Роковые страсти

[b]Продолжение.Начало в номере от 12 августа Царский порученец [/b]Богатырский сон графа Соколова на сей раз тревожила мысль: «Зачем, по какому случаю я понадобился Государю?».Поезд прибыл в Петроград в девять утра. После весенней Москвы, полной света и солнечного тепла, город на Неве показался крайним севером. В окно вагона беспрестанно ударяли капли дождя, свинцовое небо тяжело нависло над землей, облака словно цеплялись за крыши домов.Весь багаж Соколова составлял единственный английский баул из свиной кожи. Граф отказался от услуг носильщика, легко спрыгнул на потемневшую от бесконечных дождей платформу. Наметанный взгляд сразу же выхватил из разноликой массы встречающих молодого красивого человека в шинели офицера-пехотинца и высоких сапогах. Человек встретился глазами с Соколовым, приветливо — как старому знакомому — улыбнулся и резко двинулся навстречу, с необычной ловкостью проходя сквозь толпу.— Здравия желаю, Аполлинарий Николаевич, — весело проговорил человек по-французски. — Я поручик Собственного Его Императорского Величества полка Кулюкин. Позвольте ваш баул. Машина ждет… На привокзальной площади сияло темным лаком авто. Городовой отгонял любопытных: — Что буркалы выперли? Проходите… Поручик открыл дверь, пропустил на заднее сиденье Соколова, сам сел за руль. Повернул голову: — Господин полковник, Государь примет вас ровно в шесть часов пополудни. Авто в вашем распоряжении. Куда прикажете ехать? Соколов на мгновенье задумался: «Может, Джунковский знает причину моего вызова в Петроград? Загляну к нему, а потом навещу отца — времени свободного достаточно!».Приказал: — В министерство внутренних дел, на Фонтанку, 16.Встреча старых друзей была радостной. Они обнялись, троекратно расцеловались. Джунковский пророкотал: — Почти год не виделись. Зато повсюду только и слышно: героический граф, наш неустрашимый силач! Ты еще не завтракал? Прекрасно! По старой памяти поедем к твоему однофамильцу — Ванюшке Соколову. Поговорим всласть! — нажал кнопку звонка. На пороге замер дежурный офицер. — Протелефоньте содержателю ресторана «Вена».— Что приказать? — Пусть трепещет и готовит стол — мы с Аполлинарием Николаевичем едем.— Есть! — щелкнул каблуками дежурный и поспешил в точности исполнить приказ.Джунковский надел шинель, потом подошел к рабочему столу и взял с собой кожаную папку с бумагами. Соколов удивился: «Для чего папка в ресторане?».Спустя несколько минут друзья сидели в знаменитом ресторане «Вена», что расположился на углу улицы Гоголя и Гороховой. По вечерам здесь было шумно, весело, пьяно. В «Вене» собиралась богема — знаменитые артисты, писатели, художники.Зато в утренний час было малолюдно и особенно уютно.Двое лакеев под бдительным оком самого содержателя «Вены» Ивана Соколова суетились возле почетных гостей. Содержатель цыкнул на лакея: — Куда, дурья башка, с правой руки блюдо заносишь? — Виновато взглянул на гостей: — Простите, ваши превосходительства, за мое произношение… набрал новеньких, нарочно на утро ставлю — потише у нас в это время, пусть осваивают.Соколов спросил: — А прежних на фронт забрали? — Дело бедовое, семнадцать человек-с мобилизовали! — Чем кормить будешь? — У нас, как в мирное время, ассортимент полный-с! — Что-нибудь легкое… — произнес Джунковский.— Уже, извольте видеть, распорядился — только самое необходимое.Эй, Порфирий, сюда, промеж приборов ставь икру зернистую с горячими расстегаями. Лососина малосольная — к бутылкам ее приблизь. А вот, настоятельно рекомендую-с, нежный балык с лимоном. В серебряном блюде рыбное ассорти — «Ратные подвиги графа Соколова». Пользуются повышенным спросом, особенно у дамского пола.Джунковский лукаво взглянул на Соколова, улыбнулся: — Вот это — настоящая слава! Содержатель закончил: — Что касательно остального, то уже готовим крабы-кокот, бульонборщок, суп-крем из цветной капусты, форель в шампанском, филе фазана с вареньем… Соколов махнул рукой: — Иван Григорьевич, много не надо… Содержатель торопливо закончил: — Пломбир, фрукты, миндаль, чай с эклерами… Десерт — он еде полезное для желудка завершение-с.