АЛЕКСАНДР ГОРБАНЬ: В ТЮМЕНИ НА КУХНЕ Я ОБЩАЮСЬ С ЧЕХОВЫМ

— К несчастью, я не знаком с ними, а то бы пообщался. Да, нынче все расслабляются – одни с проститутками, другие – сами будучи таковыми, третьи… идут в режиссеры или балдеют от тайского массажа. Но я не желаю из театра устраивать развлекаловку! Хотя «спасать искусством» тоже никого не стану.Никого не спасешь. Никого не убедишь. Я делаю ставку на жесткую армейскую дисциплину вкупе с высоким творческим началом. Не знаю, для кого как, но, по мне, сейчас слишком много демократии развелось. И театр не исключение: «Э-эй, братцы! Пьем до утра: и-и ра-ааз! А проснемся бухими – добавим еще: и-и два!!!» Не хочу бардака! Уже наелись под завязку. Хочется, чтобы в театр приходили здоровые, чистые, красивые люди. Разве это так много? — Обедняет? Работа Фоменко – это высший пилотаж. Вот так, без лишних эпитетов и сравнений. Только не сразу это понимаешь. Еще бы! Нас так и тянет на авангард. Вся Европа, Америка, да кто угодно давно выжали из русского театра все, что могли выжать, а мы… Мы продолжаем соблазняться каким-то сраным авангардом столетней давности… А Петр Наумович – мастер, умеющий ставить в любом жанре, тонко чувствующий победу.Помню генеральную репетицию в Вахтанговском своего спектакля «За двумя зайцами»: ор, шум, гам, куча людей, какаято перебранка, у меня пульс – сами понимаете… Вдруг ко мне подходит ассистент: «Вас Петр Наумович на пару слов!» Я чуть не послал: «Какой еще Петр На…» Однако сообразил, бросился его разыскивать. И тут – до премьеры, до репертуарной раскладки — он заявляет, что спектакль удался, что спектакль сенсационен.— Заплатишь побольше – понравится! — Всегда! — Если кто-то повел себя некрасиво – это его проблемы. После конфликта я стараюсь сгладить все углы, чтобы ни в коем случае не оставалось недоговоренностей. Цитата к случаю: «С врагами я разберусь. Что мне с друзьями делать?» По сути моя профессия – привносить в мир людей побольше комфорта.А если не желать здравия или покойной ночи – может, и вовсе не стоит жить?.. Тем более познавая сложную науку не жизни, но выживания. Мне-то проще – глядите: одни кости да жилы. А дребезжал бы излишним жирком – сожрали б за милую душу! Сегодня просыпаюсь утром: ни горячей воды, ни холодной, ни газа… Но глоток кофе никак не помешал бы. Газа нет – бери кипятильник; его нет (увезли на дачу) – бери электрический чайник. Но чайника тоже не оказалось. Пришлось варить кофе на утюге.— Ай, не люблю зануд да нытиков, их так много развелось! Работать надо. Тогда никакой депрессии не будет. Ясно? Боюсь показаться резким и плоским, но жизнь многому учит. Раньше я был добреньким, а сейчас стал… добрым. С рычащей буквой «р».— Посмотрите по сторонам: это мы с вами ходим – светлые, красивые, любящие, воспитанные, образованные, хорошо одетые люди. Ходим и болтаем, находясь в порочной круговерти эгоизма. Всю социальную боль, все, чем дышит народ, я ношу в себе, не забалтывая и не утрируя. Сидя на кухне где-нибудь в Тюмени, я ни много ни мало общаюсь с Чеховым, и не потому, что я – повернутый, просто хочу поделиться своей любовью и, может быть, найти ключ к современному миропониманию.— За то, что мы порушили все нравственные институты и каждодневно не стремимся к светлому пределу, – все будем жестоко наказаны. И наказание уже в пути. У меня 14-летняя дочь. Но голова у нее совсем другая, нежели у меня: вместо мозгов – компьютер, иначе не скажешь. Был момент, когда компьютер настоящий у нее сломался. Гляжу: стала с бабушкой больше общаться, книги читать. Сейчас снова сидит за компьютером. И все семьи такие. Мы не передаем своим детям того, что должны были бы передать. Даже на «ремнем по заднице» нас перестало хватать.— А на театр – погибает он или нет – обычно смотрят двояко. Исторически так: было всегда и будет... Применительно же к дню сегодняшнему: молодежью никто не занимается, среднее поколение махнуло на себя рукой, стариков – кого не похоронили – списали, из провинции золотые кадры не черпают. Чураются: дескать, не Москва. Нет никакой провинции, кроме как духовной! Раньше в актере порода сидела, а сейчас все держится на технике или интуиции.— Вишневый. — Вспомнил знаменитый спор Чехова и Станиславского: какой же это сад собрались вырубать — вишнёвый или вишневый? Вишнёвый сад всегда в цвету, и перевести его на щепки – варварство. Вишневый же цветет и плодоносит в последний раз – такой он старый. Вырубив его, только оздоровишь атмосферу вокруг… Я выбрал вишневый, трактуя его судьбу как диагноз нашего общества.