Василий Шукшин: «Надо просто жить. Надо бы только умно жить!»

Они — словно точка отсчета. Вот и задаешься волей-неволей вопросами: а как бы Шукшин сейчас написал, а что пропел бы Высоцкий? И отвечаешь сам, в меру сил. И уже строишь жизнь немного иначе: так, чтобы по-честному, по-откровенному. По-настоящему, одним словом. В распоряжении «Вечерней Москвы» оказались фрагменты из готовящейся к выпуску в серии ЖЗЛ (издательство «Молодая гвардия») книги Алексея Варламова «Рассказы о Шукшине».

И я решил побороться с ними

В одном из интервью Василий Макарович следующим образом излагал историю своего поступления во ВГИК: "Меня спрашивают, как это случилось, что я, деревенский парень, вдруг всё бросил и уехал в Москву в Литературный институт (правда, туда меня, понятное дело, не приняли - за душой не было ни одной написанной строки: поступил на режиссерский факультет в мастерскую М. И. Ромма). Сама потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной. Трудно найти другую побудительную причину, чем ту, что заставляет человека, знающего что-то, поделиться своими знаниями с другими людьми".

Это – тонкая шукшинская лирика, мифология, мягкая ненавязчивая дидактика, к каковой он в своей публицистике всегда был склонен, но вот вопрос – что за ней стоит и почему ВГИК, откуда, как это могло взбрести ему в голову? Откуда он вообще узнал, что этот самый ВГИК существует?

Долгое время история попадания Василия Макаровича Шукшина во Всесоюзный государственный институт кинематографии виделась следующим образом: с детства мечтавший о литературе Шукшин приезжает летом 1954 года в Москву, для того чтобы поступить в Литературный институт, но с ужасом узнает, что это невозможно, так как у него нет опубликованных работ и вообще он не участвовал в творческом конкурсе, о котором понятия не имеет. Потенциально сцена непоступления Василия Макаровича в Литинститут замечательно воспроизведена в книге воспоминаний Василия Белова, весьма сокрушавшегося о том, что его друг навсегда ошибся в жизни дверью: «Сейчас, осмысливая шукшинский провал с Литинститутом, я думаю, будь на месте первого встреченного на шукшинском пути в вуз не цербер и не бездушная дамочка, а сам ректор Иван Николаевич Серегин, он бы разглядел в матросе то, что надо. И неизвестно, по какому пути пошел бы дальше Василий Макарович Шукшин, то ли скользкой тропой всяких эйзенштейнов, то ли каменистым шляхом Шолохова. Так решаются судьбы русской культуры: то гавкающими церберами, то ехидным щебетом столичных пташек. Шукшин повернулся и вышел».

Нечто похожее можно прочитать и у Владимира Коробова, автора жэзээловской биографии: «Он уверенно, как ему казалось, и поспешно вошел в тенистый двор на Тверском бульваре, уверенно и быстро разыскал приемную комиссию и… столь же быстро вышел оттуда, совершенно растерянный и потерянный, чувствуя внезапное полное изнеможение…».

И тогда несчастный абитуриент подает документы в два института – в скользкий ВГИК, о котором совершенно случайно узнает во дворе Литинститута, и в историко-архивный. Поступает в оба, но в первый – очно, а во второй заочно, посылает телеграмму матери, получает от нее ответ «только очно мама», и на деньги, снова вырученные от продажи легендарной коровы Райки, учится на великого кинорежиссера.

К этой сказке приложил, как водится руку, и сам Василий Макарович: «В 1954 году приехал в Москву поступать в институт. Собирался в историко-архивный: мне всегда история нравилась… прежде, чем идти в архивный, рискнул зайти в Литературный институт. Была у меня такая тайная мечта – учиться в нем. Какой-то умудренный опытом студент, встретившийся мне в коридоре, сказал, что для поступления в вуз нужно иметь опубликованный или, по крайней мере, отпечатанный на машинке рассказ. Я, конечно, расстроился, и он посоветовал мне подать документы во ВГИК».