Джунковский поднял бокал: — За славную победу русского оружия — за взятие древнего Перемышля! С аппетитом выпили, закусили.Соколов не спешил задать главный вопрос. Он намазал черной икрой теплый калач, задумчиво сказал: — Вот у нас писаки с восторгом восхваляют войну. И еще призывают: «Жизни не жалеть!». Я на деле хлебнул этой военной романтики и своими глазами увидал: нет, война не так красива, как ее малюют на лубках! Это тяжелый, грязный и очень опасный труд. Особенно опасный, когда среди верховных командиров сидят или дураки, или предатели, для которых жизни людей — пустой звук. Причем даже теория такая возникла: командующий тем лучше, чем меньше он думает о людях, а видит в них лишь абстрактную «живую силу».Джунковский согласно кивнул.Соколов горячо продолжал: — Ставку возглавляет Великий князь Николай Николаевич. Если бы дать врагам самим поставить человека на этот пост, то более вредной фигуры для России не нашли бы.Джунковский сказал: — Армия еще в декабре-январе могла наголову разбить Австро-Венгрию, полностью вывести ее из войны. И что? Николай Николаевич не доводит дела до логического конца. Он идет на поводу у союзников, которые потерпели катастрофу во Фландрии и взывали о помощи. И принимает пагубное решение о наступлении в глубь Германии… Джунковский вдруг внимательно посмотрел на гостя: — Ведь ты по делу к нам пожаловал? Соколов с деланным равнодушием произнес: — Мне надлежит встретиться с Государем.Джунковский оживился: — Вот как? Крайне любопытно… — По каким делам — сам не знаю.Надеюсь, Владимир Федорович, ты удовлетворишь мое любопытство? Джунковский развел руками: — И я не ведаю! Кстати, сегодня Государь с Императрицей присутствуют на крестинах дочери Юсуповых — Ирины, в их домашней часовне. Затем собираются навестить раненых в госпитале, который размещен в парадных залах Зимнего дворца.— Какое благородство! Госпиталь носит имя Наследника Цесаревича Алексея.— Царская семья очень много работает в пользу пострадавших. Императрица Александра Федоровна вместе с Великой княгиней Татьяной устроили кружечный сбор — для оказания помощи пострадавшим от войны.Соколов кивнул: — Да, газеты писали, что Их Величества сразу же сделали вклад — 425 тысяч рублей.— Скажу больше, ибо на моих глазах это происходит: Императрица и Великие княжны себя не жалеют, с утра до вечера ухаживают за ранеными.Императрица как рядовая санитарка служит во время операций, подает инструментарий, уносит ампутированные руки и ноги. Не гнушается ни видом крови, ни гангренным запахом.— В благодарность аристократы фыркают: «Этот черный труд — не царское дело, у нас санитаров хватает!». Зато «прогрессивные» деятели нагло заявляют: «Все это ради дешевой популярности!».Джунковский произнес вполголоса: — А сейчас слух пополз, обвиняют Государя в желании заключить сепаратный договор с Германией. Эти сплетни дойдут до союзников, вызовут самую вредную для России реакцию. Клевещут на Государя! Лакей внес жульены и долил в лафитники легкое крымское вино.Джунковский рассмеялся: — Извини, французским «Марго» 1858 года угощать не могу. В отличие от революционного Горького, мой бюджет такого не предусматривает.Соколов был крайне удивлен, хотя на его вечно спокойном лице не дрогнул ни один мускул. Лишь поднял бровь: — Как, ты уже знаешь о загуле в «Яре»? — Служба обязывает. Сейчас время военное, шпионов — пруд пруди. И вокруг Распутина немало подозрительных типов крутится. Так что мы за ним глядим в оба. Скажи, Горький в открытую проповедует наше поражение в войне? — Да, ибо чувствует свою безнаказанность. Меня российская интеллигенция вообще поражает. Если во всем мире прилагают усилия для того, чтобы народы были обеспечены и сыты, то наша литература и господа революционеры с презрением говорят о «мещанской сытости».