щемяще потому, что тревога в нем вовсе не за себя, как у Верлена, а за эту землю, тонущую в ненастье. В песне Вердена слышен он сам, но не слышно Франции, а в песне Рубцова, наоборот, более слышна Россия, нежели он сам».

3. «Русский огонёк»

Рубцов нередко сочиняет стихотворения именно по пути куда-нибудь, неслучайно их строки словно звучат голосами живых людей, дышат впечатлениями от недавних встреч, трепетным ощущением пути, тревог и краткого покоя. Мать вологодского поэта Александра Романова, так рассказывает о своей первой встрече с поэтом: «Ведь сроду его не видала, а только слыхала от тебя, и то, думаю, догадалась бы, что это он, хоть и не назовись. Стоял на крыльце такой бесприютный, а в спину ему снег-то так и вьет, так и вьет. Ну, скорей его в избу. Пальтишко-то, смотрю, продувное. <…> Глянула сбоку, а в глазах-то у него – скорби. И признался, что матушка его давно умерла, что он уже привык скитаться по свету».

Погруженыв томительный мороз,Вокруг меня снега оцепенели!Оцепенели маленькие ели,И было небо темное, без звезд.Какая глушь! Я был один живой,Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдругтихий свет(пригрезившийся, что ли?)Мелькнул в пустыне,как сторожевой...Я был совсем как снежный человек,Входя в избу (последняя надежда!),И услыхал, отряхивая снег:- Вот печь для вас и теплая одежда...Потом хозяйка слушала меня,Но в тусклом взглядеЖизни было мало,И, неподвижно сидя у огня,Она совсем, казалось, задремала...

Как много желтых снимков на РусиВ такой простой и бережной оправе!И вдруг открылся мнеИ поразилСиротский смысл семейных фотографий:Огнем, враждойЗемля полным-полна,-И близких всех душа не позабудет!..- Скажи, родимый,Будет ли война? -И я сказал: - Наверное, не будет.- Дай Бог, дай Бог...Ведь всем не угодишь,А от раздора пользы не прибудет...-И вдруг опять:- Не будет, говоришь?- Нет,- говорю,- наверное не будет.- Дай Бог, дай Бог...

И долго на меняОна смотрела, как глухонемая,И, головы седой не поднимая,Опять сидела тихо у огня.Что снилось ей?Весь этот белый свет,Быть может, встал пред нею в то мгновенье?..Но я глухим бренчанием монетПрервал ее старинные виденья...- Господь с тобой! Мы денег не берем!- Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!За все добро расплатимся добром,За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо, скромный русский огонек,За то, что ты в предчувствии тревожномГоришь для тех, кто в поле бездорожномОт всех друзей отчаянно далек,За то, что, с доброй верою дружа,Среди тревог великих и разбояГоришь, горишь, как добрая душа,Горишь во мгле - и нет тебе покоя...

4. «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…»

Из воспоминаний вологодского поэта Сергея Багрова: «Что такое хаос? – спросил однажды Рубцов, прогуливаясь по тотемским улицам в декабрьскую полночь 1963 года. А потом сам же и ответил, показывая на темное, в редких звездочка небо: – По Тютчеву, это все то, что вон там. Это небесная бездна. Она в любую секунду готова обрушить на нас все свои ужасы, бури и страхи.

– А по Рубцову? – спросили мы осторожно.– Хаос уже среди нас, – ответил Рубцов. – Кто потеряется в нем – тот погиб. Кто раздвигает его, как туман, – тому обеспечена вечность.Мы усомнились:– Но ты же в стихах об этом не говоришь?Рубцов изумился:– Я и не говорю?!– Например? – попросили мы, поневоле переводя глаза со слепой от тусклого снега дороги на хмурую тучу, с которой, будто с крыла, ссыпалась, падая, темнота.

Николай прочитал:

Не жаль мне, не жаль мнеРастоптанной царской короны,Но жаль мне, но жаль мнеРазрушенных белых церквей…

Мы поняли все. Поняли также и то, что Рубцов несет в себе боль пострадавших людей, которых нет теперь с нами, хотя могли бы они и быть».

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,Неведомый сын удивительных вольных племён!Как прежде скакали на голос удачи капризный,Я буду скакать по следам миновавших времён…

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестностьИ сам председатель плясал, выбиваясь из сил,И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме,На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,А мимо неслись в торопливом немолкнущем шумеВесенние воды, и брёвна неслись по реке…

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустноВо мгле над обрывом безвестные ивы мои!Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра,И лодка моя на речной догнивает мели́.

