Если папа сел за рояль — это святое
«Почему у вас такие грустные глаза?» – спрашиваю я у функционера и руководителя крупной музыкальной компании, который сидит в дорогом кресле напротив. «Нет, вам показалось. Вам, наверное, просто хочется эту грусть видеть», – отвечает функционер. Тихо-тихо так отвечает. — И Пугачева, и Лайма, и Аллегрова – личности. Писать для них трудно. Между той песней, которую приносишь Пугачевой, и той, которая потом выходит, — огромная разница. Алла – полноценный соавтор.— Понятно, что все не могут быть паиньками. Жизнь показывает, что чем человек талантливее, тем он сложнее и менее удобен в обращении. Какая мне разница, какой характер у исполнителя: мне же не жить с этим человеком. Мне результат важен.— Мой самый близкий друг – президент футбольного клуба «Шахтер» (Донецк) Ренат Ахметов. Другой близкий человек – Володя Дубовицкий – муж Тани Овсиенко. А в приятельских отношениях я со многими людьми шоубизнеса. С Валерой Леонтьевым, например, мне сложно разделить, где заканчивается творчество и начинается дружба.— Там живут моя жена и дочь.— Да. Моя жена – американка русского происхождения. Я женился, когда она уже жила в Америке.— И уютно. Но я столько лет потратил на то, чтобы сделать себе имя в России! Я люблю Москву. Так что приехать в Штаты, посочинять, отдохнуть – это да. Но месяца вполне достаточно.— Не могу сказать, что кто-то «натолкнул». Отец играл на баяне, купил мне в детстве гармонь. И я стал подбирать мелодии – те, что слышал в кино. Потом в нашем городке (я рос на Украине) появилась музыкальная школа, и меня отдали туда. Потом было музыкальное училище, потом институт. Так и пошло.— Послушным пацаном. Мама нас воспитывала достаточно жестко. Я очень благодарен родителям за то, что они, нуждаясь, смогли дать образование и мне, и сестре. Отец, к сожалению, рано умер – в 53 года. А мама сейчас в Москве живет.— Да. Во всяком случае, я с сыном достаточно строг. Когда мне показалось, что он прогуливает лекции в университете, я его оттуда исключил. Потом он сам попросил: «Пап, дай мне еще один шанс, я хочу учиться». Ведь, в сущности, есть два варианта: когда человека заставляют учиться (так он ничему не научится), и когда он сам переболел, передумал, поработал, пожил на те деньги, которые сам заработал. Тогда он вернется в студенческую среду совсем другим человеком.— Сделал все, что от меня зависело. Когда он захотел играть на гитаре – я купил гитару. Когда он захотел играть на пианино – купил ему пианино. Но отсутствие усидчивости сказалось. А может быть, и то, что в силу обстоятельств мы разошлись с его мамой, и я с ним не очень много общался. Впрочем, жизнь все расставит по местам, сыну ведь всего двадцать лет. Сейчас у меня еще и дочь, ей 16 лет. Так что я папа со стажем.— Мы договорились, что я буду не дедушка, а друг бабушки.— Нет, у меня не тяжелый характер. Но это на мой взгляд. Может, если бы вы поговорили с супругой, выяснили бы нечто другое. Но мне кажется, ей со с мной легко. Скорее всего это оттого, что мы все время на расстоянии – встречи, разъезды… Во всяком случае, когда мы вместе, нам просто хорошо.— Мои увлечения – это моя жена. Она и умная, и красивая. Обычно красивые – дуры, а умные – некрасивые. Но я нашел идеальный вариант. Долго искал.— Не могу сказать, что не ревнует.— Она никогда не давала повода. Знаете, если у нас что-то не так, жена говорит: «Сейчас как дам по шраму!» И я понимаю. Тут целая история. Дело в том, что шрам у меня остался после тяжелой операции в Нью-Йорке – у меня была киста поджелудочной железы. И после нее жена меня выходила, так что теперь у нее есть полное право так говорить. Думаю, удар мог бы быть болезненным.— Надо обязательно расставаться! Тогда быт можно воспринимать как поэзию. И в действиях жены на кухне видеть нечто возвышенное.— Моя дочь слушает музыку или смотрит телевизор, как в любой семье. Но когда я сажусь за рояль – выключает все сама. «Если папа сел за рояль – это святое». Но я ее к этому не приучал. Она сама все поняла.— Я совершенно внутренне свободный человек.— Нет. Я не могу сказать, когда это произошло. Наверное, последние десять лет нас изменили. Хотя «пережитки», как у всех, наверное, остались. Но уже сам факт того, что ты можешь сесть в самолет и полететь в Нью-Йорк записываться или в Париж отдыхать, дает ощущение свободы. Но свободой надо уметь пользоваться. Если этой свободой пользуются журналисты, которые пишут заказные статьи, – то увольте. Вот от Аллы и от Валеры Леонтьева и в несвободное время исходила энергетика свободы. Хотя они сами же от нее и страдали.— Я человек самодостаточный. Я не могу назвать себя удачливым, это видимость. Все зависит от того, как сам человек себя воспринимает. Можно быть богатым и с тремя рублями. А можно и с 10 миллионами чувствовать себя бедным, потому что у кого-то есть 100. Мне ничего не надо. Пусть все будет так, как есть. Я просил бы у Бога здоровья и жизни моей семье, моим близким. Пусть они все у меня будут. Если это возможно – попросить у Бога, то я это делаю через ваше издание.