В книге Владимира Коробова даже называется, хотя и предположительно, имя опытного студента – Евгений Евтушенко. Для романа версия отменная, тем более, что самый молодой член Союза писателей СССР Е. А. Евтушенко действительно в те годы в Лите учился, и правильно делает наш большой поэт, что этот слух не опровергает. Тут даже скульптурная группа напрашивается: Евгений Евтушенко, указывающий Василию Шукшину путь во ВГИК (и будет замечательная перекличка с памятником Шукшину, Тарковскому и Шпаликову, возле ВГИКа уже установленным). Но если отвлечься от возвышающего обмана, то придется со скукой признать: ничего этого не было.

Сегодня мы можем судить об этом совершенно достоверно на основании письма, которое Василий Макарович написал своей невесте Марии Шумской сразу после поступления во ВГИК в сентябре 1954 года: «Как случилось, что я остался в Москве в то время, как ехал сюда только для заочного оформления.

Знаешь… Вот послушай:

Ты знаешь, мои документы были в институте кинематографии. Приехав в Москву, я пошел во ВГИК, чтобы забрать документы и передать их в исторический институт. Прихожу в приемную комиссию, а там столпотворение – человек 700 (я не преувеличиваю) стоят друг за другом – сдают документы. К вечеру я дождался своей очереди и спросил: здесь мои документы? Мне коротко бросили: - «Здесь. Вы допущены к экзаменам. Следующий!» Ну что мне было делать?

Я посмотрел на окружающих меня людей, и вдруг меня взяло зло: кругом ни одного человеческого простого лица – одни маски – маски приличные, вежливые, культурные, московские, утонченные и т.д. и т. п.

И я решил побороться с ними».

Именно так – побороться с ними – вот его кредо. Психология того самого мальчишки, пацана, что в 1944-м, а еще раньше в 1940-м ступал в большой таинственный город. Тогда он, можно сказать, проиграл, уступил, теперь – должен был взять реванш. Но кроме этой общей, стратегической вещи, в письме к Шумской сказана важная тактическая вещь: он не то что бы обманывал всех, когда говорил, что едет поступать на заочное. Он просто перестраховывался, он – его любимое слово и дело - шифровался, ибо не был уверен в том, что его допустят к экзаменам. Он тем более не был уверен в том, что их сдаст, и поэтому из самолюбия молчал и ни одной душе на свете не рассказывал о своих планах и мечтах. Но к экзаменам готовился, и в личном деле Шукшина в архиве ВГИКа хранится посланное еще из Сросток письмо абитуриента с Алтая к руководству института с убедительной просьбой сообщить ему авиапочтой о «характере специальных испытаний» на режиссерском факультете.

Что же касается Литинститута, то пренебрегать этой версией не стоит, но вместо легендарной встречи с Евтушенкой и невстречи с ректором Серегиным я предложил бы другой, более глубинный, что ли, мифологический сюжет.

У Шукшина действительно была сокровенная мысль учиться в Литературном институте. Возможно, он что-то посылал на творческий конкурс весной 1954 года или раньше и получил отказ, но во двор Литинститута, если и захаживал уверенной или еще какой-то походкой, то вовсе не в 1954-м году, когда в этом уже не было смысла и он прекрасно все знал про творческий конкурс, а раньше. Это могло случиться еще до службы на флоте, например, в 1949-м, когда Василий Макарович жил близ Москвы в Щиброве и его тянуло к этому зданию любопытство, мечта, однако если опять позволить себе пофантазировать, то там, на этом дворе, он мог столкнуться с пожилым, изможденным человеком, живущим с женой и маленькой дочерью во флигеле, что слева от входа с бульвара. И если бы я писал роман или сценарий для фильма про Шукшина, то эту сцену обязательно включил бы. Именно так – двор Литинститута конца 40-х, студенты, а тогда в Лите учились Бондарев, Солоухин, Трифонов, Казаков, Коржавин – все они стоят во дворе, о чем-то с важностью говорят, ревниво друг на друга поглядывают, меряются талантом, первыми успехами, но тот худощавый, уже наполовину отрешенный, смертельно больной, похожий не на писателя, а на водопроводчика или дворника – его недаром потом в дворники записала молва - смотрит не на них, он смотрит поверх них, сквозь них на этого парня. И что-то должно здесь замкнуться, ток пробежать, потому что - вот он наследник «дворника», вот кто подхватит героев этого безнадежно больного туберкулезом человека с глубокими запавшими бесслезными глазами и напишет, что с ними станется, когда его самого скоро, уже очень скоро не будет…

Однако если гипотетическая встреча Василия Шукшина и Андрея Платонова весной или летом 1949 года в Литературном институте есть плод желанной фантазии пишущего эти строки, имеющей минимальный шанс оказаться правдой (но имеющей!), то с другим великим и, в отличие от Андрея Платоновича, признанным при жизни, а теперь несколько позабытым – Василий Макарович с большой долей вероятности действительно встретился. И не иначе как все тем же летом.

