Мой отец был телохранителем Сталина

– Единственная. Но я его приемная дочь. Вообще-то говоря, я его племянница, дочь его родной сестры. Николай Сидорович меня удочерил, родных детей у него не было. Третьим браком был женат, а детей не было. И вот в 1940 году, после присоединения Западной Белоруссии к СССР, он приехал на свою родину, в белорусскую деревню, где жила наша семья. Нас, детей его сестры, было пять человек. Жили мы очень бедно. А я была самой хилой, маленькой…– Ну да, приехал и взял меня в Москву – сначала как бы на время, чтобы подкормить. А потом так ко мне привык, что приехал к своей сестре родной, Ольге Сидоровне, и говорит: «Ольга, отдавай мне свою дочь». И получилось, что я при живых родителях заимела еще одних. Мама на хорошую жизнь меня отдала. Я была Надежда Петровна, стала Надежда Николаевна, и скоро я стала называть Николая Сидоровича папой, а его жену, Марию Семеновну, – мамой.– Сначала отец жил в Кремле. Потом ему дали квартиру. Вернее, не квартиру, а дом на Гоголевском бульваре. Двухэтажный зеленый особнячок за большим зеленым забором. Угол Гагаринского переулка и Гоголевского бульвара. Туда меня и привезли в 40-м году. Я жила на втором этаже. Отец тогда уже был начальником особого управления охраны, главным телохранителем Сталина. А позже, уже после войны, у нас этот особняк забрал сын Сталина, Василий.– А так. Они с отцом дружили. И вот однажды Василий приехал к нам на Гоголевский бульвар, в этот особнячок, и говорит: «Коля!» – он его Колей называл, моего отца.– На «ты». «Коля, знаешь что, очень хороший у тебя дом. Очень уютный. Прямо я так вот прикинул…» Словом, положил глаз на наш дом! А отцу устроили квартиру на улице Горького, там, где «Радиотовары», окна выходили во двор, на Театр Моссовета. Дом был ведомства Министерства иностранных дел. Там еще жил Громыко. И нам дали квартиру на 5-м этаже, 49-я квартира.– Пятикомнатную. Одна большая комната была, там даже камин был, с такой нишей. В этой нише диван стоял, два кресла. Курительная, что ли, или столовая, не знаю, в общем, отдыхали там. Была комната работницы, 12 метров. У меня – отдельная, 15 метров. Все обставленное было.– Бывали у нас в доме и Сергей Яковлевич Лемешев, и Иван Семенович Козловский. Они бывали.– Никогда в жизни! Они же соперники были. Сергей Яковлевич был потрясающего обаяния человек! Отец иногда позвонит с работы: «Надь, едем на «Риголетто». Сергей Яковлевич поет». У нас в Большом ложа была специальная, рядом с Царской, маленькая такая ложа. Вот Сергей Яковлевич заходит – прямо в гриме: «Ой, что-то я сегодня петуха дал, что-то я сегодня не в настроении. Что-то у меня сегодня си бемоль поехало не в ту сторону. Вы сегодня ко мне не очень придирайтесь».– Он не разбирался, но любил музыку. Допустим, слушает «Куда, куда вы удалились», и у него слезы на глазах. Или ария Дубровского знаменитая. «Полонез» Огиньского очень любил.– Четырехклассное церковноприходской школы.– И все! Он очень хотел в академию. Как она называется, Генерального штаба, что ли? Но слишком был загружен, он за очень многое отвечал. Начинал он в 1927-м году карьеру чекиста простым охранником – есть фотография, где он идет за Сталиным в буденновке, а закончил в 1952 году генерал-лейтенантом. Он отвечал за все: за врачей, за охрану, за снабжение и за местное строительство, там, дачи, гаражи. К концу карьеры он за что только не отвечал! А во время войны он еще и обеспечивал охрану правительственных делегаций на международных конференциях. За Потсдамскую конференцию отец получил орден Ленина, и за Тегеранскую – орден Ленина, за Ялтинскую – орден Кутузова 1-й степени. Он за все отвечал. За охрану, за размещение, в каком дворце какая делегация будет размещена, где, чего, как, что...– Мама перед замужеством была чертежницей, окончила чертежные курсы, что-то для Горного института чертила. Но, выйдя замуж, перестала работать. Она была домашней хозяйкой и была такой светской дамой. Она ухаживала за собой, ходила к парикмахеру, к маникюрше. Когда она однажды на банкете в Кремле появилась, Сталин обратил внимание. «Это кто такая красавица?» И отец – грудь колесом: «Это моя жена!» Вот так вот.– Прекрасные туалеты.