Театр свободы Юрия Любимова

ОН ШВЕЙКОВАЛ С ПОМОЩЬЮ ЦИТАТ

Вениамин Смехов, артист и режиссер:

Наше знакомство состоялось в Щукинском училище. Юрий Петрович был очень обаятельным. В коридорах его часто останавливали студенты, любимцами которых были Ульянов, Катин-Ярцев, Любимов и Анатолий Борисов. В те годы ничто не выдавало в нем революционера.

Он в высшей степени обладал пытливостью ума. Побывал не только в Вахтанговской школе, но и втором МХАТе, на Кедровских курсах по физическому действию. Его пытливость сказывалась в разговорах со студентами, причем не только с теми, с кем ставил спектакли. Андрей Миронов, например, всегда с благодарностью вспоминал «Швейка».

Швейка играл Сальников, а Миронов — смешного лейтенанта. У нас на курсе Любимов ставил отрывок из пьесы «Без вины виноватые» с Ваней Бортником в роли Незнамова.

Нас, студентов, очень грела дружба среди наших педагогов, тем более что все они играли на сцене любимого Вахтанговского театра.

Ну а дальше память заносит в следующий невероятный период, когда Юрия Петровича уже опасаются официальные власти: никогда не было известно, что он отчебучит.

Со свободой было хорошо только на словах, а на деле люди всегда оглядывались на то, что скажут на пленуме ЦК.

Любимову совершенно не вредило то, что он в конце войны вступил в партию, и когда надо было защищать театр, он оказывался не только художником, но и политиком.

Он замечательно описывал их глаголом «швейковать».

Швейковал с помощью цитат из трудов Ленина, которого можно было «двигать» в ту или другую сторону. Любимов искал цитаты, где вождь призывал к свободе творчества.

«Таганку» часто ошибочно называют политическим театром. Это не так. Политический театр закрыли бы сразу, потому что в привязке к Любимову это означало «антисоветский». На самом деле это был нормальный советский театр, как нормальным был советский писатель Михаил Булгаков или артист театра Володя Высоцкий. Важно было то, что люди в этом театре делали, насколько свободны были в самовыражении.

Любимов создал совершенно революционный прецедент обновленного театра. В котором соединялась и народная стихия, и театр интеллектуальный.

БОРЕЦ С КРЕТИНИЗМОМ

Александр Филиппенко, народный артист России:

Великий Юрий Петрович Любимов… Без него российский театр был бы совершенно другим. Его талантом двигала Борьба! Он боролся с кретинизмом советской эпохи яростно и смело. Он никогда не был для них «своим» (как Ефремов или Ульянов, которые тоже боролись и побеждали). Любимов был ЧУЖИМ.

Он взял меня из Эстрадной студии МГУ «Наш дом», которую разогнали по идеологическим причинам после пражских событий августа 1968-го.

Начальники вспомнили, что в Чехословакии все со студенческих театров и началось.

Любимов не побоялся — взял меня и Фараду в театр. У меня не было еще актерского диплома — только физтеховский: инженер-физик — представляете, взять физика на должность актера! Но это же Любимов! Только он так мог! Юрий Петрович на репетициях был строг. Но тут важно помнить, что он пришел на Таганку с выпускниками своего курса Щукинского театрального училища. Они уже говорили на одном языке, понимали друг друга с полуслова. То, что делал Юрий Любимов, мне тоже оказалось близко.

И близок был этот брехтовский театр, который он для нас открыл и дальше открывал по-своему.

Театр на Таганке — величайшая страница в истории нашей страны. Театр был революционным, как и идеи Любимова. Попасть в него было невозможно — очереди за билетами стояли ночью и днем.

Билеты на Таганку были единственной конвертируемой валютой того времени. За них можно было получить все! Кстати, Любимов еще в 1976 году предлагал всех сотрудников театра перевести на договор, в котором будет четко прописано, что театр будет обязан сделать для актера, но и что актер будет обязан сделать для театра. По тем временам это было радикальное предложение, и ему не дали его воплотить. Но сама идея была правильная, потому что Юрий Петрович, вслед за Немировичем-Данченко, понимал, что активная жизнь театра — это всего 12–15 лет.

