УРОКИ РОММА

Он первый меня разглядел и после школы-студии МХАТ взял сразу на второй курс ВГИКа. При том, что сам я в то время не ощущал в себе таких уж способностей! У него был замечательный талант «угадывателя дарований». Он был педагогом не в том смысле, что хорошо учил снимать кино. Этому не научишь. Он воздействовал на нас при помощи какой-то психотерапии.Его жена, замечательная актриса Елена Кузьмина, рассказывала, что в последние годы работы во ВГИКе Михаил Ильич приходил домой расстроенный. Ему казалось, что ученики его не понимают, что он не может до нас достучаться. Переживал, что не смог сформулировать свои жизненные позиции. Именно эти его сомнения и терзания стали одним из основных уроков, которые сделали нас людьми! Я был студентом второго курса, когда мне впервые в жизни предложили эпизод в картине «Убийство на улице Данте». Вы только представьте себе: знаменитый режиссер, снявший такие картины, как «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», «Пышка», «Тринадцать»... И такой человек приглашает меня сниматься! Сами понимаете, страшно. Я стеснялся, не мог связать двух слов. После съемок говорю ему: «Михаил Ильич, что-то у меня не получается, не могу я сыграть убийцу!» А он отвечает: «Да все хорошо, не волнуйтесь. Вы будете у нас застенчивым убийцей». После он пригласил нас с Мишей Козаковым в ресторан. Угощал, рассказывал, какое вино к какому блюду подходит, что после чего надо подавать, как правильно расплачиваться с официантом... И так расположил к себе, что я готов был уже перейти на «ты». Он был знатоком необходимых в жизни вещей. Настоящий мужчина — красивый, простой, мужественный, естественный и умный. Он во многом знал толк! Картина «Убийство на улице Данте» для Ромма была всего лишь промежуточным звеном, но в моей скромной биографии сыграла очень важную роль. Он снимал ее в 55-м году — мне тогда было всего двадцать лет. И если бы не эта картина, возможно, Охлопков не позвал бы меня на «Гамлета». Ничего не скажешь, удачный старт для молодого артиста, хотя, на мой взгляд, это не лучшая работа Ромма. Он делал ее в тот период, когда снимать по-старому не хотел, а по-новому еще не знал, как.Я пришел к нему, потрясенный фильмом «Девять дней одного года». Эта картина впервые ввела в кинематограф рефлексирующего героя — интеллигента, который сомневается и размышляет. И это в то время, когда популярностью пользовались герои Рыбникова! Картина «Обыкновенный фашизм» стала событием не только кинематографической, но и общественной жизни. А ведь оба эти фильма он делал уже на склоне лет. Но они получились удивительно молодыми и мощными. Именно они сдвинули с места тот локомотив, который тянет за собой весь кинематографический процесс.В 61-м году на шестидесятилетие Ромма мы всем курсом устроили ему праздник. И поскольку я по молодости баловался имитациями, то пародировал Михаила Ильича. Это был гвоздь программы! Я как бы читал лекцию, студенты задавали вопросы, а он (в моем лице) отвечал.«Михаил Ильич, как вы относитесь к Тургеневу?» Ходил, молчал, думал, затягивался сигаретой, потом останавливался и сообщал: «Н-у-у...» И это действительно было его отношением к Тургеневу! Я старался изо всех сил, мои однокурсники от души веселились, сам же Михаил Ильич был очень сдержан. Подумав немного, он осторожно спросил: «Неужели я и вправду так гримасничаю и кривляюсь?» Мы весело закричали: «Да, Михаил Ильич, именно так!» Он озадачился и некоторое время после этого, читая лекции, следил за собой и своей мимикой. Но продержался недолго, вернувшись к характерным выражениям и своей неповторимой пластике. Потом в картине «Девять дней одного года» я имел неосторожность спародировать