Приют баснописца. Дом Ивана Крылова
На Страстном бульваре смотрю на дом № 6, а вижу только эти три окна во втором этаже. И еще сквозную арку под ними. Потому что от старого дома, построенного еще во второй половине XVIII века, только нижние два этажа остались, а все остальное надстраивалось и перестраивалось, пока здание не приобрело наконец сглаженный, безликий вид. Как плоское, бледное лицо безо всяких примет. Сильный фундамент позволял громоздить верхние этажи, вот многочисленные хозяева и не упустили такую возможность.
Дом меж тем бесконечно интересен своей родословной. Владела им семья Александра Христофоровича Бенкендорфа — того самого, который вершил суд над декабристами. Неусыпно бдел Пушкина, а в молодости храбро воевал, участвовал во всех войнах Александра I, пользовался особым расположением государя и удостоился множества российских орденов. Притом что широко и хорошо о нем известно как о личности прямолинейной и преданной государю, к тому же — достаточно жесткой, если не жестокой. Близко к сердцу принимал он и судьбы простых русских людей. О Бенкендорфе говорили, что «он считал слезы и сожаления бедных и сирых». Однако дом этот интересен нам не только тем, что им владели потомки графа Бенкендорфа, а тем, что жил в нем подолгу, гостя у супруги графа, Елизаветы Бенкендорф, не кто иной, как Иван Андреевич Крылов. И здесь, вот в этих стенах, под окнами с видом на стены Страстного монастыря , написал первые в своей жизни басни — «Разборчивая невеста» и «Дуб и трость».
С Москвой, а вернее — с ее властями, с ее полицией у Крылова сложились весьма натянутые отношения, поскольку играл в карты он крупно. И полиция преследовала его за то, что ничем другим, кроме карт, он в то время не занимался. Крылову удалось скопить деньжат и купить в Петербурге небольшую типографию. Но дело шло ни шатко ни валко, и Крылов вновь вернулся за зеленый стол. Ненадолго, по счастью. Иначе бы не стал он выдающимся литератором.
В Москве Крылов знакомится с влиятельными в литературных кругах людьми. Дело пошло. Он стал не просто приметным, а первым русским баснописцем, развившим до совершенства этот жанр, сделав его по-русски самобытным, что, по существу, сквозит едва ли не в каждой написанной им строке. Слава его стала громкой и заслуженной.
Замечательнее всех высказался о нем Иван Тургенев: «Ни сонливости, ни внимания на этом обширном, прямо-русском лице, — а только ума палата, да заматерелая лень, да по временам что-то лукавое словно хочет выступить наружу и не может — или не хочет пробиться сквозь весь этот старческий жир...».
Вот та невоздержанность в еде и погубила его. А басни остались. И главный козырь всей его жизни, дом графа Бенкендорфа — стоит.