Злая тоска колымских лагерей

Пароход «Сахалин» с первым этапом зэков, представителей всех сословий и возрастов, бросил якорь в пустынной бухте Нагаева студеным утром 4 февраля 1932 года, когда и самого города, официально основанного в 1939-м, еще не было. Только что созданный трест «Дальстрой» нуждался в дешевых рабочих руках. И стараниями ведомства Ягоды-Ежова-Берии он получал их сполна. Добыча россыпного золота, олова и урана, заготовка пиломатериалов, лов рыбы, мельничное и пекарное производство – всем этим занимались здесь люди в серых оборванных робах, еще вчера возглавлявшие университетские кафедры, блиставшие на театральных подмостках и командующие целыми армиями. Впрочем, как и простые учителя, водители трамваев и водопроводчики. Колыма уравняла всех.Добиться привилегий у 60-градусных морозов и у пронизывающих до костей ветров и впрямь было невозможно. Зима на Колыме – это действительно страшно. Моторы машин здесь стараются не глушить больше чем на 10–15 минут – поршни намертво прилипают к стенкам цилиндров. Даже метровой толщины кирпичные стены «Транзитки» промерзали насквозь.Что уж говорить о лагерных бараках, сложенных из чахлой даурской лиственницы! И это при том, что в самом Магадане температура обычно не бывает ниже 25–30 градусов мороза. Но стоит же отъехать от несущего хоть какое-то тепло Охотского моря на 5–6 километров – и ртом лучше не дышать, враз полопается зубная эмаль.Кстати, уже в наше, постгулаговское, время скульптор Эрнст Неизвестный, руководивший работами по возведению «Маски Скорби» далеко не в самый холодный сезон, обморозил себе кисти рук…А старые магаданцы вспоминают, как в эпоху царствования приснопамятной 58-й статьи не хватало машин-автозаков и колонны вновь прибывших гнали пешком. Однажды на Колымском тракте насмерть замерз целый этап заключенных, около 700 человек. Не слишком опытные провожатые сбились с пути. Заплутавшие люди пытались укрыться от смерти в распадке между сопками, но это было бесполезно. Всех их так их и нашли лежащими рядышком: «враги народа» бок о бок с конвоирами и сторожевыми собаками.Каждую весну с сотен колымских сопок сходят подтаявшие ледяные «шубы», увлекая за собой камни и зыбкий грунт. Тогда-то на свет и показываются человеческие черепа и кости. Год от года их не становится меньше. Это останки тех почти трехсот тысяч (цифра примерная, ее никто никогда не уточнял – да и возможно ли уточнить?) замученных в здешних лагерях русских, украинцев, латышей, литовцев, эстонцев, поляков, немцев, японцев – граждан всех 16 тогдашних республик Страны Советов и десятков стран мира. Хоронить «по-хорошему» было сложно. Да и зачем зэкам покой? А фанерная звезда им и вовсе не полагалась. Похоронная команда (те же зэка) выдалбливала в вечной мерзлоте ямку сантиметров в 50–70 глубиной, иногда сверху вбивали колышек с приколоченной крышкой от консервной банки, где значился кем-то выдуманный порядковый номер.В иных районах «на трассе», связывающей Магадан с Якутском, существовала целая изощренная похоронная индустрия. У подножия сопки экскаватором выкапывали ров, немедленно заполнявшийся телами расстрелянных и умерших от голода и холода зэков. Следующий ров копали чуть выше, а землей из него засыпали первую могилу. Так росли чудовищные пирамиды – сопки, начиненные тысячами трупов. На некоторых рудниках кладбищем становились заброшенные штольни и шахты – их под завязку забивали трупами и… нередко даже не засыпали.Сегодня колымчане, те, кто постарше, собирают людские останки и пытаются похоронить их подобающим образом. У местной же молодежи куда более «прогрессивный» взгляд на такие вещи: черепами, в которых нередко видны аккуратные круглые отверстия, модно украшать интерьеры сельских дискотек… Если взглянуть на нынешнюю карту Магаданской области, то бросается в глаза густая россыпь обозначений, почти не встречающихся, к примеру, на карте Европейской России: «бараки», «нежилое», «избы» – это остатки империи СЕВВОСТЛАГ (Северо-восточные исправительно-трудовые лагеря). Остатки, надо заметить, прекрасно сохранившиеся: природный «холодильник», кажется, навсегда законсервировал грубоватые сооружения из стойкой ко внешним воздействиям лиственницы. Здешние жители, правда, порастаскали лагерные вышки и бараки на стройматериалы и на дрова, но чем дальше от трассы, тем чаще натыкаешься на жуткие памятники эпохи «красного геноцида».