Вешенские были

Не верится, что моему знатному земляку Михаилу Александровичу Шолохову 24 мая исполнится сто лет со дня рождения. Впервые увидел его, когда собкором «Комсомолки» переехал с Донбасса на родную Донщину. И первое задание: в Вешенскую едет Юрий Гагарин, будешь освещать его визит к Шолохову.Михаил Александрович приехал на станичный аэродром на своем стареньком «пикапе». Загорелый, в легкой рубашке, выгоревшей соломенной шляпе. Под стать ему спускается с трапа и Юрий Гагарин, тоже загорелый, в белой тенниске, да и то – жара за тридцать. Подходит к Шолохову, протягивает руку: – Здравствуйте, Михаил Александрович. Я вас таким и представлял.– Каким, Юра? – улыбается в короткие усы писатель.– Ну таким, от народа, а то писатели ведь… – и оглянулся на сопровождающих.А среди них – писатели и поэты из Москвы, столичные и местные партаппаратчики – человек тридцать, да все в пиджаках и при галстуках.– Казаки не любят, когда нос задирают, – отвечает Шолохов. – Знаешь что, занимай в моем «броневике» водительское место, космонавт. Посмотрим, к какому причалу ты нас доставишь.Пять дней в июне 1967 года мы ездили по округе, знакомились с житьем-бытьем в хуторах, на полевые станы заезжали. На одном из них Шолохов подозвал высокого, чернявого комбайнера: «Мишка, расскажи-ка Юрию Алексеевичу, за что я тебя пропесочил»… Тот смущенно заулыбался, снял с головы выцветшую фуражку с красным околышем: «Дак за это самое».Короче, едет Шолохов из станицы, а навстречу этот самый тракторист. Остановил «газик», спрашивает, куда тот собрался. Казак мнется: мол, в магазин послали.– За ней что ли?– Ну да, за белоголовенькой, привезли надысь.– Да кто ж в такую жару пьет?– Эх, Михаил Александрович, дак сорок на сорок…В другой раз за разговором Шолохов говорит: «Юра, а ведь моя-то творческая биография в Москве начиналась…» И рассказал, как молоденький парнишка с хутора Кружилинский, напечатав в местной прессе несколько донских рассказов, махнул в Белокаменную. Туда-сюда, чужой всем. Устроился мостить Столешников переулок, потом в жилтовариществе на Красной Пресне гроссбухи вел. Случай свел его с писателем Серафимовичем, в журнале «Октябрь» так и началось.…В Вешенскуюк вечеру приехали. Вся в зелени древняя станица удобно протянулась по берегу Дона, вокруг чисто, привольно. Держат жаркие пески корнями сосновый бор. А когда-то здесь вихрились под постоянными ветрами грязно-желтые песчаные бури.Маялись люди, особенно в страдную летнюю пору, даже станицу переносить собирались. Поехал Шолохов в Москву с коллективным письмом. Пошел прямо к предсовмина Косыгину.Вскоре создали в Вешенской крупный лесхоз. Тем и спаслись. Много добрых дел за писателем числится, только не вел никто в ту пору арифметику «меценатства». Да и не то слово для той помощи, что оказывал Шолохов землякам… Рассказывал нам Михаил Александрович и о войне. Был Шолохов военным корреспондентом в чине полковника. Писал в «Правду», «Красную Звезду», в «окопные» газеты – «дивизионки». На второй день войны маршал Тимошенко, тогда нарком обороны, получил из Вешенской телеграмму: «В любой момент готов встать в ряды РККА и до последней капли крови защищать Родину».Спросил однажды я Михаила Александровича о войне, о романе «Они сражались за Родину». «Ни одна война ничего не созидала, – в раздумье сказал писатель. – Тут речь о патриотизме вести надо, воспитывать его с ползункового возраста». А роман Шолохов начал писать в декабре 43-го.Пригласил его в то время Сталин на Ближнюю дачу, на обед. Застолье человек двенадцать – члены политбюро, военачальники. Сталин и говорит, что, мол, конец войне уже виден, надо бы Михаил Александрович книгу писать. Предложил поехать в Грузию, заодно и отдохнуть.– Нет, товарищ Сталин, не поеду.– Это почему же? – удивился Сталин.– Да вина там много, работать не смогу…По неприятному поводу пришлось повидаться со Сталиным в 1947 году. Рассказал мне об этом близкий Шолохову донской писатель, тоже фронтовик, Виталий Закруткин. Сразу после войны станицу Вешенскую осаждали «десанты» из братских республик. Конечно же, застолье. Гуляй, казак… А тут еще выступил Михаил Александрович на пленуме Ростовского обкома партии с критикой, что медленно идет восстановление разрушенного фашистами в войну. Те сразу донос в Москву: был, мол, Шолохов нетрезвый, вот и нагородил… Вызывают писателя в столицу. Позвонил ему в полдень помощник Сталина Поскребышев: «Михаил Александрович, никуда не отлучайтесь».