— А что же им по сердцу? — Наверное, «пролетарский голод».Джунковский усмехнулся: — Но получают большие гонорары, разъезжают по курортам и в роскоши живут сами и содержат своих любовниц — как тот же Горький.Что в головах у этих господ? Понять невозможно. И вечное, постоянное нытье, недовольство всем на свете — сплошные ипохондрики.— Да, жизнь надо любить, радоваться каждому ее проявлению! — воскликнул Соколов. Вдруг сощурил хитрый глаз: — Владимир Федорович, а что у тебя в папке? Джунковский рассмеялся: — Тут и впрямь кое-что любопытное. — Открыл папку. — Например, вот это, послушай: Соколов расхохотался: — Я все это видел, Владимир Федорович. Очень рад, что наши секретные службы работают усердно. Тогда, быть может, скажешь: с кем сбежала Эмилия — супруга полковника Гершау? — Сам хотел бы ведать! Случай, может, смешной. Но хорошо, если даму увлек горячий любовник. А коли это шпион, работающий под ухажера, а на самом деле выведывающий военные тайны? — Давно известно: влюбленные дамы — лучшие информаторы, — согласился Соколов.— К сожалению, наши полковники бывают весьма откровенны со своими женами, болтают им много лишнего. Соколов повернул голову к лакею, стоявшему у стены в ожидающей позе: — Пойди, братец, погуляй! Джунковский продолжал: — Тебе, Аполлинарий Николаевич, я благодарен. Ты установил слежку за домом Гершау… — Ну, — отмахнулся Соколов, — это заботами Распутина.— Тем лучше! Людей нынче мало, денег в казне, как всегда, не хватает.Пусть этот павиан ради своих низменных страстей малость потратится. — Оглянулся, негромко добавил: — Государь сознает вред от Распутина, желает избавиться от него. Не случайно Государь несколько раз высылал его из столицы, запрещал въезд в Ливадию.— Но проходит недолгое время, как эти благие настроения улетучиваются. Причиной тому —Императрица.Джунковский поднял палец: — Вот-вот, в этом все дело. Александра Федоровна — чистейший человек. Поэтому легко впала в заблуждение. Она уверена в благочестии Распутина. Ведь он в ее присутствии ловко прикидывается святым.Соколов поинтересовался: — Государыню не убедили даже порнографические фото? — А, это сделанные скрытно? Целая дюжина — мы их приобщили к делу Распутина.— Эти фото, по моим сведениям, появились на свет усердием Феликса Юсупова. Он все устроил… Наш герой на этих фотографиях предстал в совершенно непотребном виде.Джунковский вздохнул: — Сейчас, граф, ты удивишься приказу Императрицы, увидавшей фотографии. Она рассердилась, вызвала меня и приказала: «Отыскать того негодяя, который выдает себя за старца и позирует в непристойном виде! Эти фото — фальшивки!». Но главное — другое. Мне Государыня с громадной убежденностью несколько раз говорила: «Молитвы Григория Ефимовича спасают и хранят Наследника!». Она верит в чудодейственную силу Распутина, а на его похождения закрывает глаза. Государыня — мать, этим многое объясняется.— Неужели это правда, относительно их… амурных отношений? — полюбопытствовал Соколов.— Это ложь, распространяемая шпионами и революционерами. Но в случае с поисками пропавшей Эмилии Распутин действует на пользу дела. Пусть ищет. И ты ему помогай, Аполлинарий Николаевич! Уверен, скоро нам дашь ответ: с кем нынче красавица делит альков? Допроси ее построже.Соколов заверил: — Обязательно! Вдруг появился поручик-шофер, встретивший Соколова. Он поклонился Джунковскому, а гению сыска протянул конверт: — Пакет от Императрицы, только что доставил нарочный! Соколов вынул лист бумаги. На немецком языке было написано: Императрица поступила самым удивительным образом. В нарушение всяческого этикета она одна села в авто и оказалась с глазу на глаз с графом. Даже царская наперсница Анна Танеева-Вырубова осталась на тротуаре, осуждающе и с обидой глядя на отъезжающее авто.