Корявое обаяние России

[i]Его картины продолжают традиции «сказочного реализма», напоминая о Шагале, Анри Руссо, смешивая традиции русского лубка и французского модерна. И все это вдохновлено простой русской деревушкой, куда художник сбежал от московской суеты уже во вполне зрелом возрасте. Теперь название Перемилово перешагнуло пределы России – были выставки в Германии, Бельгии, Швейцарии, предстоят в Китае и Англии… А началось все с журнала «Химия и жизнь», где Любаров работал до 90-х годов, после чего основал с друзьями издательство «Текст».Такой краткой биографической справки вполне достаточно, ибо художник сам охотно делится подробностями.На столе в мастерской Любарова – целая батарея непочатых бутылок водки. Приглядываюсь – и узнаю его героев на наклейках.[/i][b]Водка, карты, искусство – Двенадцать бутылок водки с вашими героями на этикетках! Целый мир для любителей выпить. Как вы-то дошли до такой жизни? [/b]– А все началось с календаря. Выпустили календарь с моими картинками: 12 месяцев – 12 картин.Увидел его директор по маркетингу компании «Русский алкоголь» господин Касьянов и говорит: «А давайте выпустим так водку, чтобы на каждый месяц – по этикетке». Как вы понимаете, идея мне сразу понравилась. Несколько дней назад получил я 12-ю бутылку. – А вот и нет – есть еще тринадцатая! Между прочим, число тринадцать для меня – счастливое. Я на тринадцатом этаже жил, тринадцатого защищал диплом. Помню, 13-го числа открывал выставку в 13-м зале ЦДХ… Так что и эту идею радостно поддержал. А картинка выбрана простая – дед Мороз со Снегурочкой. Видите, сидят в чистом поле, на снегу, и пьют за Новый год. Подарки то ли не донесли, то ли уже все раздали. А вдалеке – ночная деревня… Хотя вообще-то лично я выпиваю редко. Водочная тема живет у меня потому, что в деревне Перемилово, которую я воспеваю, день без водки считается напрасно прожитым. – Нет, там я пока скрываю, как раз потому что деревня сильно пьющая. Не знаю, сколько удастся скрывать – ведь водка эта, как мне сказали, продается по всей России… Хотя я, например, на прилавках ее не видел. Тут, впрочем, особая система: в ящик привычной водки кладется только одна с моей этикеткой. И если вы придете в магазин и скажете: «Дайте мне водку с картинкой Любарова» – вам скорее всего ее не продадут. Или весь ящик берите! – Знаете, я иногда могу даже и деловым человеком показаться. А на самом деле просто плыву по течению. Предложили сделать водку – сделали мы водку. И с картами та же история. Это была не моя идея, хотя я и ее тоже сразу подхватил. Зато все мои знакомые теперь играют в карты, которые нарисовал я! – Если серьезно – книга для меня, конечно же, важнее и водки, и карт. Могу сказать, что сейчас в издательстве «Текст» готовится многотомник Виктора Конецкого с моими работами. Там же выйдет и Шолом-Алейхем, и Исаак Башевис Зингер, иллюстрации к которым – моя серия «Еврейское счастье». А совсем недавно вышла книга Людмилы Улицкой «Детство сорок девять» – там иллюстрации из моей серии «Город Щипок». Тут счастливое совпадение случилось: детство Улицкой совпало с моим ощущением. Эту книгу с моими картинками выпустил даже парижский книжный дом «Галлимар».[b]В деревню, в глушь! В Перемилово – А как возникло желание уехать в деревню? Вы ведь московский интеллигент, были преуспевающим книжным иллюстратором…[/b] – Было это в 91-м году. Я был очень политизированным человеком, не отрывался от телевизора, следил за всеми новостями. И при этом еще и организовывал с друзьями первое в России частное издательство «Текст». И вдруг подумал: а моя-то жизнь где? Я хочу от всего этого сбежать! И решил: надо купить в деревне дом! Но, в общем, пока еще не серьезно решил. А тут мне говорят: в деревне Перемилово продается дом, как раз то, что тебе нужно. Ехали часов пять, по ужасным дорогам. Дом косой-кривой, потому что строил его тоже московский интеллигент, историк, ему тоже хотелось от всего сбежать. Это был первый и единственный дом в его жизни, и он его мне продал. Телевизор там не принимает, «Эхо Москвы» не ловится. Слышно только радио «Свобода», и то еле-еле.