Все самолеты возвращаются на землю

[i]Уже ближе к концу разговора я спросил у генерал-лейтенанта авиации, Героя Советского Союза, заслуженного летчика-испытателя СССР Степана Анастасовича Микояна, считает ли он, что существуют бесстрашные люди.То есть люди, которым вовсе неведомо чувство страха.Он задумался, а потом сказал: — Ну, а что такое страх? Если под этим понимать какие-то панические действия в момент опасности, то я знал и знаю многих, у которых достаточно выдержки, чтобы не паниковать.И в этом смысле у них нет чувства страха. Но если говорить об обостренном чувстве опасности, о возможности потерять жизнь, то я не верю, что такие люди существуют.[/i]В конце тридцатых мальчишки к летчикам относились примерно так же, как в шестидесятых-семидесятых к космонавтам. Гремели имена отважной семерки первых Героев СССР, спасших людей с «Челюскина». Перелеты экипажей Чкалова, Громова, Расковой будоражили воображение. Тяжелые бомбовозы и юркие истребители, пролетавшие в дни военных парадов над Красной площадью вызывали восторг. А песня «Все выше, и выше, и выше...» гремела из динамиков каждый день как гимн мужеству и верности Родине. Было от чего закружиться голове.В газетах то и дело мелькали сообщения о высоких воинских наградах летчикам, и посвященные знали, что это там, в Испании, бьются с итальянскими «Фиатами» и «Савойями», немецкими «Хейнкелями», «Юнкерсами» и «Мессершмиттами» наши «Ишачки» и «Чайки», на которых летают отважные сталинские соколы.Летчиками мечтали быть все: и мальчишки с заводских окраин, и те, чьи отцы занимали высокое положение в государстве. Не стал исключением и старший сын Анастаса Ивановича Микояна Степан.В семье этому не противились. Вначале хотелось пойти в аэроклуб. Но Василий Сталин, который из 10-го класса школы ушел в Качинское летное училище и с которым Степан давно дружил, отсоветовал. Сказал, что не очень-то жалуют в Каче аэроклубовских, и уж если идти в летчики — то в военные и прямо туда.Так после 10-го класса Степан и его друг Тимур Фрунзе, после смерти отца воспитывавшийся в семье К. Ворошилова, решили окончательно — они будут летчиками. И летом 1940 года, пройдя медкомиссию и сдав экзамены, они стали курсантами Качинского авиационного училища. У них не было иллюзий насчет того, с кем придется воевать: Франция была повержена, Англию утюжили воздушные армады Геринга...А в Качинском училище шла обычная курсантская жизнь, без скидок и привилегий для всех. Честно говоря, услышав такое, я не очень-то поверил и переспросил собеседника: а что и наряды на кухню получали? Разумеется, ответил он, удивляясь моему вопросу, даже сортир драил.В полетах на У-2, Ут-2, УТИ-4 прошел почти год.22 июня мирная жизнь закончилась.Германия напала на СССР. Курсанты спешно доучивались. В июле в училище поступил брат Степана Владимир, а 3 сентября вышел приказ о выпуске из училища. Затем запасной полк, а в декабре — замерзшее от небывалых холодов московское небо, полеты на прикрытие наших войск — совершенно нелепый и трагический случай, едва не стоивший Степану жизни. Впрочем, сейчас по прошествии лет иногда кажется, что случившееся 16 января 1942 года в подмосковном небе как бы исчерпало лимит невезения в его летной жизни. Не совсем, конечно, но по большому счету, наверное, да.А случилось вот что. Пара наших самолетов вылетела на перехват вражеского разведчика «Юнкерс-88» в район Истры. Командир, чувствуя нетерпение молодого летчика попробовать свои силы, пустил его ведущим пары, а сам шел позади, прикрывая его. К моменту подлета наших самолетов немецкий разведчик уже ушел, но Степан, страстно желавший помериться силами с врагом, вдруг увидел тройку истребителей и, не долго думая, ринулся в атаку. Уже выйдя на дистанцию прицельного огня, он вдруг сообразил, что это наши истребители «Як-1» (сам летел на таком же), только выкрашенные в цвета зимнего камуфляжа.Не открывая огня, Степан отвернул, ушел в вираж. Но, видно, у кого-то из летчиков встреченной группы сдали нервы.