НИКОЛАЙ БАЙБАКОВ: ВИДЕЛ СТАЛИНА В САПОГАХ С ДЫРКАМИ

[i]Сталин снял трубку и позвонил Берии: «Лаврентий, дай Байбакову все, что он попросит». Самое, пожалуй, примечательное в послужном списке Байбакова, которому сегодня исполнилось 92 года, это то, что в течение многих лет он был сталинским наркомом — руководил нефтяной промышленностью, двадцать лет возглавлял всесильный Госплан. Выйдя на пенсию в 1988 году, Байбаков все равно остается у дел. До нынешнего дня его кабинет в Институте нефти и газа на ул. Губкина редко бывает пустым. Он консультировал и Горбачева, и Ельцина, встречался с действующим президентом. Его познания в области экономики и планового хозяйства огромны. Я познакомился с Николаем Константиновичем несколько лет назад, но недавно наши встречи стали регулярными. Моя нынешняя беседа с Н. К. Байбаковым касается фигуры Сталина, который еще в 1940 году впервые принял у себя в Кремле молодого, но весьма способного бойца нефтяного фронта советской державы. [/i]— Родился я в 1911 году, а в сороковом, когда мне было 29 лет, меня назначили заместителем наркома. К тому времени я успел уже после института поработать и инженером, и заведующим промыслом, и управляющим трестом, и в Наркомате нефтяной промышленности. Даже в армии отслужил. В то время на ответственных постах в государстве было немало молодых. На первой встрече со Сталиным в 1940 году я должен был осветить положение дел в нефтяной промышленности. Сталина волновали эти вопросы в связи с надвигающейся войной. И я подробно ввел его в курс дела. А в 1944 году меня уже назначили наркомом. — Никогда я его не боялся. С самой первой встречи. Немножко волновался, это да, но когда начинали обсуждать нефтяные проблемы, близко мне знакомые, я приобретал, как говорится, боевой дух. Надо заметить, что Иосиф Виссарионович любил тех, кто говорил с ним открыто, не боясь докладывать всю правду о том или ином вопросе. Многие считают, что будто бы существовали некие запретные темы, например, тема репрессий, с которыми к Сталину обращаться было опасно. Но мне запомнился такой эпизод. Один руководитель узбекского треста обратился к Сталину с жалобой на самые высокие чины республики. Он открыто жаловался на репрессии против его ближайших работников. Мало того, этот руководитель прямо заявил, что его заставляют подписывать акты о неких вредительских действиях. Выслушав, Сталин сурово спросил: «Вы подписали акты?» «Нет, не подписал», — ответил решившийся на столь смелый шаг человек. Возникла пауза, после которой в мертвой тишине Сталин медленно отчеканил: «Об этом нам известно… Скоро состоится восемнадцатая партийная конференция, и вот там мы накрутим вашим деятелям хвосты». — Был один, я бы сказал, курьезный, эпизод. В одну из встреч со Сталиным мне бросилось в глаза, что на кожаных сапогах первого секретаря ЦК, Верховного главнокомандующего зияют… самые настоящие дырки. Как же так, подумал я, Сталин принимает людей в таком виде? Неужели его не могут обеспечить добротной обувью? Самому Сталину о том, что я увидел, сказать не решился. Но, выходя из кабинета, первым делом поинтересовался у его секретаря Поскребышева, почему это Верховный ходит в сапогах с дырками. «А вы заметили, где эти дырки? — спросил Поскребышев. — Товарищ Сталин сам вырезал их, чтобы ему не досаждали мозоли. Такто…» — с улыбкой добавил он. — Я не знаю, какие ходят о нем легенды. По-моему, это был очень серьезный человек, четко выполнявший все указания Сталина. Он очень хорошо изучил своего «шефа» и буквально слету схватывал все его пожелания. Он наверняка знал, что делает Сталин в любую минуту рабочего дня. Вот и мне, когда я был вызван им в Кремль после назначения на пост наркома, Поскребышев дал совет: «Немного подождите, товарищ Сталин сейчас ищет на полках нужную ему книгу. Когда я скажу, войдете в кабинет и, если он не оглянется, тихонько кашляните». Я так и сделал. Тихо вошел в кабинет, уставленный книжными полками. Вошел и остановился — смотрю: стоит Сталин спиной ко мне. Ну, подожду, кашлянуть всегда успею. Я посмотрел на него, как он выглядит, одет в серый френч и мягкие сапожки. Очень скромно для первого человека в государстве, подумал я. Представьте себе, стою и рассматриваю его, а он как стоял на стремянке спиной ко мне, так и стоит, что-то читает. Я решился кашлянуть в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место. — А-а, Байбаков, молодой человек! — медленно потянул Сталин (назвал меня «Байбако» он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть официальнее: «Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вот там». Он опустился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету. — Товарищ Байбаков, мы назначили вас наркомом нефтяной промышленности. И сразу же разговор зашел о нефтяных проблемах. — Вы знаете, что нефть — это душа военной техники?