Там люди не врут. То есть врут, если только просят бутылку. Прожив там год и приехав в Москву, я понял, как ложь пронизывает всю нашу жизнь.Конечно, круто менять все было страшно. У меня ведь жена, ребенок… Да и в «Тексте» я очень прилично зарабатывал. Попробуйте-ка отказаться от всего этого! И все-таки я себя заставил поехать в деревню. В книге я себя к тому времени исчерпал, стал повторяться… Сейчас много чего можно сказать, но это был совершенно иррациональный шаг. И, как впоследствии оказалось, абсолютно правильный.Стоит мне выехать в деревню – и я отрываюсь от всего, существуют только мир, я и холст. Прежде я к Вольтеру картинки рисовал – а теперь нашел своего героя, и свои истории сочиняю сам.– Ну, нет. Человек обрастает мифами! – Он в гости приезжал. Причем только раз. Его там слепни сожрали, так он все проклял и уехал. Перемилово – Перемиловом, а я сейчас стал уже этаким домовладельцем. Купил другой дом, в деревне по соседству, но покрупнее – в Мякинине. И охраняет его деревенский староста. Потому что дом в Перемилове каждую зиму грабят.Одного вроде нашли и посадили, и я уж подумал: все, теперь можно жить в любимом Перемилове спокойно. А на следующую зиму опять обокрали.[b]Правда посильнее шутки – Вы начинали как книжный иллюстратор, причем авторы, которых вы иллюстрировали, четко выстраиваются в один какой-то романтически-готический ряд: Распэ с «Мюнхгаузеном», Рабле, Эдгар По, Гофман… Вы сами выбирали?[/b] – Только несколько книг. Издательство «Изобразительное искусство» давало такую возможность.Выбрал я Вольтера и Мюнхгаузена, остальное – заказы. Но соглашался, только если знал, что подберу ключик. А это дело непростое.Вот, например, давно хотел я сделать еврейскую серию. Моя бабушка родом из еврейского местечка, она мне много потрясающих историй рассказывала о той жизни. И периодически начинал: то какие-то библейские сюжеты брал, то Шолом-Алейхема... Но стоило мне поселить моих еврейских персонажей в деревню Перемилово – и они зажили. И в своей мифологической среде остались, и реальную плоть обрели. И я понял, что ключик к теме нашел! Так же и с книгами. – Ни с тем, ни с другим у меня ничего общего нет. Они любовались природой – а я открываю для себя новый мир. Художник вообще должен творить свой мир. Он это и делает, а потом его спрашивают: а чего это вы убегаете в деревню? – Каждый день оно меня посещает. – Хочется спокойной жизни. А для этого она должна быть обеспечена финансово. Известность мне нужна, чтобы я знал: мне больше не придется ходить с протянутой рукой. У меня в жизни такое было. Детство я провел на Щипке, в коммунальной квартире, в проходной комнате вчетвером. С вонючим коммунальным туалетом. Тогда все это казалось нормальным, так жили многие, и не могу сказать, что сильно из-за этого страдал. Но все равно это коммунальное детство тянется за тобой всю жизнь. Та же «Деревня Перемилово» – продолжение моей коммуналки на Щипке.– Знаете, я вообще-то к искусству всегда относился как к чуду. И к жизни тоже. Я очень наивный человек. Раньше даже стеснялся этого – мне казалось, что в жизни надо быть более циничным. Почему чудеса? Наверное,вижу так. И потом, я ведь не бытописатель. Мне важен другой слой, не внешнее сходство. Кто-то про мои картины скажет: ну, это какая-то неправда, фантастика.А по-моему, это как раз и есть реализм! Помню, на выставку «Еврейского счастья» пришел как будто мой персонаж – с длинным-предлинным еврейским носом. И возмущенно спрашивает: ну где вы видели такие лица?! Я нагло посоветовал ему посмотреться в зеркало… Мне тут как-то попался афоризм Бернарда Шоу: «Мой способ шутить – это говорить правду».