И чтобы театр не умер, нужно сделать новый качественный скачок.

А тот неповторимый воздух конца 1960-х — начала 1970-х... Его просто не передать. И когда меня спрашивают о Таганке, в голове сразу всплывают строки Есенина, Пастернака, Пушкина, Маяковского, Вознесенского, Евтушенко. Потому что Любимов свою позицию передавал через авторов. Он был потрясающим переводчиком с авторского на зрительский. Не случайно вокруг Таганки всегда были лучшие умы — физики и лирики, академики и замечательные писатели, с которыми Юрий Петрович всегда мог посоветоваться. Но при этом свою линию гнул.

В любимовском кабинете на стене расписывались на память знаковые люди того времени. Но не нужно забывать, что это был его кабинет! Это все висело за его спиной, а не за чьей-то еще, так как именно он был впереди, он был виден, он был не просто режиссером, он был Автором своих спектаклей.

ЧЕСТНОСТЬ БЫЛА ЕГО ПРИОРИТЕТОМ

Александра Басова, актриса театра на Таганке:

Мы были уже последними учениками Любимова, попали в Таганку, еще учась на первом курсе. Я смотрела на него, как на икону.

Первую роль я получила случайно. На читку пьесы не пришла актриса, назначенная на роль Гретхен. Любимов повел пальчиком, ткнул в меня: «Читай». Я стала читать. А он: «Там в сноске стоит «поет». Нужно петь». Я начала что-то импровизировать, отсюда пошел наш контакт, душевный, теплый...

Я много играла в его спектаклях. И когда 12 лет назад японский режиссер Судзуки захотел ставить у нас «Электру», то Любимов отправил меня к нему на тренинг в Японию.

Юрий Петрович позволил сделать мне первые шаги в профессии, направил, придал ускорение. На репетиции он бывал жесток, иногда мог и со сцены выгнать, если артист не был готов за ним идти.

Таганка — это режиссерский театр. Либо делаешь то, что он хочет, либо уходишь.

Он никогда не зависел от зрителей. Честность в профессии была для него приоритетом.

Но он так и не поменялся.

Планку не снижал. Последние свои поэтические постановки делал, опираясь на очень подготовленного зрителя — либо развивай вкус и читай много стихов, описаний жизни поэтов, либо вообще ничего не поймешь.

Он сам был очень образован и старался нам привить вкус, подтянуть до определенного уровня. У нас каждую неделю был день поэзии. При том что мы были заняты во всем репертуаре и не было времени учить стихи — утром в институте, потом прибегали на репетицию, потом бежали в институт, и снова в театр — на спектакль.

Ребята читали свои стихи, выдавая за раннего Маяковского. Думаю, что он все понимал и посмеивался, конечно.

ВОЗИЛСЯ С АКТЕРАМИ КАК СО СВОИМИ ВНУКАМИ

Анастасия Колпикова, заслуженная артистка России:

Тридцать лет моей жизни связаны с Юрием Петровичем.

Я много лет играю Маргариту в спектакле по роману Булгакова. Играла рядом с великими артистами, и у меня до сих пор в ушах звучат их голоса.

Когда Лев Штейнрайх и Виталий Шаповалов в «Мастере и Маргарите» говорили о своих народах, там с такой энергией сталкивались два мировоззрения, что было ясно — они никогда друг друга не поймут, это настоящая война.

В чем гениальность Любимова? «Мастер и Маргарита» идет много лет, сменилось много актеров. Но спектакль так крепко сбит, это настолько мощная конструкция, что зал всегда встает и аплодирует в финале. Любимов не всегда мог объяснить, почему именно так нужно сделать, а не иначе. Но ему надо было верить, и через какое-то время приходило понимание, почему именно так это было поставлено.