Часа через два пришла за ним машина, приехали в Кремль. Входит автор «Тихого Дона» в кабинет генералиссимуса слегка оробевший. Огляделся – никого нет. Вдруг из противоположной двери выходит Сталин, дымя трубкой, в обычном френче без погон.Прошелся мягко в своих горских сапогах без каблуков, потом подошел, спросил: «Пьете, товарищ Шолохов?» – «Выпиваю», – ответил писатель. От такого прямого ответа вождь, видимо, опешил, сделал паузу, добавил: «Вопрос о вас пока не стоит на Политбюро, но может встать».Вернулся Шолохов в гостиницу, где его друзья ждали. «Все, други, завязываю». После признался Закруткину: три дня спиртного в рот не брал… А вообще-то грязненькую волну слухов о его загулах распустили недруги и завистники, в том числе и ростовские писатели, которые еще в 40-е годы кляузничали на него – и в обком партии, и в Москву. Оттуда даже комиссия приезжала разбираться – как ведет себя в быту автор «Тихого Дона». Уехали ни с чем.Правда, выговор на бюро Вешенского райкома партии Михаил Александрович однажды схлопотал. Мало кто знает, что, уже будучи лауреатом Нобелевской премии, на пресс-конференции в Париже заступился за Бориса Пастернака, сказав, что роман «Доктор Живаго», изданный во многих странах, следовало бы вначале напечатать в своем доме, а не обливать незаслуженно помоями. Секретарь райкома Петр Маяцкий сказал мне: было указание о выговоре из идеологического отдела ЦК… …Вспоминаю лето 1957 года. В донскую областную газету «Ленинское знамя» приехал Шолохов. В ней впервые был напечатан рассказ «Судьба человека». На встрече с коллективом писателя спросили, сколько времени он его писал. «Думал об этой теме не один год, – ответил он, – а на бумагу вылился мой Соколов со своей судьбой за два дня». Помолчал, улыбнулся, добавил: «И две ночи».Впервые стране было рассказано о мытарствах бывшего военнопленного, так схожих с горькой долей сотен тысяч тех, кто зачастую по вине бездарных командиров оказался в гитлеровских лагерях.И вот однажды получаю я задание из «Комсомолки»: «Пересылаем тебе «закрытую брошюру», в которой китайская пресса разнесла рассказ «Судьба человека». Передай Шолохову, пусть выскажется по этому поводу и даст свою оценку движению хунвейбинов». Приехал в Вешенскую вечером, через редактора районки передал брошюру писателю.Утром Михаил Александрович принял меня в своем кабинете на втором этаже. Неулыбчив. «Расстроила меня эта книжонка, – сказал он. – Вот уж не думал, что моего Соколова предателем посчитали, изменником родины, что ему место в лагере, да и автору – тоже. А писать ничего не буду». Я с молодой горячностью стал было уговаривать Шолохова, надо же, дескать, дать отпор зловредным хунвейбинам.– Это все наши газеты пишут, а сам я не знаю, что там происходит.Возможно, идет борьба с бюрократией, пусть даже по-азиатски жестокая, но нужная.Была у Шолохова московская квартира на Сивцевом Вражке, любил наезжать в столицу. И всегда в гимнастерке. Но однажды пришлось ему надеть фрак. Это когда в декабре 1965 года поехал в Стокгольм на вручение Нобелевской премии. Сшили его в совминовской спецмастерской, где вождей и дипломатов обшивали. Когда вернулся, сдал непривычную одежу и с облегчением надел гимнастерку. В Вешенской устроил в своем доме большие посиделки – собрались все местные, из «посторонних» пригласил лишь близких писателей – Виталия Закруткина и Анатолия Калинина. Тост такой поднял: «Вручали мне Нобелевскую премию в Золотом зале среди сверкающих драгоценностями гостей. Но должен вам сказать, дорогие товарищи, в вашем обществе мне роднее и теплее…» А из Москвы все звонки-звонки.Просьба устроить в Ростове пресс-сконференцию. Отложил до лета следующего года. И вот с собкорами центральных газет собрались в аэропорт, чтобы лететь в Ростов. Томимся в зале ожидания – жара под сорок.Наконец, объявили посадку. В самолете ждут взлета около ста журналистов – наших и иностранных, чиновники МИДа. И вдруг сообщение по радио: «По метеоусловиям рейсы на Ростов отменяются».Позже сотрудник КГБ Геннадий Баранов, впоследствии генерал, доверительно мне рассказывал.Оказывается, Шолохов приехал накануне пресс-конференции в Ростов. Сел на госдаче играть с обслугой в домино, изрядно принял, наутро опохмелился коньячком, а явившимся за ним обкомовским чиновникам сказал: «Да ну их, не поеду, вопросики всякие начнут задавать, вроде, кто автор «Тихого Дона», надоело». Так и не поехал…А на своем 80-летнем юбилее Михаил Александрович поднял стакан минеральной воды: «Вот, друзья, казак до чего дошел, вы уж извините».Похоронили его на краю участка вблизи родного дома, по завещанию, без священников и оркестра.