Я воспитан на русском лубке. В детстве копался в мусорных кучах, выискивал какие-то картинки совсем простые, чайники расписанные... Мне очень нравилось примитивное искусство. Это ведь все не так просто. Эти художники таким образом выражают свое видение мира. Один человек мне сказал: «Вы рисуете корявое обаяние России».– Это как забор – в Германии, Бельгии, Франции он всегда ровный, правильный и скучный. А в русской деревушке – обязательно косой, кривой, но в нем видна живая душа! – Да все великие примитивисты. И знаменитый Таможенник Анри Руссо, и хорватский художник Иван Генералич. Наш русский художник Никифоров. Наивное искусство может открыть другую, неожиданную правду о мире. [b]Русская красавица по Любарову – Семья Любаровых пополняется. Недавно у вас родился внук… [/b]– От первого брака он еще три года назад родился. А второму внуку – только годик. Но дочке это, видимо, так понравилось, что она уже носит второго. Нянчиться, конечно, придется дедушке…– Бабушка – замечательный переводчик с нидерландского. И писательница. Но сейчас увлеклась журналистикой, работает главным редактором журнала «Аэрофлот». И журнал стал совсем другой, с человеческим лицом. – Правильно сказали. Жена у меня и правда красавица. Но не сравнивайте с прототипом – не узнаете. Это портреты внутренние. [b]Гусь и свинья – Что вам не нравится в современной жизни?[/b] – Не нравится, что у нас по телевизору теперь только одна точка зрения. На все! Хотя, похоже, цензура коснулась пока только телевидения… – Конечно. Ведь я же книги оформлял. То начальство шестиконечные звездочки в небе прикажет заменить на пятиконечные. А тут другой начальник скажет, что пятиконечные тоже никак нельзя – чтобы ассоциаций нехороших не было... Цензура была тотальная. Идеология пронизывала все. Журнал «Химия и жизнь», в котором я начинал, был под большим подозрением. Один художник нарисовал картинку: в грузовике гусь со свиньей везут какие-то аминокислоты. А дело было к съезду партии. И вот кто-то из мелких начальников решил выслужиться и поставил подпись: «Навстречу съезду!» Тут заметили, что свинья похожа на Хрущева, а гусь на Брежнева. – А тираж у нас был полмиллиона! И нас тогда вызвали срочно, и из каждого экземпляра мы долго и тупо вырывали эту самую страницу. А потом Александров, президент Академии наук, объявил выговор лично мне – как главному художнику, ведь журнал-то был Академии наук... Это был первый и последний выговор в моей жизни. А через несколько лет несколько сотрудников и я ушли создавать издательство «Текст», которое здравствует по сей день... – Антиутопия начинается там, где заканчиваются иллюзии. Вот мы вспомнили 91-й год и мое бегство в деревню. А между тем как раз тогда я был полон иллюзий, что тоталитарная система рухнула, и наступит жизнь прекрасная и свободная. Сейчас наступило отрезвление, и сразу ожили страхи тоталитарного общества: что государство с вами может сделать что угодно, схватить и посадить. У меня в «Городе Щипок» тоже звучат антиутопические нотки. Например, картина «Очередь» датируется 1998 годом, это сразу после дефолта, когда в Перемилове разом исчезли все продукты… Тогда я и понял, что прошлое вернуть совсем не сложно. Сначала исчезают продукты, потом люди, или наоборот… [b]– Вы говорили, что были политизированы. А сейчас? Если бы какой-нибудь арт-критик принялся старательно разыскивать в ваших перемиловских лубках современные политические аллюзии – вам бы это понравилось? [/b]– Да, тем более что они там есть! А политизированным я остаюсь до сих пор. И по-прежнему слушаю «Эхо Москвы». – Ни черта там до сих пор не ловится. «Эхо» я слушаю уже в Мякинине. [i]Владимир Войнович в деревне Перемилово. Писатель и его муза. 1997, бумага, смешанная техника [/i]