Шофер добавил газ, машина полетела в Царское Село. Императрица явно чувствовала себя не в свое тарелке. Она была по-прежнему прекрасна. Лишь воспаленные глаза выдавали ее усталость. Соколов, спросив разрешения, поднял стекло, разделявшее шофера от пассажиров.И подумал: «Вот принцесса Алиса Гессенская. Она достигла вершины власти, стала царицей, но это не сделало ее счастливой. Добрая, самоотверженная, она, словно по иронии судьбы, слывет в народе спесивой и черствой. А тут еще Распутин, который бросил тень на ее женскую честь.Ах, несчастная доля! И теперь я понадобился ей по какому-то крайне важному, но столь деликатному делу, что она не решается начать разговор».Он спросил: — Ваше Императорское Величество, как прошли крестины Юсуповой? Императрица оживилась, ответила по-немецки:— Совершенно ужасный случай! Священник уронил в купель маленькую Ирину. И вместо того, чтобы быстро достать ее, он начал засучивать свои рукава. А ребенок все время находился под водой. И тут выяснилось нечто мистическое. — Императрица замолкла, округлив глаза и медленно произнесла. — Оказывается, самого папу — Феликса-младшего при крещении тоже едва не утопили.Соколов знал, что Государыня недолюбливает молодого Юсупова.Он пошутил: — Россия пережила бы потерю Феликса.Государыня слабо улыбнулась.Соколов продолжал: — Кстати, старики сказывают: кого в купель роняли, тот до ста лет живет.За окном уже мелькали пригородные домишки. Императрица, наконец, решительно перешла к делу: — Вы, граф, даете мне слово офицера, что все сказанное здесь останется между нами? — Государыня! В моей скромности можете не сомневаться, — Соколов твердо посмотрел в ее лицо.Императрица начала издали. Она говорила о тех жертвах и несчастьях, которые принесла война. Соколов пытался понять, куда она клонит.Вдруг Императрица негромко, так что Соколов был вынужден напрячь слух, произнесла: — Государь — человек исключительных добродетелей. Его личность очаровывает всякого. Увы, для монарха он слишком мягок и добр. Да, смирение — дар Божий, но Государь обязан чаще показывать свою непреклонную волю. И сейчас он должен быть решительным. В его силах восстановить на земле мир. — Она каким-то неуловимо грациозным движением положила свою изящную, не украшенную перстнями кисть на руку Соколова. Проникновенно заглянула ему в глаза. — Милый граф, сегодня Государь будет говорить с вами о важных предметах, которые могут определить судьбу нашего народа. Я прошу, заклинаю вас: повлияйте на Ники, пусть он с Германией заключит отдельный от союзников мир. Это остановит реки русской крови. Сейчас есть счастливый случай. Завтра его не будет. Обещаете, граф? После долгих размышлений Соколов произнес: — Государыня, я не политик. Я солдат. Я исполняю приказы. И не считаю себя вправе поучать Государя. Но я готов отдать жизнь за Россию, за царский трон. Простите, милостивая Императрица, если я не оправдал ваших надежд.Императрица побледнела, она впилась пальцами в кожаный подлокотник, но не успела ответить. Авто миновало охрану, стоявшую у ворот, и подкатило к Александровскому дворцу.Соколов узнал часового — Михаила Лаврова. Саженного роста, с широченными плечами, пудовыми кулаками, рядовой славился своими атлетическими подвигами. Он ломал подковы, носил на плечах лошадь, ударом ладони загонял гвоздь в толстую доску. (У меня хранится редкое, удивительное фото: Михаил Лавров с Наследником зимой 1909 года около Александровского дворца. Рядовой — с трехлинейной винтовкой Мосина, а рядом — крошечный Алексей Николаевич в расшитой дубленой шубейке.Наследник российского престола чем-то огорчен. Он понуро опустил голову, не смотрит в объектив.) Часовой при виде Императрицы вытянулся в струнку. Александра Федоровна спросила: — Алексей Николаевич во дворце? — Поедая глазами Государыню, Лавров отчеканил: — Никак нет! Они с прапорщиком Щеголем изволят гулять в парке.