Не разобравшись в ситуации, он развернулся и пошел следом. Степан сделал пару виражей, и понимая, что на хвосте у него свой, вышел в горизонтальный полет. Но «Як» зашел в хвост и открыл огонь. Зеленая трасса очереди прошла рядом с кабиной и вспорола обшивку крыла. В баках вспыхнул бензин. Поначалу пламя было небольшим, и Микоян решил посадить самолет. Земля приближалась, но вдруг пламя вспыхнуло с новой силой. Ему все-таки посчастливилось посадить самолет «на пузо». Обожженному, со сломанной ногой удалось выбраться из машины до того, как начали рваться боеприпасы. Какие-то деревенские мальчишки довезли его до дороги, а оттуда на санях — в медсанбат.Он сильно обгорел и лечился почти полгода.— Знаете, Валерий, именно тогда, в Куйбышеве, я познакомился с сыном Никиты Сергеевича Леонидом Хрущевым. Он тоже лечился после ранения.— Очень славный. Веселый. Был у него грешок — любил выпить, но и в этом состоянии — душа-человек. Спокойный. Добрый.— Да. Мне рассказывали как. Дело в том, что Леонид в начале войны был бомбардировщиком, совершил несколько боевых вылетов, был сбит, упал на нейтральную полосу, сломал ногу и с трудом добрался до своих. Ну а потом, после излечения переучился на истребителя. Но, понимаете, тут нужен совсем другой, как сейчас говорят, менталитет. Он не сразу формируется. Не успел, видно, Леонид приноровиться. Его потом «Фокке Вульф» на вираже сбил. На вираже вообще сбить очень трудно, к тому же «фоккер» тяжелее, менее маневрен. Подвело Леонида бомбардировочное прошлое...— Ну я вот скажу про «Як». Я на нем летал. По скорости он «Мессершмитту» не уступал. По маневренности — превосходил. Ну чуть уступал по вооружению. Так что ничуть не хуже.— Нет, конечно, хотя причин много.Одна из них, на мой взгляд, заключается в том, что немцы далеко не всегда вступали в бой. Только в том случае, если у них преимущество в высоте, скорости, численности, если они идут со стороны солнца. Наши же не имели права уйти от схватки, в каком бы положении ни находились. Даже в самом невыгодном, иначе считалось «уклонение от боя» — и не избежать объяснений в особом отделе. Или другое — приходит приказ прикрывать передовую. И летчики должны находиться там как можно дольше. А что это значит? Это значит, что полет проходит в сам о м экономичном режиме.Медленно для истребителя. Немцы же налетают стремительно, атакуют, что называется, с лету. А ведь в воздушном бою секунды решают дело...Затем служба в 434-м истребительном авиаполку. Именно здесь, под Сталинградом, осенью, на его машине погиб брат Володя, с которым, волею судеб, они оказались однополчанами.В один из сентябрьских дней Степан с утра участвовал в двух больших воздушных боях. Вскоре опять сигнал — в воздух. И тогда командир приказал ему отдохнуть, а машину уступить брату, у которого самолет стоял в ремонте. Из того боя Володя не вернулся. Очевидцы говорили, что атакованный неприятелем, самолет вошел в отвесное пике, потом вроде попытался выйти из него, но вновь круто сорвался и врезался в землю.Наверно, летчик был ранен или убит еще в воздухе. И, хотя место падения было указано точно, ничего так и не нашли. Такое там было месиво. Но через год после смерти Владимира летчиком-истребителем стал третий брат — Алексей, только что окончивший девятый класс.Война тем временем шла своим чередом. Через какое-то время Степана по приказу Сталина-младшего перевели на Северо-Западный фронт, в 32-й гвардейский авиационный полк, в мае 1943-го попал в ПВО Москвы. По тем понятиям это был тыл, и Микоян сильно обиделся на друга детства, с которым всегда был на «ты». Несколько лет избегал встреч. И только после войны узнал, что Василия вызывал Верховный и сказал примерно следующее: Тимур Фрунзе погиб, Леонид Хрущев погиб, Володя Микоян погиб, ты этого побереги.— Он был разным. Бывал добрым и отзывчивым, а бывал грубым. Вино любил и женщин. Это его и сгубило.