Мы оканчивали Щукинское училище в 1994 году. Любимов нас набирал, чтобы мы потом играли в его театре. Он с каждым из нас много возился, мы были как первые и любимые внуки. Он учил собой.

Выскакивал на сцену, показывал. Жутко смешно, особенно когда представлял дам.

И выйти после него на сцену было страшно. Мне он всегда давал играть очень жестких женщин, приговаривая: «Ты — тефтеля, я тебя воспитываю». В театр мы пришли, когда произошел его разрыв с Николаем Губенко, болезненный, тяжелый. Ушла часть актеров, в репертуаре образовалось много дыр, и мы их заполняли. Даже защищали диплом в училище спектаклями театра, к нам кафедра выезжала прямо на спектакли.

Помню, как репетировали «Живаго». В перерыве мы, молодые, дурачились, Родион Овчинников оседлал какуюто лопату и поскакал верхом.

Любимов наблюдал, стоя в проеме двери: «Это хорошо.

Это будет в сцене «Елка», а вот это ваше безобразие — в другой сцене». Таков был Юрий Петрович.

Увидел — и в дело.

Упала штанга с костюмами с жутким грохотом, а он: «Какой хороший звук! Закрепляем». Он был сиюминутен во всем. Однажды ехал по горной дороге, и вдруг изза горы — слепящий свет.

И этот свет натолкнул на мысль, что занавес в театре больше не нужен. На Таганке появился знаменитый световой занавес, которого ни у кого больше нет.

Или в «Докторе Живаго»… На сцене стояли три персонажа — Живаго, Лара и Комаровский, а отбрасывали тени только двое. На сцене — трое, а на заднике — двое. Все эти метафоры рождали столько мыслей в душе зрителей.

У Любимова было изумительное чутье и чувство формы.

Хотя иногда на репетициях нам казалось — бред полный, это будет позор, а выходит спектакль, и оказывается, что это гениально.

МЫСЛЬ, ДОШЕДШАЯ ДО СЕРДЦА

Мария Полицеймако, заслуженная артистка России:

Любимов и Театр на Таганке — это вся моя жизнь. Самое лучшее, что в ней было с 1964 года, — мое взаимодействие с этим человеком, интересным, близким, родным.

Наше общение началось с «Доброго человека из Сезуана». Необычность Любимова сказывалась уже в том, как он чувствовал публику, как остро ощущал то, что делается на улице. Вспоминаю, как мы, студенты, визжали от радости, когда у нас случился успех. Хотя в пьесе Брехта поначалу ничего не понимали.

А он постепенно все объяснял, длительно, подробно. Работал с каждым очень аккуратно.

Все мы тогда делали сами, красили, мастерили декорации. Он работал не щадя сил, в шутку говоря, что его жизнь «прошла в заднем проходе», потому что всегда смотрел спектакли с последнего ряда.

Любимов был очень честным человеком, внушительным, в нем, несмотря на интеллигентный вид, было много настоящего крестьянского мужицкого смысла — взять и довести все до конца. Он это очень умел делать. Большой Мастер, он работал спектакли, как пахал. Уже и актеры задыхались, а он никогда.

Его гениальность сказывалась в необычайных формах, ни один спектакль не был похож на другой. И всегда — предельная достоверность.

Каждый чувствовал, что мысль Любимова доходит до сердца.

МЫ ВЫБРАЛИ ДОБРОВОЛЬНОЕ ЗАТОЧЕНИЕ

Юрий Смирнов, народный артист России:

 Часть будущего спектакля «Добрый человек из Сезуана» я увидел, учась в Щукинском училище. И был ошеломлен.

В тот период процветал мертвый классический театр, а Любимов произвел революцию на всех фронтах. За идею оставить курс целиком, чтобы сохранить этот брехтовский спектакль, ратовали знаменитые поэты, физики, академики: Капица-старший, Флеров, Понтекорво. В итоге студенты стали костяком будущего Театра на Таганке.

