Клара Новикова: Есть птичий грипп, а есть птичий юмор

– Я очень редко смеюсь, потому что знаю, как сделана та или иная шутка изнутри. Конечно, может быть какой-то трюк или гэг, который я могу похвалить. Но чтобы искренне засмеяться – это редкость.– Ну, из актеров, конечно, это Раневская. Или Чарли Чаплин, вообще очень многие из немого кино. В этом жанре некоторые моменты, конечно, выглядят несколько грубовато, но по сравнению с тем, что есть сейчас, это просто милые, невинные шутки. Из современников мне очень нравится Гришковец. Мне интересен его юмор. Вуди Аллен очень нравится. Комедии Гайдая очень смешные, хотя их очень ругали, когда они появились.– Мне кажется, это вообще связано со временем. Сейчас время такое, что надо удивлять, причем быстро. Это ведет к некоторому отупению. Ведь некогда думать над тем, как сделать что-нибудь тоньше, показать человека с его чувствами и мыслями. Это занимает время, а его сейчас просто нет. Вот и получается, что нужно очень быстро все придумать, снять, и денег еще на этом собрать как можно больше. Вот великое изобретение – компьютер. Но мне кажется, что он со временем вытеснит человека с его какими-то внутренними проблемами, воспоминаниями. Думать уже некогда, нужно быстрое мышление, нужно все время торопиться, и человек просто не успевает за этим. Понятно, что компьютер очень удобная вещь – один Интернет чего стоит! У меня, кстати, тоже есть сайт, правда, я не особенно за ним слежу, но очень хочу научиться владеть всеми этими технологиями. Там ведь все есть – такие объемы информации, там можно прочесть почти любую книгу. Но разве это заменит радость от того, что ты берешь книжку в руки, перелистываешь ее страницы?– Ну конечно, это наши соотечественники, хотя бывают и американцы – те, которых знакомые приводят или еще кто-нибудь. Они очень приветливые и все время улыбаются, хотя ничего не понимают из того, что я говорю. Я же на концертах со многими зрителями знакомлюсь – и вот сидит, например, какой-нибудь Джон, улыбается, а рядом его русская жена. Я ее спрашиваю – почему он смеется, он что-нибудь понимает? А она отвечает – нет, просто он говорит, что у вас физиономия очень смешная… Но в основном, конечно, приходят люди, которые меня уже знают, вот в Нью-Йорке был зал – просто битком набит. И люди так хохотали, мне не хотелось с ними расставаться, причем мне казалось, что это было взаимно. Концерт шел три с половиной часа. Я со многими познакомилась и не могу сказать, что это какие-то неприкаянные эмигранты, которые себе места не смогли найти. Это люди, очень хорошо вписавшиеся в американскую жизнь, – компьютерщики, программисты. Просто им интересно приходить на мои концерты, потому что они следят за российской жизнью. У них ведь есть и наше телевидение, поэтому они в курсе всего, что у нас происходит.– Я не очень за этим слежу, к тому же просто не понимаю, о чем они шутят. Ведь я не знаю тех деталей их повседневной жизни, на которых строится любой юмор. Однажды я была в маленьком клубе на концерте какого-то юмориста. Там они, кстати, происходят в маленьких специализированных залах, где никто не ест и не выпивает – просто слушают выступления, хотя и сидят за столиками. Так вот, публика просто валилась под эти столики от смеха, а когда мне стали переводить его шутки, выяснилось, что он рассказывает про беременную женщину, которая идет по улице и хочет каждого встречного мужчину. Мне это показалось пошлым, а зрители просто умирали! Это было около десяти лет назад, и я не могла себе представить, что нечто подобное возможно у нас. А сейчас – пожалуйста. Те же шутки, особенно если посмотреть программу «Комеди Клаб». Я, например, не очень хочу слышать непрерывную ненормативную лексику. Хотя у американцев тоже сплошные «шит» и «фак», но у нас юмор всегда был другой. А сейчас этого уже не остановить. Это как болезнь. Птичий грипп. Вот на таком уровне сейчас появился и птичий юмор.– Я попытаюсь придумать, как ее обыграть, а если не сумею, то не буду.– Вы знаете, просто есть представление о том, что может себе позволить выступающая женщина. Если мужчине дозволительно что-то более вольное, то женщина должна как-то быть в рамках. Хотя я могу спрятаться за персонажем. Клара Новикова, может быть, так и не скажет, а ее персонаж – вполне. Но вообще, если на концерте все идет легко, то всякую шутку можно пристроить. А бывает, что зритель напрягается – и тогда ничего не выходит. И виновата может быть даже не некорректная шутка, а какая-нибудь самая мелкая деталь. Хотя я считаю, что юмор должен быть на грани, на лезвии. Если ты до этой грани не дошел – скучновато; перешагнул – пошло.