Жили-были в снежном царстве Любовь да Любим…

.В свое время эта пьеса была «новой драмой», вызывавшей яростные споры, неоднозначной, дышавшей улицей и оттого шокирующе грязной. Автор опасался, пройдет ли пьеса цензуру. В спектакле филиала Малого она покрывается сказочным глянцем.Это убеленная сединами старина, запорошенная снежком (художница О. Коршунова), убаюканная музыкой Свиридова. На сцене безраздельно царит стилистика детских спектаклей, которыми славен этот театр, с их вечной двусторонней выгородкой на поворотном круге: с лица – каморка приказчика, с изнанки – богатая гостиная, а после антракта еще поворот – ан уже и кухня с сундуком и буфетом. И, как детский утренник, сказка о богатом брате Гордее и о бедном брате Любиме имеет определенный возрастной адрес. Она играется для пожилых семейных пар, скрашивает вечерок бабушкам-театралкам.Молодые актеры, вчерашние щепкинцы, не позволяют себе ничего лишнего: ни темпераментных поцелуев, ни грамма иронии даже там, где она допустима в тексте. Об их с Любонькой (Л. Ещенко) тайном уговоре пожениться Митя (Г. Скряпкин) говорит, как в протокол заносит: «Столковались в потемочках». В сцене, где парни и девки играют в искусственные снежки, оные подают из-за кулис и туда же старательно возвращают, чтобы недробимые комки не валялись по сцене немым укором непроходимо серьезному бытописанию.Сразу вспомнились громадные красные яблоки из спектакля Женовача «Правда хорошо, а счастье лучше», такие бесстыжие в своей подчеркнутой театральности и оттого такие живые.Но Александр Коршунов, поставивший «Бедность не порок» и сыгравший в спектакле знаменитого пропойцу Любима Торцова, явно считает, что пьянство – меньший порок, чем подмигивание почтенным традициям Малого театра.Что и говорить, спектакль, в котором отчаянно стремятся к целомудрию и славят старину, где Любим Торцов вступается за достоинство бедности, льет на душу пожилых зрителей бальзам примирения с действительностью.Но если для них постулат, вынесенный в заглавие пьесы, – аксиома, то для молодой части публики он теорема, требующая доказательства. Со всех сторон ее то и дело убеждают в обратном: бедность – это позор. Идея Островского в самом деле оказывается сегодня невероятно актуальной, по-настоящему полемичной. Но будучи задвинута в какие-то эпические времена и мифические дали, она теряет контакт с молодой публикой, которой нужна никак не меньше.Остается лишь любоваться спектаклем как чистым искусством, пожалуй, как оперой. Дело-то по сюжету – на Святки, поэтому на сцене и ряженые, и колядки, и всякие шутки-прибаутки, и плач по невесте (музыкальную часть взял на себя Андрей Котов, руководитель ансамбля «Сирин»).Оперность – и в построении пьесы: персонажи появляются один вслед за другим и каждый выход – номер. Никто не обижен драматургом, всем он сладил бенефис.Следишь за актерами, как за певцами, зная все их ноты наперед: здесь забушует, здесь затрепещет, здесь уколет и так далее, без отклонений от выработанных традицией лекал. Но пьеса написана так умело, что вывозит актеров даже при таком прямолинейном исполнении. Движется, набирая обороты, к кульминации, на пике которой в монологе Любима Торцова и звучит сакраментальное: «Бедность… – а зал подхватывает – …не порок!» А вы как думаете?