— Приказываю на время оставить пост и найти Наследника. Передай: «Приехал граф Соколов!». — И к гению сыска: — Алексей, как всегда, вас заждался.Соколова и Наследника связывала горячая симпатия, какая возникает иногда у людей, невзирая на разницу в возрасте.Императрица, небрежно кивнув Соколову, отправилась в свои покои.И тут же Соколов за спиной услыхал низкий, сильный голос: — Сам легендарный граф! — Это был генерал-майор Комаров, командир Сводного пехотного полка, человек крепкого сложения, с породистым, высокомерным лицом, с холеными усами и высоким умным лбом.— Ваши военные подвиги у всех на устах. Государь скоро примет вас в библиотеке. Позвольте проводить… Государь вошел стремительным шагом. Он был как всегда подтянут, тщательно выбрит, источал тонкий запах дорогого одеколона. И все же Соколов отметил: «Николай Александрович постарел, даже осунулся. Военные заботы, постоянные поездки по фронтам не проходят даром…».— Здравствуйте, Аполлинарий Николаевич! — с величественной ласковостью произнес Государь, протягивая для пожатия руку. Государь говорил негромко, но голос его был слышен отчетливо. — Знаю о ваших ратных подвигах. Вы настоящий слуга престола, вы гордость великой России.— Я всего лишь исполняю свой долг, Ваше Величество! — Давайте сядем за этот столик. Простите, что вынужден беспокоить вас… — Государь, как полчаса назад его супруга, замялся, не зная, как перейти к делу.Соколов решил разрядить обстановку: — Мой Государь, позвольте поздравить со славной победой — взятием Перемышля… — Той победе уже три недели. Пора бы новые виктории отметить, да положение на фронтах складывается хуже ожиданий. — Помолчали. Государь вздохнул: — Спасая союзников, мы себя поставили в тяжелую ситуацию. — Он подошел к книжному шкафу, достал какой-то том, вынул из него два больших листа исписанной бумаги. Пристально посмотрел в глаза Соколова: — Все, что вы сейчас узнаете, составляет государственную тайну. Я уверен в вашей осмотрительности и преданности. Вот, Аполлинарий Николаевич, прочитайте это… — голос Государя задрожал. — И потом я все объясню вам… На дорогой бумаге верже сиреневого цвета мелкими, аккуратными буковками было выведено: [i]25 февраля! 10 марта 1915 года.Глогниц, Нижняя Австрия.Ваше Величество! Сознаю всю смелость своего поступка писать Вашему Императорскому Величеству, но только беспредельная любовь к Вам, Государь, и моему Отечеству побуждает меня это сделать, и умоляю Ваше Величество соблаговолить прочесть эти нескладные, но вылившиеся из души строки.В настоящее грустное время я, кажется, единственная русская, имеющая доступ к Вам, Ваше Величество, которая находится во враждебной нам стране, и к тому же ради пребывания здесь летом семьи моего племянника Скоропадского, и из-за анонимных доносов, что я скрываю русских шпионов, нахожусь в плену, т. е. не смею выходить из моего сада, — и ко мне сюда приехали трое — два немца и один австриец, все трое более или менее влиятельные люди, и просили меня, если возможно, донести Вашему Величеству, «что теперь все в мире убедились в храбрости русских, и что пока все воюющие стоят почти в одинаковом положении, не будете ли Вы, Государь, властитель величайшего царства в мире, не только царем победоносной рати, но и царем Мира. У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе Вашего Величества созван был в Гааге мирный конгресс. Теперь одно Ваше могучее слово, — и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение.Ни здесь, в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против России, против русских: в Пруссии Император, армия, флот сознают храбрость и качества нашей армии, и в этих странах большая партия за мир, за прочный мир с Россией. Теперь все гибнет: гибнут люди, гибнет богатство страны, гибнет торговля, гибнет благосостояние; а там и страшная желтая раса, против нее стена — одна Россия, имея во главе Вас, Государь. Одно Ваше слово, и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия…».