одного человека, который страшно на меня обиделся. Расстроенный, побежал к Михаилу Ильичу за советом. Тот сказал: «Ну, объясни ему, что ты и меня пародируешь!» — «Я говорил, он все равно обижается». Ромм подумал и махнул рукой: «А-а, пройдет...» Я у него только снимался, не учился, но в каком-то смысле он и меня многому научил. Он оставлял частицу себя в каждом, с кем сталкивался! Абсолютно все, кого я знаю, вспоминают о нем хорошо. Однажды он мне сказал: «Знаешь, Миша, в чем моя трагедия? Я много талантливее своих фильмов...» Я всегда получал от него помощь, в том числе и материальную. Он постоянно нас защищал. Помню, моя первая актерская дипломная работа встретила сильное неприятие со стороны начальства. Ромм вопреки всему ее одобрил, поставил пятерку и написал письмо на кафедру. Но мне он при этом сказал: «По-моему, Володя, тебе надо играть интеллигентных людей». Кажется, я не смог выполнить это его пожелание.Однажды я приехал к нему на дачу по какому-то делу. Он сразу попытался накормить «бедного студента» борщом. Я гордо отказался. Но Михаил Ильич не отпускал меня до тех пор, пока я не согласился взять пакет с бутербродами! Как он сказал — «на обратную дорогу»... В общем-то, мелочь. Но его смущение и растерянность от моего отказа очень характерны для его отношения к каждому из нас, студентов.В последние годы жизни Михаил Ильич увлекся написанием мемуаров. Правда, он боялся работать в этом жанре из суеверия. Кто-то сказал ему, что Эренбург умер потому, что закончил мемуары и ему уже незачем было жить. Поэтому Ромм придал своей работе форму рассказов о жизни и кинематографе. Он считал, что настоящая жизнь началась для него именно тогда, когда он пришел в кино! Он вообще был изумительным рассказчиком и очень это любил. Жена ему часто говорила: «Главный твой талант в том, что ты трепло!» И он нашел весьма прогрессивную для тех лет форму записи — надиктовывал свои рассказы на магнитофон. Когда я приходил к нему в гости, он его включал, чтобы я прослушал очередной рассказ. Сам он при этом не мог удержаться и начинал повторять вслед за магнитофоном. Это были истории на полтора-два, иногда три часа — безумно интересные, смешные, талантливые! Не знаю, какова теперь их судьба.Поначалу моя актерская карьера складывалась не очень удачно. И вот однажды Михаил Ильич, узнав о том, что мне в очередной раз предложили эпизод, сказал: «Ничего-ничего... В кино еще будут нужны такие лица, как у тебя!» Услышав, что я хочу заняться режиссурой, он сделал все, чтобы доказать мне реальную возможность этого. И через десять лет после окончания ВГИКа я поступил к нему второй раз — на режиссерский. Теперь вот сам преподаю в ГИТИСе. Все время вспоминаю, чему он нас учил. Как рассуждал о жизни. Не «давил авторитетом», а анализировал свои ошибки. Теперь-то я понимаю, что это было! Как-то я написал пьесу по мотивам романа Шагинян, получив, разумеется, ее разрешение на это. Но когда пьесу уже вовсю репетировали в ленинградском ТЮЗе, Шагинян заявила, что никакого разрешения не давала и вообще категорически против. Она была очень капризной и категоричной женщиной, к тому же глухой, поэтому договориться с ней было крайне трудно. Как в конечную инстанцию, я отправился к Ромму. Он тут же написал ей письмо. Это произошло 31 октября 1971 года, а на следующий день, 1 ноября, он скончался. Я был одним из последних, кто его видел... Через несколько дней пришел ответ от Шагинян. «Товарищ Меньшов! Письмо от Ромма я получила вместе с газетой, где был напечатан некролог. Я очень уважала Михаила Ильича, поэтому даю вам все права на пользование своим романом. Делайте, что хотите». Выходит, Михаил Ильич помог мне даже после смерти.