Сын Солженицына поставил оперу по повести отца
Партитура по знаковой солженицынской повести была создана еще в 2009 году по инициативе режиссера Георгия Исаакяна, который, прежде чем приступить к работе, отважился получить согласие автора. Музыкальным руководителем московской постановки стал дирижер и пианист, средний сын писателя Игнат Солженицын.
Александр Исаевич провел восемь лет заключения в Экибастузском особом лагере в Казахстане. Лагерная жизнь писателя, получившая уникальное литературное описание на 54 страницах машинописного текста, потрясла огромную страну, которой сегодня уже нет на карте мира. Произведение было опубликовано в журнале «Новый мир» за ноябрь 1962 года тиражом 96 000 экземпляров. Спустя 47 лет родилась опера; впервые она была представлена в Перми, до столицы же добралась лишь на юбилейной волне.
Спектакль «пробирает» публику до озноба. Черная, вытянутая архитектура зала превращается то в вагон, что везет заключенных по этапу, то в лагерный барак, где зрители находятся вместе со всеми.
Там выживают все — и надзиратели, и арестанты, в том числе Иван Денисович — зэк «Щ-854» в исполнении Захара Ковалева.
Чайковский и Исаакян, как авторы либретто, разбили оперу на 16 будто киноэпизодов. Для создания музыкальной драматургии, естественно, были сделаны сокращения и перестановки, но сюжет, как и в повести, следует лагерному распорядку дня «от подъема до отбоя»: «Барак. Раннее утро» — «Рельс. Подъем» — «Проход Ю-81» — «В комендатуре. Мытье полов» — «Медпункт» — «Шмон»… «Барак.
Вечер». «Почти счастливый день, — подводит ему итог Иван Денисович, — в карцер не посадили, в обед кашу закосил, бригадир процентовку закрыл, хорошо стену клал, весело; на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря, табачку купил. И не заболел, перемогся». Солженицынское слово, включая знаменитый «лагерный словарь», сохранено в либретто с удивительной бережностью.
Музыка Александра Чайковского задает «холодный» мерный ритм этого бесконечного, повседневного Ада. Особенно жутко на душе становится, когда через весь этот ужас вдруг прорываются щемящая вальсовая мелодика, решенная композитором в прокофьевской стилистике, и православные духовные мотивы. У Игната Солженицына оркестр звучит очень насыщенно и аллегорически масштабно. Но соразмерно, быть может, главным ценностям человеческого бытия — покою, воле и любви...
— В Москве, — как заметил Исаакян, — спектакль идет по соседству с печально знаменитой Лубянкой, что тоже по-своему обостряет ситуацию.