Бутугычаг, Холодный, Кинжал, Эльген, Хатынах, Оротукан – названия лагерей, что были, порой, пострашнее Освенцима или Майданека. Здесь свои убивали своих и даже не прятали следов, сохраняемых по сей день вечной мерзлотой. Куски телогреек, незамысловатые деревянные миски, облезлые ушанки валяются кое-где на еще крепких полах уцелевших бараков. Есть тут и сколоченные из толстых досок звезды, в лучи которых вмонтированы электропатроны с проводами: заключенных заставляли изготавливать светящиеся во тьме «вечной» магаданской ночи символы советской власти, наружную рекламу «самого справедливого в мире» строя. Вещи остались в неприкосновенности и после закрытия зон – все, включая надзирателей, старались поскорее покинуть эти места. Относительно недавно, в 1980-е, фотоэкспедиция одного немецкого журнала обнаружила целое поле, затерянное на колымских просторах и обнесенное колючей проволокой. Оно было засыпано почти не тронутыми тленом мужскими ботинками! Апокалиптические фото горячо обсуждала вся Европа.И, конечно, остались тачки – «Машина ОСО – две ручки, одно колесо!», как горько шутили зэки, намекая на Особые совещания, за пару минут превращавшие человека в раба с нереальным тюремным сроком. Мало кто знает, что это «главная лагерная механизация» сама по себе весила чуть ли не центнер: грубые доски, шершавые ручки, тяжелые кованые скобы да цельнометаллическое колесо. Толкая день ото дня такую, нагруженную песком или породой тачку, человек, получающий в сутки полбуханки хлеба с мякиной, терял силы и таял на глазах. А на урановых рудниках Бутугычага средняя продолжительность жизни зэка вообще не превышала одной пары месяцев: радиационный фон здесь был таким, что у обреченных выпадали все волосы. И сегодня несколько ржавых бочек с никому не нужным урановым концентратом стоят неподалеку от осыпавшихся штолен.Нынешний Магадан – столица колымского края – живет размеренной, даже отчасти сонной жизнью. Он дремлет, этот трех-пятиэтажный город – общий памятник вольным первопроходцам-геологам и зэкам, отправлявшимся сюда не по своей воле. Золотой бум давно прошел, экономика в упадке, и от 750 тысяч жителей области за последние 15 лет осталась ровно треть. Люди же здесь по-прежнему немногословны, основательны и, конечно, предприимчивы. Пару лет назад один рыбак по весне заметил, что на берегу ручья – дело было недалеко от Магадана – под подтаявшей землей обнажился косматый бок погребенного тут мамонта. Своей находкой он распорядился оригинальным образом. Вернувшись к мамонту с гребнем, он… вычесал из бока всю шерсть и заставил жену связать из нее свитер! Данный предмет гардероба грел тщеславного мужика около месяца, пока кто-то из его друзей не проболтался о «10 000-летнем свитере» местным криминальным авторитетам. Те, «как порядочные люди», с ходу предложили рыбаку миллион рублей за чудо-изделие, а когда тот отказался от сделки, взяли и нажаловались на строптивца в милицию. В итоге он еле избежал суда за разбазаривание «ценностей государственного масштаба». А за останки мамонта достались ученым.Сейчас в Магадане – лето, зеленеют лиственницы, а жители рыщут по сопкам с «гребенками», собирая голубику и бруснику – кровь здешних просторов. Воспетая Высоцким Нагайская бухта, как и 70 лет назад, почти пуста: некогда мощный рыболовный флот ветшает на глазах. Люди один за другим уезжают «на материк» – на Колыму за «длинным рублем» уже никто не едет. И когда с 200-метровой высоты, стоя рядом с «Маской Скорби», бросаешь взгляд на серый город, который обступили хмурые сопки, вдруг да подумаешь: а может, оно и к лучшему?