Соколов пробежал глазами письмо до конца. России в случае заключения сепаратного мира с Германией был обещан проход в Дарданеллах и вечная дружба. Прочитал подпись и невольно улыбнулся: «Вашего Императорского Величества глубоко преданная поданная Мария Васильчикова».[/i]Соколов поднял глаза на Государя: — Это фрейлина Государыни, дочь директора Эрмитажа, по матери Олсуфьева? — Именно она! Я не могу вам сообщить, каким образом письмо дошло до меня. Я мог бы пренебречь им, бросив в камин. Но содержание письма уже известно союзникам, и, боюсь, оно им не очень понравилось.Соколов подождал, не добавит ли еще чего Николай Александрович, и только тогда произнес: — Государь, позвольте сказать правду, которую давно поняли многие: союзники видят в русском солдате всего лишь пушечное мясо. Ведь именно союзники, желая ослабить Россию, спровоцировали Турцию на войну с нами. Франция выклянчила нашу помощь, стоившую во Фландрии жизни десяткам тысяч русских солдат, а сама приращивает колониальные владения в Сирии и Киликии.— Голос Соколова звучал твердо. — Англия с конца прошлого года все свои главные силы бросила на захват территорий в восточной части Средиземноморья, в Египте, Ираке, Аравии, Месопотамии.Государь укоризненно покачал головой: — Вы, Аполлинарий Николаевич, судите поверхностно. Союзники оттянули значительные силы противника.— После долгой паузы добавил. — Но есть главное — слово чести. Мы до конца будем свято соблюдать наши союзнические обязательства.Соколов не удержался, вставил: — Если бы союзники были столь благородны, как вы, Государь.Государь решительно произнес:— Об этом хватит! Я хочу, Аполлинарий Николаевич, чтобы вы осуществили важное для России и лично для меня предприятие. Но не скрою, дело очень щекотливое и опасное.Боюсь, Васильчикова не успокоится и в дальнейшем будет засыпать меня — и не только меня! — подобными провокационными эпистолами. Я должен заставить ее замолчать. Вот для этого дела, Аполлинарий Николаевич, вы мне нужны.Соколов легко, словно речь шла о том, чтобы на клумбе выдрать сорняк, произнес: — Мой Государь, я готов. Менее чем через две недели ее голова будет лежать на этом столе.Государь с ужасом глядел на Соколова: — Я огорошен! Как вы можете, граф? Это все-таки дама, фрейлина… Соколов жестко произнес: — Это враг. У врагов нет ни пола, ни национальности. Хорошо, Государь, научите, как я должен обезвредить эту ядовитую змею? — Вы должны объяснить ошибочность ее позиций. И пусть она знает о нашей непреклонности: мы союзников никогда не предадим. И еще напомните, Аполлинарий Николаевич, что она — русская княгиня. Я понимаю, что немцы оказывают на нее давление, может быть, угрожают. Но она обязана проявить характер.Соколов с горечью подумал: «Сколько наивности в этих словах! Эта стерва сдаст меня германским властям и будет с чистой совестью продолжать свою гнусную деятельность». Но вслух произнес: — Государь, я готов приступить к подготовке этой операции.— Спасибо, Аполлинарий Николаевич! Я не сомневался в вас. Вы можете вернуться в Москву. В ближайшие дни вас отыщут из контрразведки, разработают маршрут проникновения в Нижнюю Австрию, снабдят кронами, подготовят документы и необходимую легенду… Вдруг в этот момент под высокими дворцовыми сводами прокатился счастливо-радостный крик: — Дядя Соколов! Ура! С распростертыми объятиями несся Наследник. Соколов подхватил своего юного друга, легко подбросил вверх, поймал и прижал к груди: — Я очень скучал без вас, Алексей Николаевич! — И я! Зато теперь у меня есть набор маленьких гирь и гантель, мне папа` на рождение подарил. — С обидой в голосе: — Я все равно упражняюсь. Пощупайте, какие у меня мускулы! — О, вы, сударь, настоящий богатырь! [b]Ровно в полночь Соколов отбыл в Белокаменную.Утром его ждало ошеломляющее известие. Продолжение следует.[/b]