Земляки

Практически во всех историях про Шукшина можно найти упоминание о его случайном знакомстве со знаменитым советским кинорежиссером, уроженцем юга Сибири Иваном Александровичем Пырьевым (молва приделала ему кличку Упырьев), который однажды вечером поссорившись с женой, актрисой Мариной Ладыниной, вышел из дома на Котельнической набережной на улицу и столкнулся там с молодым земляком, не знавшим, где приклонить голову. В соответствии с этой легендой Пырьев позвал парня к себе, проговорил с ним всю ночь, излил душу и поведал, что есть такая профессия – кино снимать, но предупредил, как это трудно русскому человеку работать в кинематографе, евреи замучают – что для описываемого времени, когда еще не закончилась, хоть и шла на убыль борьба с безродными космополитами, звучало особенно злободневно. Земляк загорелся и решил, что тоже станет режиссером, а никакие евреи ему не страшны.

Писала об этом сюжете в своих мемуарах сестра Василия Макаровича Наталья, писал Юрий Никулин, писал Василий Белов, рассказывала в интервью актриса Лидия Александрова (Чащина), актер Юрий Никулин и сокурсники Шукшина режиссеры Александр Гордон и Валентин Виноградов. Последний вспоминал лаконичнее и красочнее всех: «Историю с поступлением во ВГИК мне Шукшин рассказывал лично: «Сидел я как-то на лавочке, вдруг ко мне подсел Пырьев. Слово за слово, Пырьев рассказал мне, кто он, жаловался на баб, мол, одни проблемы от них. Я с ним согласился. Потом спросил: «Хочу в искусство идти, куда бы мне поступить?» Пырьев предложил поступать во ВГИК, на режиссерский. Подготовившись, я пошел сдавать экзамены. Перед поступлением хорошо принял на душу для храбрости и — вперед!»

Однако главное, что сохранилось высказывание самого Шукшина в одном из его последних интервью.

«После войны я совсем мальчишкой ушел из села. (…) Исколесил всю страну и очутился в Москве. Помню, нужно было мне где-то переночевать, а денег не было. Пристроился я на скамейке на набережной. Вдруг около меня остановился какой-то человек, покурить, видно вышел. Познакомились. Оказалось – земляки. Он тоже из Сибири, с Оби. Узнав, что я с утра не ел, повел меня к себе. Допоздна мы с ним чаи гоняли и говорили, говорили…

Это был режиссер Иван Александрович Пырьев. Он мне рассказал о кино, о жизни. Что-то у него тогда не ладилось, вот и «выложился» перед незнакомым парнишкой. Когда мы встретились лет через десять, он меня и не узнал, а я этот разговорнавсегда запомнил. Потом служил во флоте, учительствовал на Алтае».

Была или не была встреча с Пырьевым? Никаких свидетельств со стороны о ней нет. Мог Шукшин ее придумать, а потом всем про нее рассказывать, причем всякий раз по-новому, а его родственники и приятели с удовольствием эту байку подхватывали, выдавая ее за перст судьбы или за смешной анекдот? Запросто. Это отменный этюд, хорошо расписанная сценка о случайной встрече маститого кинорежиссера и доверчивого простодушного провинциала. Прямо сейчас иди и разыгрывай ее. Или давай задание разыграть студентам. И все-таки складывается впечатление, что вот как раз это Василий Макарович и не выдумал. Может быть, все было совсем по-другому, может быть, он сам искал этой встречи, посмотрел, например, «Сказание о земле сибирской» или «Кубанских казаков» и захотелось земляка разыскать, как-то узнал, где тот живет, подкараулил или постучался в заветную дверь. А Пырьев, может, и в самом деле прогонять его не стал. И какая-то встреча состоялась. Возможно даже не одна. Косвенное подтверждение тому можно найти в словах Шукшина, которые приводит в своей книге Василий Белов, и хотя, как говорила Ахматова, прямая речь в воспоминаниях уголовно наказуема – здесь тот случай, когда можно поверить - слишком достоверно звучит.«Пырьев тоже с бабой скандалил. Зверь баба, выгнала нас обоих, когда я по-сибирски затесался в квартиру. До сих пор стыдно…»

