Людмила Гурченко: Ем все подряд.Проходимость не нарушена!

— Идешь как на соревнование, готовишься к прыжку и вдруг тебя окунают: «Скажите, а что за человек — Кобзон?». И все сборы, все благие намерения насмарку.Или не так давно журналистка меня спрашивает: «А что вообще чувствует стареющая женщина?». Я посмотрела на нее и подумала, что гораздо лучше нее выгляжу.— Вот вам секрет, пожалуйста: я все ем, все сгорает, проходимость не нарушена! Я — военный ребенок: не двигаюсь, чтобы двигаться, не делаю зарядку. Прихожу в ресторан — в меню не выбираю по полчаса, заказываю первое попавшееся. Картошка с мясом? И хорошо! А по ночам не сплю: долго лежу, много думаю. Кто вам сказал, что актеры — нормальные люди?! Это аномалия! Идиотство! А выйти из роли, как змея из кожи?..— Что значит не на слуху? На слуху у хороших людей! Но я же занимаюсь не только эстрадным репертуаром. Это поп-примы могут себе позволить — только песни, концерты. А у меня — театр...А если дадут в кино какую-то роль, я вообще забываю о том, что пою. Оно мне мешает. Я даже не слушаю музыки, которую люблю, в тот момент. Я залезаю в роль: это может быть и на полгода (а раньше и на полжизни). Потом опять вспоминаешь об эстраде: наверстываешь, наверстываешь, а что-то ведь упускаешь!..Правильно говорил Бернес: эстрадного актера делают двадцать песен, а если он поет сто пятьдесят — о партии, об угольщиках, о любви и о разводах... Я не буду продолжать, но не могу я петь все подряд! Песен мало. С большим трудом нахожу новую песню, редко около нее останавливаюсь. Могу, конечно, спеть ее в тот же вечер, но это будет ерунда! Я же актриса во всех направлениях! — Из каких соображений вы решили сняться в клипе Пугачевой «Примадонна»? — Случайно. Я до этого сильно болела: вирус, заражение крови, чуть не умерла. И где-то между жизнью и смертью подумала: я же многим людям не сказала, что о них думаю, что они талантливы.Так, за две недели до смерти мне вдруг позвонил Гердт. Просто, чтобы сказать: «Мне нравится, что ты делаешь. Не обращай ни на кого внимания!». И в концертном зале «Россия» я подошла к Алле и сказала ей, что она для меня. Потом вдруг позвонил Филипп, предложил выбрать песню, привез коллекцию ее дисков, двести песен.Мы слушали их на даче, восхищались, и я выбрала «Ты сними меня, фотограф».Также вдруг она предложила сняться в клипе. Я послушала «Примадонну», понравилась — не на трех аккордах. Потом мы встретились на съемках, ночью на «Мосфильме». Киностудия тогда была еще большая... Бондарчук нас расставил. Было как-то неловко. Снялись вместе и больше не общались.— Я вообще отношусь к сравнениям вопросительно. Что значит «русская Марлен Дитрих»? Она поет только в одной тональности — соль минор! И ей бы мои условия: она не стала бы Марлен Дитрих! А я в ее условиях смогла бы покорить весь мир.— Все это — моя собственная работа. Шить безумно люблю, но сейчас нет времени: я ведь не умею строчить на машинке, все — руками.Что касается Юдашкина... Вот когда Светланов, например, дирижирует своим оркестром, он так играет «Ромео и Джульетту», как я ее чувствую. То же могу сказать о Юдашкине. Когда прихожу к нему и вижу новую коллекцию, то понимаю: это — мое, будто мне все это снилось. Сразу думаю: вот здесь я немножко уберу, там подделаю.Если мне очень нужно платье — беру напрокат. Иногда покупаю.Обычно же я просто прихожу в магазин, беру турецкую шмотку, немножко ее перекраиваю под себя и... все спрашивают: «Это от Юдашкина?». Я говорю: «Да!».— Вот это новость! Я даже толком не знаю этой женщины, потому что мы не входили тогда ни в какие отношения. У меня сложились отношения с Никулиным, потому что мы вместе снимались. Может быть, она хотела играть эту роль? Могу только теряться в догадках.