— Товарищ Сталин, — ответил я, — это не только душа военной техники, но и всей экономики. — Тем более скажите, — доверительным тоном, как бы подбадривая меня, сказал Сталин, — что нужно для развития отрасли?— Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождения — ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения. Сталин внимательно меня выслушал, прошелся раз-другой вдоль стола и настойчиво повторил: — А что нужно?— Капиталовложения мне нужны, товарищ Сталин, оборудование. А еще нужны знающие строители. И я решился тут же изложить все свои наиболее принципиальные соображения о путях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно. — Хорошо! — наконец сказал он, — изложите все эти конкретные требования в письменной форме, я скажу Берии. Сталин ту же поднял трубку телефона и позвонил Берии, который как первый заместитель председателя Совнаркома курировал топливные отрасли. — Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков, все, что он просит, ты дай ему. — Да, курил. Он все время ходил по кабинету. Я сижу, а он ходит, сосет трубку, задает вопросы. — Да, угощал меня чаем. Когда он один на один беседовал с человеком, то всегда предлагал ему: «Давайте чайку попьем». — Абсолютно никакой. Особенного грузинского акцента лично я не чувствовал. Он хорошо владел русским языком. Вообще скажу, что при советской власти не было таких межнациональных распрей, как после войны и тем более сегодня. К сожалению, в Чечне происходят очень плохие события. Думается, Сталин такого не допустил бы. — Как-то раз было такое, когда отмечался очередной день рождения Верховного. Как известно, дача его была рядом с Москвой, очень простая, скромная. На дне рождения были все члены политбюро, некоторые наркомы. — Дружески, просто. Особенно себя не выпячивал как виновник торжества. Говорили больше другие. Я вообще не помню, чтобы Сталин повышал голос, кричал на кого-то. В деловых беседах он только требовал внимания к тем проблемам, которые ставил. Вообще ни в Кремле, ни на его даче я не видел пьяных людей. Пили, конечно, когда был повод, но, простите, гулянок, бардака такого не было. И вообще каково ваше отношение к тому произволу, который происходил в тридцатые годы в стране, к расстрелам и ссылкам в лагеря миллионов безвинных людей?— К счастью, нет, моя семья не пострадала в те годы. Но, конечно же, не думайте, что я непоколебимый сталинист. Я никак не могу простить Сталину репрессий, которые были в годы его нахождения у власти. Да, погибло много людей, невинных, честно служивших стране и партии, но скажу прямо — инициатором репрессий он не был в той мере, в какой содействовали и подталкивали Сталина к ним Берия и Каганович. Он многого явно не знал. Я в этом убежден. Сваливать все на Сталина не стал бы. А во всем остальном Сталин, конечно же, был выдающимся деятелем нашего государства. Скажу только одно (как хозяйственник, как плановик): таких высоких темпов развития народного хозяйства, какие были при Сталине, а именно 10—15% прироста в год, не было, да и сейчас нет ни в одной стране мира. Сталин умел организовать людей на успехи, на победу. Он умел работать сам и не давал продыху всем, кто был рядом с ним. Он вникал во все тонкости любого дела и требовал начатое доводить до конца. А уже при Хрущеве начались эти самые долгострои, которые стали бельмом на глазу у всех. — С деловыми качествами Сталина трудно кого-то сравнивать. Лично я очень ценил Косыгина. С нынешним президентом мне трудно сравнивать кого-либо. Во-первых, он еще мало побыл у власти, во-вторых, я не знаю, текущая экономическая политика — это его, Путина, политика или правительства. Мне трудно судить о прогнозах президента на будущее, о его конкретных планах. А план для меня, как вы понимаете, — это главное. — Помню самое основное ощущение — встревоженность, тревога за будущее. Что будет с нами, что будет со страной?