– Кольца там, все такое. Она красиво одевалась. Ей шила мать Аджубея, Нина Матвеевна Аджубей. Она шила потрясающе. Она была не портниха даже, а модельер высочайшего класса. Мама очень следила за театрами, ходила на концерты, на все премьеры. В общем, она вела такой вот светский образ жизни. Уже будучи замужем за отцом, мама окончила курсы английского языка и курсы стенографии и имела два диплома. Под конец жизни она заинтересовалась испанским.– Так получилось, что нет, жизнь такая была. Отец мой работал день и ночь.– А иногда и не дома.– Нет, не всегда. Если задерживался, звонил по телефону. Телефон у нас был и городской, и с Кремлем. Так называемая вертушка.– Нет, к этому телефону – нет. Только мама могла. И один раз она Сталина слышала. Так испугалась.– Один раз. Отец где-то задержался, и телефон этот позвонил – характерный такой грузинский акцент… У нее ноги подкосились от страха.– Он его всегда называл шепотом «хозяин». Не Иосиф Виссарионович, не товарищ Сталин, а «хозяин». И как-то вот так – полушепотом. Он собирал после него трубки. У нас остались трубки сталинские, и когда приехали к нам из музея в Гори в 85-м году, перед самой перестройкой, мы им передали эти трубки для музея. Вот я вспоминаю: вечер, машина останавливается у ворот. Входит отец, быстрый такой, энергичный. У мамы уже все готово, все на столе стоит. Он обедает и на 40 минут ложится прикорнуть на диван. У нас кожаный диван стоял в столовой. Он тут же засыпал. Через сорок минут, будто бы по будильнику, встает, голову – под кран, едет опять на работу. Не снимая даже кителя, ничего. Вот так.– Никогда! Я не знаю, может быть, с матерью он делился. А вот так – при общем разговоре, при родственниках – ни-ког-да. Это было исключено.– Не-а. У нас это все было под запретом. Ничего.– О погоде. О том, какие мои успехи в школе. Вот вы возьмите на заметку, что я вам сейчас скажу. Вот мне 9 лет, я в третьем классе. Отец утром встает, завтракает и идет на работу. И почему-то хватает меня на руки, целует, обнимает. Мама спрашивает: «Слушай, в чем дело?» И он вдруг говорит, – прошло 60 лет, а я помню его слова, – он говорит: «Иду на доклад к Берии, могу не вернуться». Мы не задали ни единого вопроса. У нас принято было – никаких вопросов.– Никому. Он был его глаза и уши. Он очень строго следил, чтобы не было превышений средств по его ведомству. Вот как-то Маленков захотел бассейн на даче. А в смете это нигде не стоит, чтобы строить бассейн. Отец идет, докладывает товарищу Сталину. А тот – матом кроет Маленкова: «Он что, озверел! (мягко выражаясь) – Какой ему бассейн! Никакого бассейна не будет». И мой отец наживает врага в лице Маленкова. Или вот знаменитая Жемчужина Полина Семеновна, жена Молотова. Молотов ее обожал и решил, что с курорта она поедет в отдельном вагоне. Отец докладывает: «Мы имеем право послать вагон за женой Молотова, товарищ Сталин?» Тот тоже опять черными словами: «Никаких вагонов, безобразие какое! Вздумал еще – свою Полину!»– Ну, не знаю, разве что на бильярде они играли. Отец у меня бильярдист был великолепный. Сталин тоже хорошо играл.– Тем не менее. Он приспосабливался. И они немножко расслаблялись во время игры. У меня есть фотография, где отец играет. Он фотограф был великолепный, членов правительства, всякие конференции снимал. Его снимки есть в «Правде». Фото – Н. Власика.– 25 лет.– Нет. Никогда. Его дети бывали. Светлана – реже, а Василий всех жен своих показывал, привозил. Он к отцу очень хорошо относился. Он для него как дядька был. Отец обожал его. Мало того, что Сталина, он детей его любил очень. Он был настолько, вот я не знаю, преданным. Он их родными считал.– Мне этот же вопрос задали в Би-би-си: это что, икона была? Ну, считайте, как икона. Невероятная любовь и преданность. Невероятная, граничащая с фанатизмом. Таким он вернулся и после ссылки. Сталин же его и предал, он же его сам в руки Берии отдал.– Отца арестовали в 1952 году. До этого его сняли с работы и направили начальником лагерей в город Асбест. Это Свердловская область. А через полгода отца вызвали в Москву и арестовали.– В основном ему пришили дело врачей, обвинили в том, что он поставлял для лечения Сталина врачей, которые должны были его отравить. Потом приписали еще шпионаж и что он готовил покушение на Сталина. Это все Берия сделал.