И храм старины, удивительный, белоколонный,Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, —Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!

О, сельские виды! О, дивное счастье родитьсяВ лугах, словно ангел, под куполом синих небес!Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы…Отчизна и воля — останься, моё божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходыСтаринной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханьеИ тайные сны неподвижных больших деревень.Никто меж полей не услышит глухое скаканье,Никто не окликнет мелькнувшую лёгкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантникРасскажет в бреду удивлённой старухе своей,Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей…

5. «Я умру в крещенские морозы»

Николай Коняев, исследователь творчества Николая Рубцова:

«По стихам Николая Михайловича точнее, чем по документам и автобиографиям, прослеживается его жизненный путь. И не только тот, который уже был пройден поэтом к моменту создания стихотворения, но и события будущей жизни, о которой Рубцов мог только догадываться... Конечно, многие настоящие поэты угадывали свою судьбу, легко заглядывали в будущее, но в Николае Рубцове провидческие способности оказались развиты с такой необыкновенной силой, что, когда читаешь написанные им незадолго до смерти стихи, охватывает жутковатое чувство нереальности. Невозможно видеть вперед так ясно, как видел Рубцов!»

Жизнь Рубцова трагически оборвалась 19 января 1971 года. Ему было 35 лет.

Я умру в крещенские морозыЯ умру, когда трещат березыА весною ужас будет полный:На погост речные хлынут волны!Из моей затопленной могилыГроб всплывет, забытый и унылыйРазобьется с треском,и в потемкиУплывут ужасные обломкиСам не знаю, что это такое...Я не верю вечности покоя!

6. «Ферапонтово»

Казалось бы, человеку, на чью долю выпало столько тяжелых испытаний, тревог и лишений, естественно раскрывать в своем творчестве темные стороны жизни, изображать различные трудности и скорби.

Однако трагичность жизненного и творческого пути у Рубцова не означает безысходности. Внешняя, бытовая неустроенность лишь оттеняет глубинную красоту человека и мира.

Владимир Корбаков: «Как мог щупленький человек, лишенный родительских забот и всех других благ, нужных для жизни, почти бомж без своего жилья, без стола, куда можно положить школьную тетрадь, авторучку или карандаш за две копейки, ежедневно сочинять стихи, много читать, мечтать и верить? <…> Почему, несмотря на все лишения, Н. Рубцов писал светлые, чистые стихи, никого не виня и не браня? Вот эта сторона личности поэта меня волнует и радует не меньше, чем его творчество».

Лирический герой словно соприкасается с «Фаворским чудом» и прозревает красоту окружающего мира, его чистоту и святость. Как, например, в стихотворении «Ферапонтово»:

В потемневших лучах горизонтаЯ смотрел на окрестности те,Где узрела душа ФерапонтаЧто-то Божье в земной красоте.И однажды возникли из грезы,Из молящейся этой души,Как трава, как вода, как березы,Диво дивное в русской глуши!И небесно-земной Дионисий,Из соседних явившись земель,Это дивное диво возвысилДо черты, не бывалой досель...Неподвижно стояли деревья,И ромашки белели во мгле,И казалась мне эта деревняЧем-то самым святым на земле...

7. «В звёздную ночь»

Из воспоминаний поэта Сергея Багрова: «Голос Рубцова плыл на спокойной задумчивой ноте. Я забылся, что я за столом. Песня схватила меня за самое сердце и понесла куда-то сквозь стены дома, и я разглядел большое село над рекой с белокаменной колокольней, откуда звонил и звонил старолицый звонарь. Былое смешалось с сегодняшним, было грустно, но и отрадно, как на вокзале или на пристани, когда уезжает кто-то из близких, однако твой друг остается с тобой и снова споет тебе лучшую песню».

В горнице моей светло, –Это от ночной звезды.Матушка возьмет ведро,Молча принесет воды.

– Матушка, – который час?Что же ты уходишь прочь?Помнишь ли, в который разСветит нам земная ночь?

Красные цветы моиВ садике завяли все,Лодка на речной мелиСкоро догниет совсем.

Сколько же в моей далиРадостей пропало, бед?Словно бы при мне прошлиТысячи безвестных лет.

Словно бы я слышу звонВымерших пасхальных сел...Сон, сон, сонТихо затуманит все.