После войны летчик Микоян решил продолжить учебу, и в 1945 году поступил в Военно-воздушную инженерную академию имени Н. Е. Жуковского. В тот год ее стены заполнили наряду с техниками и боевые летчики. И хотя все собирались получить инженерную специальность, бросать летать не собирался никто. И вот на третьем курсе несколько человек написали письмо тогдашнему министру обороны Н. Булганину с просьбой разрешить им летать. И разрешение пришло. Правда, с условием, что летать будут только на тех типах машин, которые им знакомы по прошлой службе. Но, оседлав привычный «Як-3», ребята скоро освоили и «Ла-5», а потом еще два самолета Лавочкина — «семерку» и «девятку». Но, учась в академии, они лучше других понимали, что это уже вчерашний день военной авиации. Начиналась эра реактивных самолетов.И тогда, позабыв про старую обиду, Степан Микоян поехал домой к старому другу. Василий принял его радушно, а узнав суть просьбы, тут же отдал распоряжение. А через несколько дней трое друзей-однокурсников — Микоян, Герой Советского Союза Георгий Баевский и Юрий Насенко впервые в жизни подняли в воздух реактивный «Як-17».Поглядев на то, как они уверенно пилотируют машину, тамошний начальник Акуленко сказал: — Могу выпустить и на «МиГ-9», но разрешения нет.И тогда срочно на самолет, опять к Василию, тот дает указание, и через день все трое облетывают уже новую машину.Через год, и опять через Сталина-младшего, Степан выбил разрешение на освоение новейшего «МиГ-15». Так что к окончанию учебы они были вполне подготовлены не только как инженеры, но имели некоторый опыт полетов на реактивных машинах..И когда прибыл «вербовщик» из ГК НИИ ВВС и стал набирать выпускников академии в ведущий испытательный институт страны, новоиспеченные инженеры выложили перед ним свои летные книжки. То, что они летали на разных типах самолетов, решило их судьбу. Шесть человек взяли. Микоян попал в отдел испытания самолетов-истребителей. Позже отдел стал ядром нового Управления испытаний комплексов перехвата и самолетов-истребителей, и Микоян возглавил его, через полтора года стал генералом , а последние 13 лет, вплоть до 1978 года, был первым заместителем начальника всего НИИ ВВС.— Не знаю. В моей летной жизни было немало критических ситуаций, но я даже ни разу не выбрасывался с парашютом. Впрочем, мне вообще были запрещены тренировочные прыжки с парашютом после перелома ноги.— Пришлось бы и пришлось. Кто ж заранее загадывает. Был случай, например, при стрельбе с «МиГ-19» у меня в трех метрах перед носом снаряд разорвался.Потом механики двадцать семь дыр насчитали в самолете, но посадить удалось. А еще был случай: на взлете отказ управления — с переходом на аварийное. Самолет только оторвался от земли и начал клевать. Полет, как на горках, — вверх- вниз. Еще чуть-чуть, и удар о землю. Управление явно запаздывает. И все-таки удалось взлететь и посадить машину. Дефект нашли. А ведь до этого пять машин разбилось по этой же причине.Или вот вы спросили про страх. Был один случай. В 1972 году у меня — задание по выполнению пилотажа на последней модификации двадцать первого — «МиГ -21м». Я должен был сделать петлю, не убирая газа. И вот, пройдя верхнюю точку и уже выводя машину, вдруг почувствовал, что сам собой включился форсаж. Тяга резко возросла, и самолет почти отвесно понесся к земле. А на очень высоких скоростях самолеты хуже управляемы. Вижу где-то над головой линию горизонта, тяну ручку на себя, в глазах темнеет, то есть возможность восприятия сузилась до минимума, некогда даже бросить взгляд на приборы. Одна мысль в голове: вывести или сейчас удар, вот сейчас удар...Когда вывел машину метров, двести до земли оставалось. Потом выяснили, в чем дефект, и устранили.— Да. Не хватило.— Да. Многих. Игорь Соколов у меня на глазах погиб. Мы в паре летели. Я на «МиГ-19», он на «Су-7». Разошлись после выполнения учебных атак, и вдруг я по радио слышу, что у него сдал двигатель. Прямо над Щелково. Прыгать нельзя — внизу город. Так он тянул, тянул самолет, стараясь уйти подальше и теряя скорость, пока не упал плашмя.