– Мой отец слишком много знал обо всех. Он знал, как Берия стремится к власти, как везде ставит своих людей и т. д. И отец время от времени о многом конфиденциально сообщал Сталину. Но буквально через час это становилось известно Берии. Берия потом сказал отцу на допросах: «Ты что, думаешь, я не знал? Я все знал!» Отец до самой смерти удивлялся, каким образом он узнавал: ведь их было трое в кабинете – Сталин, Власик, Поскребышев ().– Наверное, «жучки».– Нет, он Берии не доверял. Берия возненавидел моего отца люто. Стал собирать на него компромат, чтобы зацепиться и свалить. Берия хотел сделать переворот. Готовился принять трон. Ведь недаром он Сталина, когда он умирал, без помощи оставил, без врачей лежать. Ему нужно было убрать самых преданных людей в окружении Сталина, лишить его охраны. Когда моего отца арестовали, он сказал: «Не будет меня, не будет Сталина». Через два месяца Сталина не стало. Вот так.– А на следующий день я иду в школу (я заканчивала 10-й класс), а там уже все известно. Я училась в 175-й школе, в Старопименовском переулке, для детей элиты. Смотрю, ко мне уже другое отношение. И среди девочек, и среди учителей. У нас преподавала английский язык Елена Михайловна, жена Булганина. Я у нее с 3-го по 10-й класс была пятерочница, а она мне в аттестате ставит четыре. Помню, я уже закончила школу, прихожу с подружкой в учительскую. Никого нет, сидит Елена Михайловна. И мы с Валькой Соколовой: «Ой, Елена Михайловна!» Мы все ее любили. И вот мы – к ней, а она делает вид, что меня нет. Смотрит сквозь меня и говорит только с Валькой. У меня прямо ноги подкосились.– Маме сказали, что надо носить передачи туда-то и туда-то. Сначала он был в Лефортове, потом – в Бутырках. Через несколько месяцев, уже после смерти Сталина, мама взяла меня к отцу на свидание. Когда я его увидела, я была просто в шоке: шаркающий седой старик, согнутый такой, весь в морщинах. Я сначала его даже не узнала.– Два с лишним года. Был суд, и его направили в Красноярск. Там он отморозил себе легкие. Потом он и умер от рака легких.– Жил на поселении. Снимал комнату у какой-то женщины. Мама ему пересылала деньги, он писал нам.– Коротенькие такие письма: «У меня все хорошо». Или: «У меня кошечка появилась». Ну, и так далее.– Берия не мог этого допустить. И отцу пришили еще дело Стенберга. Это был большой приятель отца – художник. Он оформлял к праздникам официальные места: Красную площадь, другие площади Москвы – художник больших пространств, знаменитый конструктивист. Он дружил с отцом, часто бывал у нас дома.– В том, что он англо-американский шпион. Его взяли, а он, будучи человеком слабовольным, наверное, против отца наклепал что-то. Потом он приходил, можно сказать, на коленях просил прощения у отца. Отец ему все простил. «Что ты, – говорил, – меня и самого доводили до такого состояния, что я и на себя мог наговорить». Вот так. Держали отца в наручниках, в острых таких, не давали спать по нескольку суток. Он доходил до невменяемого состояния, у него начинались галлюцинации. Потом заводили рядом в камере пластинку какую-то – запись с детским плачем, а он очень любил детей. Вот это я знаю.– Она хлопотала, писала Хрущеву. А Василий сам пострадал после смерти Сталина. Он сказал маме: «Твой муж не вернется». Отца освободили в 56-м году. Он очень изменился. После тюрьмы страшно выглядел, мало чем интересовался, но продолжал писать письма с просьбой о реабилитации.– Я вам одну фразу скажу, ее отец произнес за год до смерти, она произвела на меня совершенно невероятное впечатление. «Надя, я не доживу, но ты доживешь. Будет реставрация капитализма в нашей стране. Все к этому идет». Вот его отношение.– Только в июле 2000 года его оправдали за отсутствием состава преступления. Вернули 14 орденов, теперь я хочу добиться, чтобы ему вернули звание. А ордена у меня украли.– Была публикация в газете, после которой мне позвонил какой-то господин. Сказал, что он юрист, помощник депутата Государственной думы, и сам предложил мне помощь. Пришел ко мне с кейсом, солидный такой, хотя и молодой. Захотел посмотреть ордена, а на другой день убираю квартиру, смотрю – батюшки! – орденов-то нету! Это было в прошлом году.– Конечно. Пока ничего не нашли.