Это «по-сибирски затесался в квартиру» вряд ли можно, а тем более нужно было выдумывать. Ни Белову, ни Шукшину. Молодой Шукшин мог искать встречи с сильными мира сего, а тем более, ежели они земляки (землячество для Шукшина – непреложная ценность), это абсолютно вписывается в его творческую, жизненную стратегию, это как раз то, что он перенял, чему научился у умницы матери – находить и использовать нужных людей, другое дело, что, судя по всему, никакой прямой практической пользы знакомство с Пырьевым ему не принесло, хотя как знать, возможно, именно глядя на Пырьева, на его фильмы, на его успех, на его жизнь и красавицу-жену, он и захотел стать режиссером.

Принято считать, что встреча произошла в 1954 году, накануне экзаменов, об этом пишет в своих мемуарах сестра Шукшина Наталья, об этом говорится в примечаниях к восьмитомнику Шукшина, но едва ли с подобной датировкой можно согласиться. Встреча случилась раньше, о чем упоминал и сам Василий Макарович в своем интервью (до флота и до учительства на Алтае) – и по логике вещей, самое позднее и самое вероятное, когда она могла случиться – 1949 год, когда Шукшин работал в Щербинке и часто бывал в Москве. И если это так, то земляк великого Пырьева о ней не забыл, держал в голове все эти годы, думал, когда постигал военную специальность в Ломоносове, когда ходил в наряды, ловил счужие радиосигналы, смотрел фильм «Далеко от Москвы» и спорил с моряками Черноморского флота о соотношении романа и его экранизации, когда валялся в севастопольском госпитале с болью в животе, когда, совершая свой маленький подвиг, готовился к экзаменам на аттестат зрелости, когда превратился из ученика в директора и пил водку с молодыми парнями в школьных коридорах, когда ездил на комсомольские конференции, выступал с лекциями о международном положении на полевых станах и обдумывал свое дальнейшее житье, когда размышлял, как поступить ему со школой, с Марьей Шумской, и в нужный момент воспоминание выстрелило, сорвало его с места, направило его во ВГИК на режиссерский факультет, и в этом смысле не Михаил Ильич Ромм, а Иван Александрович Пырьев стал самым первым шукшинским искусителем, соблазнителем и проводником в долину змей, и это по его вине двинулся морячок к досаде Василия Белова скользким путем Эйзенштейна вместо того, чтобы сразу вступить на надежный каменистый шлях Шолохова.

Больше того, тот факт, что эта встреча произошла примерно в 1949-м, находит косвенное подтверждение в письме Шукшина к его троюродному брату Ивану Попову от 13 января 1959 года. В нем Шукшин пишет о том, что недавно прошла конференция кинематографистов, на которой обсуждался фильм «Два Федора» и в обсуждении принял участие Пырьев (которому фильм не понравился). Таким образом, вторая встреча Шукшина с Пырьевым действительно состоялась десять лет спустя после первой, как и рассказывал Василий Макарович в интервью, а Пырьев, конечно, не узнал в исполнителе главной роли двадцатилетнего алтайского паренька, которого когда-то хотел приютить к неудовольствию Марины Ладыниной, забывшей о том, что и сама она деревенская, родом из смоленской деревни Скотинино, хотя всю жизнь этого названия стеснялась – сюжет чисто шукшинский.

ОБ АВТОРЕ

Алексей Варламов - доктор филологических наук, профессор МГУ, преподает русскую литературу начала XX века. Член жюри литературной премии «Ясная Поляна». В серии ЖЗЛ А. Варламов выпустил книги о М. Пришвине, А. Грине, А. Толстом, Г. Распутине, М. Булгакове, А. Платонове.

КОММЕНТАРИЙ

Сергей Никоненко, актер, режиссер:

- В фильме Шукшина «Странные люди» я снимался с Евгением Евстигнеевым, и это был уникальный опыт. Евгений Александрович импровизировал, сочинял на ходу и нередко отступал от текста Шукшина. Я даже сказал Василию Макаровичу: «Разве Евстигнеев не знает ваш текст?» — на что Шукшин ответил: «Сережа, да ведь это неважно — знает он текст роли или не знает! Лучше посмотри, как Евстигнеев живет в этой роли, как дышит, смотрит»...