– Да, такое бывает.– Нет, мне это непонятно. Совсем недавно был, кстати, такой случай. Собрались очень солидные люди, очень умные, в некоем институте – там был праздник. И мне показалось, что необходимо выбрать качественный монолог, чтобы соответствовать уровню. Причем передо мной выступал мужчина с довольно соленым монологом. Мне за кулисами было, честно говоря, неловко. На телевизионном экране этот монолог не показывали, но я его слышала и раньше. Зрители смеялись, хотя большинство шуток, как мне показалось, находилось за гранью дозволенного. И вот за ним вышла я с очень красивым, изящным текстом – при полной тишине зрительного зала. Они даже не аплодировали! Я испытала шок. Мне показалось, что я провалилась. И я так и не поняла, что произошло.– С работой над текстами дело сейчас обстоит очень сложно. По крайней мере для меня. Ведь я привыкла работать с материалом обстоятельно – что-то додумывать, постоянно звонить автору, предлагать ему какие-то новые ходы, по десять раз все пересматривать и поправлять. А сейчас все опять упирается в нехватку времени. Автор пришел, текст показал, тут же попросил у тебя каких-то денег – это естественно, за работу человек должен получать деньги, – и все! Я так не могу. Вот некоторые артисты берут текст, сами что-то там переделывают, вставляют на ходу анекдот… Нам казалось, что ни в коем случае нельзя просто всобачивать в монологи анекдоты. Ну, сделать так, чтобы это твой персонаж рассказал, сослаться на то, что вот, мол, я слышал анекдот, и дальше его рассказать – это нормально. Мои персонажи рассказывают анекдоты, но всегда со ссылками, чтобы это было привязано к какому-то событию и не выбивалось из контекста.– Важно, чтобы было что играть. Меня должен задеть сюжет – и тогда я возьмусь за него. Даже если у меня на эту тему уже есть монолог. Вот, например, человек принес мне каких-нибудь старушек – а у меня уже есть старушки. Но я все равно отложу их и подожду, пока придет их время.– Я не знаю, что будет с концертами. Сейчас так много юмористических передач на телевидении – и «Городок», и Петросян, и «Субботний вечер», и «Бисквит» – количество-то невероятное. На всех каналах! Так что с живыми концертами может что-то произойти – зачем ходить на концерты, когда можно включить телевизор?– Министр культуры? Министр обороны? Можно, конечно, физически закрыть все, что мешает тому или иному министру. «Аншлагу» почти двадцать лет, он вырастил многих артистов, и у него до сих пор высокие рейтинги.Можно говорить все что угодно о Регине Дубовицкой, но она замечательный редактор. Она эту передачу вылизывает, она живет этим. Наверное, что-то надо изменять, что-то реформировать и развивать. А запрещать… Что, министр обороны думает, что у него перестанут убегать из частей солдаты, если он «Аншлаг» запретит? Перестанут расстреливать караульных, воровать оружие? Что изменится, если министр обороны запретит Сорокина? Можно подумать, вся армия от корки до корки прочитала всего Сорокина, и от этого у нее начались все проблемы!– Люблю – это такое слово, за которое надо отвечать. Я признаю, что он настоящий писатель, очень талантливый человек. К его творчеству можно относиться по-разному. Не хочешь – не читай. А тем, что ты его запретишь, ты ничего не добьешься. Меня пугают молодые люди из «Единой России» или откуда-то еще, которым кто-то навеял все эти идеи о том, что всех надо запретить и посадить в тюрьму. Что они пытаются доказать, что они хотят сделать в нашей стране? Причем про молодежь все понятно – мозги-то пусты, их надо чем-то заполнять. А вот их идеологи – это страшные люди. Мне кажется, это нечеловеки. Конечно, они меня пугают, как и многие вещи, происходящие в России. Кто у нас думает о детях, которых СПИДом заразили в больнице? Или о стариках, прошедших войну, несчастных, нищих? Да никто о них не думает, вот что страшнее всего! Гениально сказал Жванецкий: говорят, наше будущее – это дети, а по-моему – это старики… Вот посмотрите на них, как они ходят, опустив глаза, как они считают мелочь, стоя около магазинов. Вот наше будущее.