День опричника в консерватории
К сожалению, большая часть ценителей приходит, как обычно, «на имя»: уже по сложившемуся обычаю аудитория простодушно хлопала между частями. И не где-нибудь – а в «Песнях и плясках смерти» Мусоргского. Геннадий Рождественский на месте Темирканова наверняка приструнил бы неандертальских меломанов, а Юрий Хатуевич старался не обращать внимания. В итоге публика смазала своими дежурными восторгами начало последней, кульминационной, части цикла – «Полководец».Публику, соскучившуюся не только по хорошим дирижерам, но и по русской классике, дирижер порадовал программой, составленной с безупречным вкусом. В первом отделении увертюра к «Хованщине» «Рассвет на Москве-реке», которую женщина-конферансье назвала «Рассвет на Москва-реке», будто в произведении речь идет о прогулках на речных трамвайчиках. Когда-то эта увертюра звучала везде и всюду, включая центральные каналы телевидения, а теперь и она нечастый гость в концертных программах. Последовавший затем цикл «Песни и пляски смерти» – испытание на прочность, зрелость и мастерство для артиста-вокалиста – был исполнен солистом Большого театра Михаилом Казаковым вполне достойно. Оркестр также старался не ударить в грязь лицом.Деревянные духовые звучали аккуратно, но вот медные (особенно в увертюре) портили картину ржавыми и нестройными аккордами.Во втором отделении прозвучал «Иван Грозный» – оратория, созданная Стасевичем из музыки Прокофьева к одноименному киношедевру Сергея Эйзенштейна. Если кантату «Александр Невский» Прокофьева еще можно услышать по большим праздникам, то «Ивана Грозного» – считай, вообще никогда. Юрий Темирканов является одним из неустанных пропагандистов этого сочинения: например, нынешний сезон в родной «питерской» филармонии он открыл именно им.Великолепие этой гениальной музыки Темирканов открыл слушателям с полной силой. Поразительные в своей живописности музыкальные картины эпохи, вопреки мнению самого Прокофьева, нисколько не требуют видеоряда. От оркестровой и хоровой мощи буквально бежали мурашки по коже. Руководитель оркестра Большого театра Александр Ведерников, сидящий в амфитеатре, казалось, также был захвачен происходящим, невольно дирижируя руками во время особенно мощных оркестровых тутти.К ужасу моему, на несколько мгновений мне почему-то вспомнился роман «День опричника» Владимира Сорокина (скорее всего, это было связано ассоциативной нитью с печальной оперой на либретто Сорокина, поставленной в Большом). Но светлый венчальный женский хор развеял это пугающее наваждение.