Столичные «психи» на самообслуживании

Олигофрены всех разновидностей, шизофреники и беспомощные в быту интеллектуалы-дэцэпешники живут тут бок о бок десятилетиями. Только на одном этаже четырехэтажного женского корпуса коротают свое существование больше сотни больных. На всю немощную рать приходятся одна санитарка и медсестра. Своими силами они не смогли бы обиходить и десятой части «психов», поэтому берут в помощники самих пациентов.У хрупкой сорокалетней Зои — шизофрения, женщина поступила сюда из Кащенко. Зоя не буйная, поэтому медики озаботили ее по полной программе: она раздает таблетки, подкладывает судно под «лежачих»... За это ей перепадают лишняя тарелка щей, кой-какая одежонка, бывает, пачка сигарет.Девятнадцатилетняя Юля, «колясочница», здесь всего четыре года. Девушка считается «домашней» — к ней часто ходит мама. С ней в комнате живут две Иры — тоже «на колесах». Ира-старшая в интернате 13 лет. Когда Зоя не может или не хочет подложить под нее судно, Ира подползает к краю кровати, падает на пол и отчаянными усилиями пытается сделать все сама. Раз в месяц к ней приходит бабушка. Есть еще брат, но домой Иру не возьмут никогда — ухаживать некому.В обшарпанных палатах, где нет даже нормального освещения (люстры побиты и с потолка свисают оголенные лампочки), стоит изобретение века: туалеты-самоделs: дырка в простом стуле, в ней таз, а сверху — крышка. Над сооружениями прибиты перекладины, чтобы неходячие могли ухватиться, когда их пересаживают с коляски. На подобную манипуляцию уходит минут двадцать.«Колясочники» — единственные носители разума посреди шизо- и олигофренического мрака, царящего в интернате, они же и наиболее уязвимые в быту — полностью зависят от своих ходячих соседок. Без их помощи интеллектуалки не могут ни пересесть с кровати на коляску, ни поесть, ни сходить в туалет.Детдомовская Надя тоже трудится за медсестер. Взглянув на эту красивую девчонку, никогда не скажешь, что у нее олигофрения. «Педагогически запущенный ребенок» — так врачи говорят.Надя моет своих грузных соседок в ванной, стрижет им ногти, стирает их вещи, за это получает «отгулы» — иногда ее отпускают на волю, как называют здесь мир вне интерната. Пару лет назад нашлись Надина мама и две сестры.Мать оказалась тяжелой алкоголичкой, сестры — наркоманками.Признать Надюху признали, но забрать в свою квартиру не хотят — ведь прописывать придется.Раньше девушку пускала к себе тетка, денег давала, одежонки подбрасывала, но в последнее время щедрость ее приутихла.Существование этих людей в стенах интерната чем-то напоминает тюремное заключение. Роль надзирателей в интернате выполняют сами больные, и полная зависимость одних от других делает жизнь лежачих пациентов мучительной. Подобная ситуация сложилась не только в этом учреждении — проблемы из-за отсутствия должного ухода испытывают все 8905 психоневрологических больных, населяющих столичные интернаты.— Посудите сами: кто захочет ухаживать за лежачими больными за 500 рублей в месяц? — говорит Андрей Пентюхов, курирующий в городском Комитете социальной защиты работу стационаров. — Вот и приходится медперсоналу использовать труд самих пациентов.Из бюджета на долю каждого больного ежемесячно приходится 1800—1900 рублей. Прибавьте к этому пенсии (все они перечисляются на счет интерната). Правда, дееспособным с этой суммы перепадает 25%, зато за остальных денежку получает интернат, являющийся опекуном. Но, увы, государственное содержание не делает жизнь немощных достойной.— Нет ничего криминального в том, что больные обречены ухаживать друг за другом и целыми днями не видеть ни медсестер, ни санитарок, — считает директор интерната Николай Пименов. — Это у нас такая трудотерапия. Мы берем наших больных, тех, кто с сохранным интеллектом, на работу, официально заключаем контракт, деньги им выплачиваем.Нет, конечно, не в размере официальной ставки — намного меньше. Кто же будет больным ставку платить? А когда пациент начинает упрямиться (то бишь обострение наступает), ставим на его место другого.Для Николая Павловича стало настоящим откровением, что в его интернате люди с сохранным интеллектом не только утки выносят, а еще и таблетки раздают, моют лежачих, стирают, дежурят по отделению и вообще месяцами полностью заменяют младший обслуживающий персонал, неся тяжелейшие физические нагрузки и подвергая здоровье и жизнь сотоварищей большому риску.— Не может такого быть! — усмехнулся он, но провести в отделение отказался.Все обитатели интерната прописаны здесь же, поэтому обратно отсюда почти никого не забирают (истории известна лишь пара случаев) — чтобы не прописывать в своей квартире.Зато отправляют сюда немощных родственников в последние годы все чаще. В интернат ежемесячно поступают до десяти человек. Выйти из него возможно только либо в Кащенко (если сильное обострение наступит), либо на кладбище. Смертность пациентов за минувший год достигла 80 человек. Кстати, судмедэкспертизу по факту смерти больных в интернате не проводят — априори причина смерти определяется как естественная, вызванная либо застарелой соматической болезнью, либо спецификой заболевания (скажем, дауны редко доживают и до пятидесяти). По мнению директора, столь высокая смертность объясняется еще и тем, что среди вновь поступающих все больше глубоких стариков — тех, кому за семьдесят, а то и за восемьдесят. А может, причина повышения смертности еще и в никудышном уходе за больными? Впрочем, это не установили бы никакие судмедэксперты.В столице пока не существует интернатов на коммерческой основе. Есть пансионат «Замоскворечье», для здоровых, — своего рода дом престарелых, туда народ принимают в обмен на московскую квартиру. Что же до психоневрологических больных, то их, кроме интернатов, поместить некуда.Медики с каждым годом работают все хуже — специалисты бегут из интернатов в поисках приличных заработков (зарплата медсестры — менее 1000 рублей, санитарки — около 500 рублей).Между тем армия инвалидов с детства неуклонно растет. Выхода из сложившейся ситуации не видят ни родственники, ни бюджетники-медики, ни начальство из городского Комитета социальной защиты.— У нас здоровые-то живут черт-те как, а вы за «психов» волнуетесь, — сказал мне «не для записи» один из начальников. — Они ведь ненормальные и не понимают, что им положено в этой жизни.