Наемный киллер Хлестаков

глазами критика Ганца Кюхельгартена. Журнал «Афиша» назвал его «Самой странной звездой театрального сезона». Отдельные зрители выражаются куда резче. «Да, некоторые предполагают, что я идиот», — констатирует Суханов—Хлестаков в спектакле Владимира Мирзоева, взбаламутившем театральную Москву, и жалостливый бандит Свинья из «Страны глухих» Валерия Тодоровского, растрогавший кинопублику.После этих ролей о Максиме Суханове заговорили всерьез.А что думает он сам о себе и своих ролях? Когда мы договаривались об интервью, звонить «звездолету» можно было и в час ночи, и в два, и в три. Жизнь кипит.Потому и в ответах он был предельно лаконичен.[/i]— Да, часа четыре в сутки сплю.— Только без лести! — В планетарий хожу. У меня нет любимого места, где я готов проводить день и ночь.— Я потому и сплю, что там уютно.— Я не мечтаю вообще. Живу сегодняшним днем. И получаю удовольствия не меньше, чем вы, мечтая.— Приятно, когда людям нравится, что ты делаешь. Это необходимое поглаживание.— Я себя вообще никуда не причисляю. Ни к поколению, ни к направлению. Я отношу себя к театру, который создает Владимир Мирзоев. Придуманное им поражает меня и развивает мое воображение.— Нас познакомил на даче Павел Каплевич, театральный художник и наш друг. Мирзоев предложил порепетировать, и — завертелось... Последний спектакль выпустили — «Коллекция Пинтера».— Нет. Режиссер — вот точка отсчета. Он предлагает сотрудничество в его произведении. Поэтому мечтать о ролях нужно режиссеру, актеру же остается грезить о режиссере. Я свое отмечтал.— Не тиран он, просто находится в экстремальной ситуации — хромой, измотанный, потерявший все. Но веселый. Конечно, прежде всего ему нужна опора, например, деньги, а потом возникают и чувства к неординарной избраннице.— С нежностью. И амплитуды этой нежности описать невозможно.— Разве это противоречит тому, что я сказал? — Ваш Хлестаков был настолько сексуален, что ТВ-6 назвало его «беседу» с Анной Андреевной (Юлией Рутберг) самой эротичной сценой сезона. Вы сознательно стремились к статусу секс-идола?— Сознательное стремление к такому титулу — удел преклонных лет. Ни один спектакль, который мы репетируем, не может быть как без эротики, так и без философии, — эти близкие понятия должны быть неразрывны.— Редко, они меня берегут.— А мои, может, собираются тихо дома, гадают, сладко поют. Потом, все зависит от установки. Как правило, мысли материализуются. Я никогда не зацикливался на том, чтобы на выходе из театра меня забрасывали цветами восхищенные девушки. Я не говорю, что это плохо, я об этом просто не думал. А обидно могло бы быть, если весь немногочисленный отряд моих поклонниц взял бы цветы и отправился к Безрукову. Но это уже комикс.— Мне всегда неудобно, когда что-то дарят, — это же денег стоит. Достаточно того, что люди пришли на спектакль и хлопали.— Я бы и сейчас с удовольствием спел бы в каком-нибудь спектакле. Еще в детстве хотел быть поющим врачом. И поступал я сначала на вокальный, а когда провалился, пошел в Щуку.— Вот танцевать не умею. Нужно от этого получать удовольствие. А я чувствую, что своим танцем не могу доставить удовольствие другим. Так же, как и рисованием.— Да, это ужас.— Достаточно того, что самому противно.— Меня туда позвали вместе с женой.— Это восьмая жена.— Только младшая. Ей сейчас шесть лет.— ...и забота моя безгранична. А вот воспитывать детей не люблю. Их баловать надо.— И ужасный на лицо.— Их надо спрашивать.— Отказался от роли в фильме «Москва» по сценарию Владимира Сорокина... В театре — от Клавдия в «Гамлете» Питера Штайна...— Да, Клавдий был бы о-очень убедительный...— Никогда об этом на сцене не думаю. Я просто хочу чувствовать публику. И очень радуюсь тому, что моя игра — игра сомнений. Это игра о том, что судить о божественных предначертаниях следует с величайшей осмотрительностью.— Да. Актер должен быть на недоступном расстоянии от зала. В студиях эта грань размыта. Но прежде всего студии я не люблю за их атмосферу скорее болезненную, чем творческую: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».— Единомышленников вообще не существует. Все мыслят по-разному, потому что и осведомлены, и талантливы неодинаково. Совпадения возможны в желаниях. В этом, конечно, я нуждаюсь.— Атмосферу создают не запахи, а люди. Если я им не нужен как актер, то зачем мне такая атмосфера? — Он очень сильно по всем ударил. Нам, чтобы выпустить «Укрощение строптивой», понадобилось снять спектакль «Тот этот свет», распилить декорации и из них сделать для «Укрощения». И теперь «Двенадцатую ночь» мы играем в тех же декорациях. Когда такое было? — У меня нет времени. К тому же я не переношу переезды, багаж, билеты. Я вообще не люблю держать что бы то ни было в руках.— Машину вожу с 87-го года. Сейчас у меня зеленый «Гольф».— А как же. Но я обычно с ними не спорю. Они не могут быть не правы, такую уж работу им придумали.— Я не пью. А что касается «профессиональной актерской болезни», то пьют все одинаково. Просто чаще говорят об актерах, и меньше — о лифтерах. Не думаю, что всю водку в стране скупают актеры.— Это больше похоже на правду. Конечно, все подряд не ем, но и гурманом себя назвать не могу. Из экзотики я ел только конину на втором курсе института. Ну и гадость! Люблю макароны итальянские — от них не толстеют. Идеальная еда для меня — не мешающая ходить.— Ненавижу готовить! Стряпать, завлекать и петь колыбельные должна женщина. В готовящем мужчине есть что-то противоестественное, как в женщине, укладывающей рельсы.— В церковь. Любая конфессия учит и судит о том, что истинно и что ложно, на основании лишь собственной осведомленности. По-моему, это безумие.— Родить. Тут я застрахован крепко. От остального застраховаться просто невозможно — я не знаю, что будет дальше.