Мы занимаем первое место по патриотизму

– Нет, практически не смотрю. Так, иногда.– Ну, некоторые серии «Мастера и Маргариты» я смотрел. Я просто хорошо знаю сам роман и могу сказать, что перевести на уровень сериала книгу такого рода безумно трудно. Подобные экранизации всегда снижают сам текст. Тем не менее дух Булгакова все-таки присутствует в этом фильме. Можно сказать, что в целом создателям все же удалась попытка экранизации. О Солженицыне, то есть о сериале «В круге первом», я тоже, конечно, слышал.– Не только у нас, кстати. Коммунизм-то как таковой еще существует. В Китае, в Корее, на Кубе благополучно сохраняется этот строй. Вот Латинская Америка сейчас становится весьма левой. Но у нас, я думаю, о коммунизме – в том виде, в каком он существовал при Советском Союзе – говорить уже нельзя. Это, слава богу, в прошлом.– Конечно. Ну, во-первых, я основал клуб метафизического реализма, куда входят самые разные писатели. Например, Анатолий Ким, Сергей Сибирцев, Маканин, Славникова. И очень много молодежи. У нас много молодых талантливых писателей, например, Наталья Макеева, Николай Григорьев.– Сейчас очень много хороших авторов. Из популярных это, конечно, Сорокин, Ерофеев – кстати, мои друзья. Они блестящие писатели, о чем тут говорить. Но есть и новые, например, Елизаров. Он, по-моему, живет в Германии. Конечно, я не могу следить за всеми, кто сейчас появляется, но сейчас у меня есть ощущение, что пошел приток свежей силы.– Да, я часто печатаюсь в журнале «Playboy».– На телевидении меня можно увидеть не так уж и редко. Я появляюсь на телеканале «Культура». С другой стороны, моя проза довольно сложна, она просто не может стать частью массовой культуры.– Да, я уехал из Советского Союза, мне пришлось уехать. Это произошло в начале 70-х, когда уехали Солженицын, Максимов и многие другие. Тогда вообще были открыты каналы для так называемых инакомыслящих. Нам сказали: печатать вас нельзя, никто вас не понимает, советскую власть вы не любите, ну и уезжайте отсюда на Запад! А вернулись многие из нас, в начале перестройки, когда коммунистический режим пал и свобода в искусстве была обеспечена. Некоторые не могли вернуться – например, Максимов умер, Бродский умер…– Не знаю, трудно сказать. Но я вернулся, ведь совершенно очевидно, что основные мои читатели здесь. Русский писатель не может существовать без общения с языком, без своей страны, без своих людей. Это переживали все русские эмигранты, от Бунина до Набокова. У Набокова есть такие ностальгические строки, что их просто больно читать. Так что у меня не было никаких сомнений – я решил вернуться. Тем более что у меня осталась возможность жизни на Западе.– Ну, вот так, очень просто. Я живу и во Франции, и здесь. Но вся моя душа – в России. Вы, кстати, знаете, что недавно какая-то международная организация проводила опрос: если бы дана была вторая жизнь, в какой стране вы бы хотели родиться? Россияне для своего повторного рождения выбрали Россию – около 70 процентов. Это было первое место по патриотизму. Второе у Италии.– Да, сначала в Америку, а потом во Францию. Францию я люблю, просто обожаю Францию. Париж – традиционный город для русского писателя.– Внешне, конечно, нет… Да и внутренне– нет. Но в нем есть что-то, что позволяет чувствовать себя свободно. Объяснить это четко невозможно. Да и что тут объяснять, Париж – это Париж. Конечно, есть другие красивые города, Вена, например. Но ведь Франция всегда была связана с Россией. Может быть, тут это играет роль. Наша аристократия всегда говорила на французском языке, даже некоторые листы в «Войне и мире» написаны на французском. Многие русские писатели XIX века уезжали жить в Париж, поэтому там, видимо, остался какой-то русский след.– Сначала в Нью-Йорке. Но потом, в связи с приглашением преподавать в Корнуэлльском университете, мы переехали в Итаку. Там, как и в некоторых других американских университетах, я читал курс русской литературы для студентов славянских отделений. Во Франции я тоже много преподавал.– Ну, это довольно серьезный вопрос. Америка – это ведь даже не страна, а такой континент. Там живут самые разные люди, но общая атмосфера там меня не устраивала, общий дух цивилизации очень тяжелый. Основная ценность там – деньги. Все этому подчинено, а в такой атмосфере сложно существовать, причем не только писателю.