— Лет семь назад, если бы мне сказали: «Вы по доброму желанию не будете сниматься!» — я бы убила этого человека! Как это так: я не хочу сниматься! А сейчас... Назовите хоть одну роль, о которой вы жалеете — что сыграла не я, а кто-то другой. Я бы послушала с интересом. Нет таких ролей! Играть ради фамилии в титрах, ради денег — мне уже неинтересно.То, что мне предлагают, пятьсот раз сделано и другими, и мною. А просто так... Играть в «Муму» тургеневскую барыню, страдающую от одиночества? Странное какое-то это одиночество по сценарию, озабоченное, что ли... Не хочу! — Это не моя профессия. Я ни в коем случае не то, что вы назвали. Я могу писать о том, что я пережила. Каждый актер, человек может написать о себе. Сценарий? Этого я не умею.— Я желаю ему всего самого прекрасного. И дай ему Бог, чтобы он достал деньги на свои замыслы. Но как я могу ждать от него роли, когда у него в каждом сценарии молодки. Вы знаете, как выглядел сценарий «Вокзала для двоих»? «...К столику подошла двадцатишестилетняя Вера с бодрящими глазами». «Хорошо, — говорит Рязанов, — мы переделаем эту роль под тебя и читает: «К столику подходит женщина неопределенного возраста усталой походкой»... Ну и так далее. Увы, сегодня не модно быть в возрасте.— Нет, ничего этого нет. Там все спит. Мальчик уже выше меня. Для них я — Люся. Но у них все в порядке.— У меня появилась желанная работа. Может быть, та, к которой готовилась всю жизнь.Драматические роли, они ведь пришли от отчаяния. Многие актрисы могли бы сыграть их лучше меня. А сейчас готовится театральный проект — мюзикл по оригинальному рассказу Агаты Кристи «Перо счастья». Режиссер — Андрей Житинкин, музыкой заведует Виктор Лебедев, озвучивший «Гардемаринов» и «Небесных ласточек», аранжировщик — Анатолий Кальварский, драматург — Бородянский («Афоня», «Мы из джаза»). Главная роль? Во всех жанрах поет и играет Николай Фоменко.Мне досталась роль женщины, которую давно оставил без внимания муж. Его вечные измены, увлечения — а от этого женщина, как известно, не хорошеет. И ей обещают счастье за десять дней. Мужа играет Александр Михайлов — наш Хулио Иглесиас. Моя соперница, его пассия — Алена Свиридова. Гедеминас Таранда будет блестяще танцевать. Все будет живое: звук, песни — мы будем по-настоящему играть, танцевать и задыхаться. Надеюсь, что в середине октября мы осилим этот мюзикл и покажем в новом зале — Дворце науки на Ленинском проспекте.— Я скажу просто как зритель. Включаешь телевизор: по трем из пяти программ идут средненькие иностранные фильмы и один — наш. И в этих фильмиках — темп, динамика, движение... Бамц, переключаешь на наше кино, а там: «При-и-вет! Как поживаешь? А ты? А я хорошо. А что ты делал вчера? А я вчера... А что сказал Василий?..».Медленно, неторопливо, нам не хватает в кино этого импортного «мяса». И — мы не научимся у них снимать темповые фильмы. Чтобы так снимать, нужно жить в этом ритме. Нужно это впитать с рождения, чтобы это выросло, расположилось внутри человека. А в нас все еще размеренно, и кино у нас в ритме вальса....Вот я недавно премию получала. Нужно было подойти к президенту, взять цветы, повернуться, сфотографироваться с ним. И вдруг мне говорят: «Скажите чтонибудь». И я сказала. Служу Советскому Союзу! — По людям — да. По времени — Боже сохрани! Я ничего не хотела бы вернуть. Мне интересно сегодня, интересны эти люди, я рада, что вы не жили тогда.Но знаете что: я гораздо свободнее, чем сегодняшние молодые люди. Они родились такими и не ощущают этой свободы. А я знаю цену тому, что могу говорить то, что думаю. Иногда сама боюсь того, что сказала.— Людей!