Звезда сыска казенной масти

Щенка отобрала комиссия русского «Общества поощрения использования собак к полицейской и сторожевой службе», в начале 1909 года открывшего в Петербурге свой питомник. Там ему дали кличку Треф – по картежной масти, считающейся «казенной».Обладая феноменальным чутьем и редкой понятливостью, на публичном испытании в питомнике «Общества», состоявшимся 25 октября 1909 года, доберман Треф был вне конкуренции, получив главный приз. Воспитал пса квартальный надзиратель Владимир Дмитриевич Дмитриев, присланный в питомник из московской сыскной полиции. По окончании подготовки он вернулся в Москву со своим четвероногим напарником. И уже скоро их имена прогремели на всю Россию. Про Трефа и его проводника писали русские газеты, а в зарубежных журналах то и дело мелькали их фотографии «с места очередной победы».Тогдашние московские преступники были не готовы к появлению противника, способного все их хитрости «носом чуять». Треф уверенно приводил Дмитриева с коллегами к преступникам или к уликам, помогавшим их найти. Кроме того, пес не брал взяток и работать плохо просто не умел. Эти «нечеловеческие качества» заводили преступников в тупик.Репутация собаки и ее проводника была такова, что часто стоило только им прибыть куда-либо для розысков, воры, совершившие не только расследуемое, но и давно, казалось бы, забытое преступление, опасаясь того, что и их как-нибудь «случайно» найдет Треф, стремились избавиться от краденого, подкидывая хозяевам то, что украли. Узнав о том, что розыск ведет Треф убийцы являлись с повинной, говоря «все равно псина найдет, а так,может, и скидка выйдет…» Звездная пара сыщиков нашла себя и после гибели империи: любой власти нужны были опытные специалисты по розыску преступников. В 1917-м сыскная полиция была преобразована в уголовный розыск, и Владимир Дмитриев с Трефом продолжили служить фактически на прежнем месте, сначала ловя «птенцов Керенского», а после октябрьского переворота оказавшись в только что созданной большевиками милиции… Работу советской «уголовки» на первых порах контролировали слабо, надеясь на «пролетарскую сознательность» милиционеров. Но соблазн оказался слишком силен, и «новые люди» быстро постигали «науку» брать взятки, фабриковать дела, присваивать, что приглянется при обысках, и оказывать покровительство тем, кто хорошо платил. Размахивая наганом, крича о «революционной мести пролетариев», многие московские сыскари обеспечивали себе и сытую, и пьяную жизнь.Так продолжалось до весны 1919 года, когда новым коллегам Дмитриева подвернулось очередное «выгодное дельце». Во время обыска у некоего Бирнбаума Треф нашел 15 ведер спирта, украденного из лаборатории Медицинской академии. Бирнбаум дал «кому надо» 50 тысяч, и его не тронули, а спирт красные сыщики «толкнули» через своих людей на черном рынке. Но один из барыг, с которыми они имели дело, по совместительству работал еще и стукачом на отдел борьбы со спекуляцией ВЧК. Он-то и сообщил на Лубянку об этой махинации. Арестовывая одного за другим всех подозреваемых, чекисты дошли до руководителя МУРа Поталовского. А шеф Центророзыска Розенталь спрятался в психиатрической лечебнице, симулируя сумасшествие.Всего по этому делу проходили 27 человек, в числе которых оказался и Дмитриев, главной уликой против которого стал широкий образ жизни, который он вел. Сыщик пояснил, что он привык так жить, будучи весьма состоятельным человеком: в старое время ему причиталось 10% от найденных им сумм или стоимости товаров. А так как он со своим Трефом находил много и часто, то многое мог себе позволить.Но хотя обвинение против Дмитриева не подтверждалось никакими фактами, решение Ревтрибунала было предрешено. Московские сыщики дискредитировали советскую власть, а разбираться, кто из них виновен больше, кто меньше, было недосуг. Дмитриев был «прислужником старого режима», знаменитостью сыскной полиции. Этого было вполне достаточно для «классового подхода» при принятии решения. Вот трибунал и приговорил троих сотрудников «уголовки», в том числе Дмитриева, к расстрелу. Начальник управления МУРа Поталовский получил 20 лет лишения свободы, четверо его подчиненных по 15 лет заключения, а еще четверо – по 10 лет. Остальным перепали меньшие сроки...А о дальнейшей судьбе гениального пса можно узнать из коротенькой заметки в № 197 московской «Рабочей газеты» за 1922 год, где мельком упоминалось: «Знаменитый Треф подох от старости еще в прошлом году…»