Карен Шахназаров, генеральный директор киноконцерна «Мосфильм»:

- Василий Макарович — выдающийся русский писатель, режиссер и актер. Он сочетал в себе все эти три составляющие и был одинаково хорош во всем, чем занимался. Целое поколение воспитывалось на его книгах и фильмах, и я надеюсь, что и продолжает воспитываться. Это был истинно русский человек и художник. Душой он очень переживал за русский народ и был сильно к нему привязан. В своем творчестве он выражал чаяния, боль и мечты русского человека.

Валентина Теличкина, актриса:

- Я полюбила Василия Шукшина раньше, чем увидела его фильмы, — сначала прочла несколько его маленьких рассказов. И до сих пор моя любовь к его таланту не угасает. В свое время кинорежиссер Михаил Ромм на вопрос студента, сколько нужно прочесть книг, чтобы быть образованным и грамотным, ответил: «Можно прочитать всего шесть-семь книг, но очень хороших, и перечитывать их всю жизнь». Для меня Шукшин — это тот писатель, которого я периодически перечитываю и понимаю, что он меня делает лучше, я больше начинаю любить Россию и русских людей.

Встретились мы с ним на съемочной площадке фильма «У озера». Шукшин был потрясающим, но довольно закрытым человеком. Но я имела возможность наблюдать Василия Макаровича в самых разных ситуациях: как он молчит, наблюдает и репетирует.

Он удивителен! Это счастье, что такой человек у нас был. (далее...)

Наталья Гвоздикова, актриса:

- Я познакомилась с Шукшиным на съемках картины «Печкилавочки». Потом у меня была небольшая роль в фильме «Калина красная», а дальше мне предстояло сниматься в его ленте «Я пришел дать вам волю» о Степане Разине, читала сценарий… Но, к сожалению, этого не случилось... Я узнала, что Василий Макарович умер, находясь в Санкт-Петербурге на съемках «Рожденной революцией». В тот день у меня был выходной, я пошла в театре на спектакль Аркадия Райкина, и в перерыве Аркадий Исаакович сказал, что позвонили из Москвы — умер Шукшин. Для меня эта новость как гром среди ясного неба, ведь Василию Макаровичу было всего 45 лет. Он был всегда очень ответственным, сильно волновался перед съемками, готовился как школьник, настраивал не только себя, но и всех нас. Когда я приехала в Белозерск, где снимали «Калину красную», где мне нужно было сыграть маленький эпизод, прежде, чем я приступила к съемкам, Василий Макарович несколько дней меня ответственно готовил.

Три года назад я прочла его роман «Я пришел дать вам волю» и так плакала в конце, где описывается казнь Степана Разина. И все думала: как бы Шукшин это снимал. (далее...)

МНЕНИЕ

Живет такой парень

Колонка обозревателя Ольги Вагановой

Василий Шукшин, пожалуй, единственный писатель в русской литературе, заслуживший право на неприкрытый надрыв, почти что истерику. Его печаль по расшатывающейся деревенской цивилизации, как слезы ребенка. К которым не может быть вопросов.

Шукшинский мир, созданный «из непонятного какого сора», между тем скроен ладно, надежно, крепко. Как бревенчатая изба.

Попробуй, переспорь деревенского «срезалу» Глеба Капустина или вразуми сельского артиста Федора Грая, играющего по своему сценарию.

Настырный оптимизм, с которым живут шукшинские герои, мог вызвать блеклую, как промокашка, усмешку даже у нарождающегося городского обывателя 60-ых, не то, что у современного, привыкшего к циничному гоготу, человека.

И если не усмешку, то покровительственную жалость точно. (далее) 

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Владимир Высоцкий: Хоть немного еще постою на краю

Накануне годовщины со дня смерти Владимира Высоцкого корреспондент «ВМ» побывала в гостях у близкого друга Владимира Семеновича — поэта Игоря Кохановского.

Они познакомились давно: когда Высоцкий пришел в 5-й класс, вернувшись в Москву из Германии. И с тех пор не расставались, пронеся свою дружбу через всю жизнь. (интервью читайте здесь)