Но сколько жизней спас. Потом выяснилось, что это была его ошибка. Вернее, не только его. Компоновка в кабине была неудачная. Выключатель прицела был рядом с выключателем автоматики двигателя. Он по ошибке перевел не тот тумблер. Потом все это изменили.Или Саша Кузнецов на «МиГ-25». В одном из полетов машину стало вращать. Он катапультировался, но, видно, килем зацепило. Приземлился мертвый.В чем дело, никто понять не мог. Создатели истребителя не верили, что машина так странно себя ведет. Потом уже напичкали ее датчиками, и полетел Олег Гудков. Случайно нашел этот критический режим и вошел в него. Самолет завертело. Он катапультировался, но, увы, слишком поздно... Однако, черный ящик все записал.Или еще Виктор Андреев на «Су-11».У двигателя, как мы говорим, зависли обороты. Надо катапультироваться, а под крылом огромный химзавод. Так он тоже тянул, тянул, попытался сесть на аэроклубовский аэродром «на пузо», но при приземлении погиб. Да хватит, наверно, этих печальных историй.[b]— Степан Анастасович, вы помните трагический случай, связанный с гибелью во Франции на авиасалоне в Бурже нашего сверхзвукового пассажирского лайнера «Ту-144».Было несколько версий. В том числе и пролет французского истребителя, и даже то, что пилоту помешала кинокамера, выпавшая из рук находившегося в кабине инженера. А у вас, как у летчика, есть версия этой трагедии? [/b]— Да. Ну во-первых, летчик Михаил Козлов, прекрасный летчик, сразу после взлета стал делать «горку». Чтобы не ударить в грязь лицом перед «Конкордом».Но он не истребитель и горок, видно, давно не делал. Самолет нос задрал, а нос длинный, горизонт исчез.Летчик рывком отдал штурвал от себя. Но самолет-то — бесхвостка. Он легко слушается именно этой команды — штурвал от себя. Сразу клюнул носом, переходя в пикирование. А когда пикируешь, земля всегда кажется ближе, чем есть на самом деле.Такой психологический момент. Еще, быть может, можно было вывести, но Козлов опять взял штурвал на себя слишком резко. Прочности машине не хватило. Пассажирский лайнер не рассчитан на такие перегрузки. Не истребитель. Крылья и сложились. А, может, Козлов и не пристегнут был, его на штурвал кинуло. Так что потерял однудве секунды, а это решило все. Кстати, и мой друг Саша Щербаков тоже так считает.— Это не единичные случаи, когда машины так и остаются на земле. Некоторые просто неудачные. Но есть и иные судьбы. В конце пятидесятых не пошел в серию прекрасный и перспективнейший бомбардировщик Мясищева «М-50», поскольку Хрущев решил, что стратегическая авиация утратила свое значение из-за развития ракетостроения. В шестидесятые такая же судьба постигла прекрасный бомбардировщик Сухого «Т-4».[b]— Но, говоря в общем смысле, самолет и не может улететь навечно.Это не космический корабль. Все самолеты, как и летчики, возвращаются на землю.[/b]— Да, возвращаются на землю. Но важно — как.[b]Вместо послесловия — Скажите, в судьбе самолета очень многое зависит от конструкторов. А что зависит от летчика? [/b]— Я вам расскажу одну историю. Во время корейской войны один северокорейский летчик перелетел на нашем «МиГ-15» в Японию. Ну американцы стали сравнивать нашу машину и их основной на ту пору истребитель «Сейбр». И один из американских летчиков спросил у знаменитого Егера, первым преодолевшего звуковой барьер, какая машина лучше. Тогда Егер предложил ему сесть в «Сейбр», а сам взлетел на «МиГе». И через несколько минут зашел в хвост оппоненту.— Эта машина лучше, — сказал пилот после посадки, подходя к «МиГу».— Давай поменяемся.Они поменялись машинами, и Егер, уже на «Сейбре», опять зашел в хвост своему «противнику». Это не притча, это быль.— Вопрос на засыпку. Вы знаете, я, конечно, понимаю, что гражданские машины надежны, очень надежны. Пилоты — мастера своего дела. Но иногда, когда я лечу пассажиром, когда штурвал не у меня в руках, мне кажется, что именно в этом полете мое летное везение закончится...