Я тоже играл в «Добром человеке из Сезуана». Мы — артисты первого набора Таганки — приняли безоговорочно любимовское понимание театра, тематику, эстетику.

Юрий Петрович освободил мизансцены от «классических оков», актеры могли идти со сцены в зал. Больше двух-трех раз на общую читку мы не собирались, текст в руки — и пошли ногами. Любимов говорил: «Я не могу прописать вам все на бумаге».

Меня иногда спрашивают, был ли он демократичен? В театре никакой демократии быть не может. Есть первые артисты, вторые, есть те, которые только по справкам артисты. Все, кто работал у Любимова, понимали, что его театр — это добровольное заточение. Он говорил: «Если не нравится, вы должны прийти и сообщить, что уходите, так как вас ждут в другом театре».

Были те, которые уходили.

Александр Калягин, например, не принял стилистики Любимова и честно и красиво ушел. Те, кто принимал, знали, что театр — искусство команды. Любимов считал, что только команда может что-то путное создать. А людей, которым начинало казаться, что они «съели акулу», ставил на место очень жестоко. Помню, как один актер позволил себе спросить: «Скажите, Юрий Петрович, а что тут в это время делает гарнир?», имея в виду свое окружение. Любимов ему такой «гарнир» показал при всех, что звездная болезнь закончилась мигом.

Он казался нам стариком, а мы все были такими молодыми и бесшабашными. У Любимова были сотни причин уволить каждого из нас, но он с каждым возился. Если бы не его энергия, интуиция, терпение, то неизвестно, под каким забором закончили бы многие, и тот же Володя Высоцкий, которого отовсюду выгоняли. И только Любимов мирился с нашими кренделями и терпел их, чуя талант.

НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА «ГАМЛЕТА»

Людмила Абрамова, актриса, супруга Владимира Высоцкого:

Любимов сумел сделать очень непростую драму Шекспира понятной каждому. «Гамлет» в его постановке стал доступным, как песни Владимира Семеновича. Мы как-то устраивали выставку в Музее Высоцкого, там были портреты всех исполнителей роли принца датского, и у меня сложилось впечатление, что до любимовского спектакля многие «Гамлета» не понимали.

А Любимов перевел Шекспира на язык, понятный и интеллигенции, и рабочему классу.

Этот спектакль до сих пор преподносит сюрпризы. Ну, например, откуда Любимов взял текст, который произносят могильщики? Это ведь не текст Шекспира. Шекспир разрешал, чтобы могильщики и шуты, персонажи второстепенные, несли отсебятину, лишь бы она была актуальна и остроумна. А недавно я открыла книжку переводов Бродского и… чуть не упала со стула! Знаете, что могильщики читают в спектакле? Переведенный на русский язык Бродским текст американского писателя Хаима Плуцика «Горацио»! Где Петрович мог его достать? Ведь знакомы они с Бродским в период постановки «Гамлета» не были.

Позже Любимов встречался с поэтом, но спектакль к тому моменту уже много лет игрался. Любимов на мои расспросы не ответил, и откуда он взял текст, осталось тайной.

СПРАВКА «ВМ»

Юрий Петрович Любимов (30 сентября 1917, Ярославль, — 5 октября 2014, Москва) — театральный режиссер, актер, педагог, реформатор театра.

Народный артист России (1992).

Основоположник легендарного «Театра драмы и комедии на Таганке», названного западной прессой «островом свободы в несвободной стране».

Среди лучших спектаклей «Жизнь Галилея», «Гамлет», «А зори здесь тихие…», «Павшие и живые», «Послушайте!», «Товарищ, верь…».

В 1984 году был лишен советского гражданства и эмигрировал. 23 мая 1989 года триумфально вернулся на Родину. 6 июля 2011 года ушел с поста директора Театра на Таганке по собственному желанию после конфликта с артистами.

Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!