Гербарий слов и чувств: на сцене Театра Наций оживает «Русскiй романсъ»

На Малой сцене — выращенная художницей Ксенией Перетрухиной березовая роща с черным роялем в центре. Зрительские стулья расставлены рядом с березами по кругу, но при этом в хаотичном и известном только создателям спектакля порядке. Встречают возле входа в зал тебя три актрисы — в джинсах, тяжелых ботинках, кофтах какого-то защитно-серого цвета. Они могут провести тебя и посадить на твое место, которое можно, впрочем, выбрать самостоятельно. На четыре стороны от рояля — четыре микрофона. И три девушки, те самые, в актуальном серо-джинсовом, рядом с каждым. Место с одной стойкой — пустое, но освещено так же, как три другие. Девушки перебирают листы, подсвечивая их то ли фонариком, то ли телефоном, то ли фонариком на телефоне. Озвучивают игру для филолога - разбросанные и выхваченные строчки из текстов века позапрошлого, минувшего вместе с былым и дамами: я плачу, я стражду, я вас любил, я помню чудное мгновенье, я ехала домой…Перебирают слова отжившего и ушедшего, будто сухоцветы из гербария, собранного два века назад. А потом — о своем.

Такими же сухоцветами из девичьих альбомов звучат сегодняшние признания - о том, как волнуются, как готовились, как заходили на эту новую для себя территорию – каждая читает написанное накануне письмо другой, которая стоит рядом. В этот момент гример может делать ей прическу, прямо на глазах у зрителя укладывать пряди, фиксируя их чуть ли не нитью жемчуга — в комплект к джинсам. И вдруг зазвучит голос рядом с четвертой стойкой — все, что осталось от четвертой исполнительницы в этом, конкретно этом спектакле (всего в постановке играют четыре актрисы — Инна Сухорецкая, Мария Шашлова, Татьяна Волкова и Алена Бондарчук, и на каждом показе «Русского романса» отсутствует одна из них, кто — становится известно уже во время постановки).

Через минуту актрисы уходят и возвращаются — в струящихся платьях в пол, типажами из прошлого, в образе, но не в роли девушки из салона.

И начинают в этих белых платьях петь под аккомпанемент черного рояля Чайковского и Глинку, Рахманинова и Римского-Корсакова, Булахова и Зубкова… Петь — не как в консерватории, но и не как в театре. А так, как, наверное, правильно петь на расстоянии вытянутой руки, когда коммуникация возможна только между двоими, и в этом диалоге — целый мир.

В какой-то момент время искусственно остановят, а концертмейстер будет настраивать рояль, на самом деле извлекая из его струн музыку композитора Дмитрия Власика. А когда все закончится, сверху, с колосников, полетят письма в белых конвертах, в которых будут скрываться разные-разные романсы, написанные от руки.

Мне достались «Белой акации ветви душистые» — старый цыганский романс, который стал основой знаменитому романсу с почти таким же названием из «Дней Турбиных».

Кому-то другому достался другой романс — так же написанный от руки. Вообще весь спектакль создает ощущение чего-то абсолютно ручного, работы, сделанной здесь и сейчас только для тебя. Да так, наверное, и есть, потому что ни одна постановка не повторяет предыдущую: девушки меняются, меняются романсы, меняются смыслы постановки — для кого-то эта история про любовь, для кого-то про смерть, для кого-то — про способ коммуникации.

В рамках фестиваля Net было показано превью спектакля: и там в финале, до того, как письма упадут, актрисы выкатывали к микрофонам патефоны. И со старых пластинок звучали голоса прошлых исполнительниц этих романсов, строки стихов сливались с шумами и скрипами, и казалось, что в этом звуке – ушедшая Россия, та, о которой тосковали в Париже Бунин, а в Берлине – Набоков. Это от их современниц, возможно, остались голоса. От исполнительниц «Русского романса» остаются письма с исписанными от руки листами – редкий в век Интернета артефакт. Лаконичный и внешне простой (как почти всегда у этого режиссера) спектакль не только превращает забытые и, как может показаться, ненужные сегодня романсы,  во что-то неосязаемое, но жизненно важное и необходимое для того, чтобы встретиться с собой и своей сутью. И оказывается, что в этом пространстве искренности и трепета не только музыка и поэзия - одним легким штрихом  здесь неожиданно поймана в фокус и зафиксирована женская природа и сущность женской красоты – такая же, как крылья бабочки или взмах ресниц. Секунда – и от нее не остается ничего. Даже голоса со старой заезженной пластинки.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Дмитрий Волкострелов, режиссер спектакля «Русскiй романсъ»:

- Звучащие романсы выбирали совместно, но, прежде всего, это инициатива исполнительниц и их личный выбор. Мы говорили только, что это должен быть русский классический романс – Глинка, Чайковский, Римский-Корсаков, Рахманинов, - вокруг этих имен все вертелось. Были, конечно, исключения, так появились Булахов, Зубков. Кто-то больше романсов выбрал, кто-то – меньше, но в результате получился некий список, который, я надеюсь, мы и будем ротировать. Кстати, надеюсь, что от спектакля к спектаклю романсы будут меняться.Изначально романсы пели женщины, и тут заключен парадокс: музыку писали мужчины, тексты мужские, а пели женщины. В спектакле нам хотелось исследовать эту ситуацию. Мне кажется, это интересно, здесь есть и о чем подумать, и о чем поговорить. В спектакле один или два романса, которые от своего лица может петь женщина. Остальные – мужские. В 19 веке женщины не писали стихов. Вернее, они писали их у себя в альбомах, и бытовали эти стихи совсем по-другому. Женская судьба складывалась совсем иначе.