Первая московская Биеннале

Эпоха подмигиваний, подсказок, диссидентских издевательств (иногда очень опасных!) и «рабьего эзопова языка» в устах поэта-концептуалиста выглядит как-то уж очень ностальгически-благостно. Художнику, говорил Пригов, важно оставить три послания: самому себе, другу и миру. В нынешнем обществе, когда люди получают два новых продукта, не успев как следует потребить и переварить один предыдущий, исчезли оба первых послания – на них просто не остается времени. Осталось лишь третье, причем слово «мир» оказалось синонимом слова «рынок». А вот время от «оттепели» до «перестройки», отличавшееся, как известно, нехваткой продуктов в самом широком смысле и жестокой партийной цензурой, востребовало именно «послание другу». Эти «послания друзьям», никак не рассчитанные на вывешивание в больших престижных залах, и составляют суть выставленного проекта.Перед зрителями и вправду проходит целая эпоха, та самая, состоявшая из кухонных возмущений и бессильных рыданий в подушку, политических анекдотов, рассказываемых вполголоса, и ора до хрипоты о судьбах социализма и мирового пролетарского искусства (но все на тех же кухнях). Экспонаты, представленные в Третьяковке на Крымском, ею, кажется, просто еще пахнут – ее драмами, ее шутками, ее невеселым коллективизмом. Последнее очень важно – суть времени оказалась и сутью андерграунда.Даже если полотно «Пушкин в пончо» и огромно по формату – оно все равно «шутейное», и под нарисованным карикатурным человечком в черном цилиндре, пончо и современных полуботинках, легко идущим по некоему фону, весьма отдаленно напоминающему не то по-осеннему опадающий вишневый садик, не то персидский ковер, вполне могут играть дети художника… с детьми другого художника.Как и под огромнейшего размера полотном, на котором играют в шахматы на пляже вальяжный слон и озабоченный, явно проигрывающий бегемот.«Практически все московские художники-нонконформисты были «приписаны» к какой-либо из мини-колоний, каждая из которых взращивала собственную художественную стратегию, – объясняет пресс-релиз.«Существенная особенность художественных сообществ – то, что их участники не только работают, но зачастую и живут рядом друг с другом. Их творческая деятельность становится продолжением совместного быта. В смысловое поле работы вторгается бытовой контекст, предметы и язык повседневности…» Да, читая такое, впору поддаться искушению и… пожалеть о том недоброй памяти времени – художественное братство «единомышленников», сообщников, вправду ушло сегодня из художественной жизни.В те времена, когда художественное озорство, творческое новаторство власть давила бульдозерами, а позже просто тихо уничтожала, художник поневоле оформлял внутренний мир в собственную мини-галерею – на кухне, в мастерской, в квартире. И вот эти мини-галереи собраны вместе. Грустная, оставляющая тяжелое чувство фотография Валерия и Риммы Герловиных «Homo sapiens» – голые мужчина и женщина, интеллигенты, за решеткой клетки. Зоопарк это или милицейский эвакоприемник? Разницы-то нет – тюрьма есть тюрьма. «Железный занавес» группы «Гнездо» – настоящий прямоугольный кусок ржавого, грязного железа, и на нем надпись по-английски: «Iron curtain». Сейчас это не более чем «прикол» – а каково было под этим куском железа пить чай в чьей-то подвальной мастерской в те годы, когда многие «нонконформисты» имели друзей на Западе, а с ними так трудно было даже созвониться без проблем? Впрочем, основная часть все же – купание в стихии озорства без особого надрыва, ведь творцы – по определению люди легкомысленные. Немудрящая инсталляция Пригова: ящичек, на котором наклеено пять пластинок бумаги (то есть в нем еще пять маленьких ящичков):«Небо № 1», 2, 3, 4 и 5». Это уж точно для вдохновения за собственным письменным столом! А вот монументализм по-андерграундовски: «Гимн Гомеру» – картина величиной с «Явление Христа народу» и на первый взгляд очень похожа по композиции… однако, приглядевшись, замечаешь веселую издевку и здесь: крестьяне, жнецы, трудовой колхоз слушает приезжего акына… Традиции, в которых работал художественный андерграунд, разнообразны – от Энди Уорхола, тогда запредельно «чуждого», до советских мультяшек. А ироническое издевательство над советской атрибутикой – например, бархатно-красный стяг с вышитым портретом Ленина в колосьях, который висел тогда в каждом парткоме, – предвосхищает принципы современной рекламы: на выставке этот самый портрет держат аккуратно вышитые по бокам утенок Дональд и его кокетливая супруга-уточка.Но какое же тихое диссидентство без еврейской темы и самиздата? Вот фотография: молодой еврей, горько улыбающийся, в нескладном и длинном черном пальто советского пошива и неуклюжих очках, неказистый, как Филиппок, стоит на фоне безошибочно узнаваемой дээспэшной стены бюрократического заведения. А сверху надпись: «Обижают». А вот и самиздат – газета 60-х годов «Левиафан». В этих листках, писавшихся от руки, приятно встретить имя ныне всем известного Генриха Сапгира, опубликовавшего шуточные переложения библейских псалмов Давида: «Не убоюсь, Пусть будет вас / Больше хоть в десять тысяч раз / Потому что Бог – мой щит / Даст в зубы / Челюсть затрещит»…На выставке «Сообщники», интересной, часто трогательной, жизнь художников советского андерграунда выглядит похожей на быт флорентийской артели, так благостно описанный Джорджо Вазари. Примерно так же представляешь ее и после концепции Дмитрия Пригова. Заметим все же, что при всей жестокости средневековой флорентийской политической жизни там у власти не было бульдозеристов. Наверное, поэтому от той живописи остались сплошные шедевры… Не будем забывать, что талантливейшие люди в России именно в эту пору – от оттепели до перестройки – жили с перекрытым кислородом, спотыкались, падали, умирали или просто расплачивались свободой за неосторожное слово. Многие умерли от перепоя и безнадеги, фактически совершив медленное самоубийство. Как сказал забытый ныне поэт-алкоголик тех самых лет: «Кто упал, кто пропал, кто остался сидеть…» Вспомнишь об этом – и веселый смех, на который рассчитаны некоторые экспонаты, как-то застревает в горле…Целое движение, обещавшее вырасти в новаторскую современную живопись, было разгромлено, загублено, отправлено на задворки официальной художественной жизни. И как ни крути, выставка «Сообщники» – не демонстрация шедевров, созданных вопреки тяжелым временам, не свидетельство всепобеждающих искусства и человеческой мысли. Это скорее репортаж с кухонных задворок бывшего СССР, шутовской и печальный, – да ведь, быть может, и задворки эти вовсе не заслуживают тех горделивых ностальгических чувств, с какими они сейчас вспоминаются многим. [i]Александр Шабуров и Вячеслав Мизин.«Эра Милосердия». Баннер. АРТКлязьма-2005.Проект «Фактор зимы, или Снегурочки не умирают!»Кураторы – Владимир Дубосарский, Ольга Лопухова [/i]