Овцы и волки Германа Стерлигова

На околице заброшенной деревни Еремеево вбок от проселка уходили две еле заметные проезжие колеи. «Правильно встали, сейчас вас заберут», – произнес в телефонную трубку невидимый собеседник и отключился. Десять минут спустя около моей машины притормозил джип «Тойота». Водителя за лобовым стеклом видно не было – только вихрастые кудри торчали из-за рулевого колеса.Больше вокруг не было ни души, и я вылез из салона. «Тойота» моментально сдала метров на десять назад, и из приоткрывшейся двери осторожно выглянула мальчишечья голова:– Вы к нам?– Наверное…– Садитесь, пожалуйста.Четверть часа, пока мы тряслись по буеракам, болотным кочкам, разбитым тропам и кривым лесным дорожкам, юный водитель мастерски управлял машиной. Наконец впереди на обширной пустоши показались окруженные деревянной изгородью постройки, а чуть правее замаячила фигура всадника на поджарой лошади. Объехав лениво бредущее к воротам овечье стадо, мы припарковались во дворе.Всадник спешился и ждал меня под навесом у летней кухоньки. Это был Герман Стерлигов – в недавнем прошлом известный политик и крупный бизнесмен, а в прошлом куда более отдаленном – основатель одной из первых в стране бирж со звучным именем «Алиса», чей рекламный ролик с забавной мордой кавказской овчарки, наверное, до сих пор памятен большинству россиян. Три с половиной года назад со всем своим многочисленным семейством он бросил московскую квартиру и дом на Рублевке, уехал в богом забытую деревеньку Слобода Можайского района и словно исчез с горизонта. Периодически объявляясь в столице, он удивлял общественность неординарными проектами, угощал знакомых бараниной из собственного хозяйства и снова удалялся в леса. Донельзя заинтригованные таким поведением человека, совсем недавно баллотировавшегося на пост президента России, мы напросились к нему в гости и спустя три часа после выезда из Москвы достигли пределов его имения.Выслушав комплимент маленькому водителю, Стерлигов улыбнулся:– Это Арсений, мой старший. Ему десять исполнилось. Вообще-то я его одного даже в ближайшее село Поречье отпускаю. Но водить полноприводный автомобиль – нехитрая наука. Вы бы его за рычагами бульдозера видели! Когда дорогу окончательно развозит, даже джип не помогает. Тогда Арсений доезжает на бульдозере до проселка, я встаю сзади на стальной лист, и таким макаром он буксирует меня до дома.Из бревенчатого сруба вышла юная красавица с деревянным корытцем теплого мягкого хлеба. Оказалось, это шестнадцатилетняя дочка Стерлигова Пелагея.– Попробуйте, только испекли. Молока хотите?Мне налили поллитровую кружку свежего молока – само собой, парного. Тишина и покой царили вокруг. Бараны, лениво перемещаясь по лугу, входили через распахнутые ворота. – спросил я главу семейства, отхлебывая душистый напиток.– Около восьмидесяти, из них штук пятнадцать молокососов. Сколько овец, сказать не могу – лень считать. Когда надо зарезать – под нож пускаем барана. Одна из задач овцеводства – извести баранов, пока они не стали половозрелыми. Покрывать овец нужно баранами с другого стада, иначе порода ухудшится. Овец стараемся не резать, чтобы приплод не уменьшался.– Некуда ее девать. Вон горами лежит. Не занимается никто теперь этим на селе…– Да что вы! Смысл жизни для меня – спасение души. На втором месте – семья. А бараны – просто источник дохода.– Вы даже не догадываетесь, насколько. Позволяю себе телефоны за тысячу долларов, машины неплохие…– Потому что восприятие сельского хозяйства в России повернуто с ног на голову. Сегодня фермер – как правило, человек, считающий землю объектом для получения прибыли. Если так относиться к земле, то сельское хозяйство и в самом деле невыгодно. Потому что тогда растениеводу нужны химикаты, животноводу – селекция. В общем, всякая дрянь. Вам наш хлеб понравился?– А магазинный есть нельзя. Так же и с мясом, яйцами, молоком. Я с семьей постоянно живу на своей земле. Встаем в полседьмого, ложимся в десять вечера. Каждая минута – радость, несмотря на то что дел невпроворот. Вот если так относиться к сельскому хозяйству, а не смотреть на него через долларовые банкноты, тогда оно само станет прибыльным.– Ну да, формально эти 37 гектаров мы арендуем. Губернатор Громов выделил областную землю из так называемого Фонда перераспределения целевым назначением под разведение овец. Правда, он не верил, что я буду разводить овец, но я его посрамил. Но какая, в сущности, разница – аренда или собственность? Все это временное, в могилу-то с собой не утащишь. Во-первых, тут до горизонта соседей не сыщешь: деревни стоят брошенные, поля не обрабатываются. Когда-то вот тут, прямо на месте моего хозяйства, находилась деревня Слобода. А теперь она только на старых картах значится: ни головешки не уцелело. Паси овец где хочешь. Во-вторых, местные власти понимают: на селе осталось так мало работников, что с каждого впору пылинки сдувать. Поэтому с формальностями нам всегда идут навстречу.– Нисколько. Общество телезрителей, которое сейчас сформировалось в России, мне отвратительно и противно. Я в нем жить не хочу.– А с другими людьми мы общаемся. Как раз завтра в пять утра едем к знакомым в Тульскую область, которые так же в непроходимых лесах поселились.– А до этих была еще одна предвыборная кампания – губернаторская, в Красноярске, когда разбился Александр Лебедь. Но и красноярские выборы, и московские мыслились всего лишь как подготовка к президентским. К сожалению, в главной предвыборной гонке мне не дали поучаствовать – сняли в самом начале. Скрывать не буду: я шел во власть, чтобы получить диктаторские полномочия и навести в России порядок. Но не с точки зрения финансовой дисциплины, как Пиночет, а в нравственном смысле. Ибо то растление и разврат, которые царят в нашем обществе, убивают будущее поколение и вообще всю страну.– Ни в коем случае. Конечно, как узнаешь об очередной дури в стране, хочется взять шашку и рубануть. Но… после неудачной президентской кампании я подумал: чего ради навязываться-то? Для начала наведу-ка я порядок у себя в семье. Потому что это тот круг людей, за которых я отвечаю персонально. А за так называемый русский народ у меня желания отвечать больше нет.Овечье стадо вольготно расположилось во дворе и втихаря подбиралось к грядкам. Но тут рыкнула собака, из дома выскочил Арсений и палкой выгнал скотину за плетень. Овцы и бараны, распихивая друг друга, понеслись на дальний луг, где трава сочнее.– Алена, чаю поставь да дровишек подкинь! – зычно приказал глава семейства супруге и удалился на минутку присмотреть за баранами.Из дома моментально показалась молодая симпатичная женщина в сарафане и принялась колдовать у очага. За нехитрыми заботами она, коренная москвичка с высшим образованием, рассказала, как легко восприняла переезд с Рублевки в медвежий угол Подмосковья и как радостно обитать им тут, среди природы.– Гусь скоро будет? – кратко осведомился Герман, возвращаясь под навес.– Сию минуту! – ответствовала благоверная и исчезла в избе.– Как вам сказать… Его надо все время поддерживать, потому что малейшее ослабление контроля чревато неприятностями. Детей надо воспитывать, а жену – удерживать в определенных рамках, потому что женщина – сосуд немощный. Но знаете, как меняется человек в естественных условиях, когда вместо неоновой рекламы видит березки! На Рублевке жена мне постоянно говорила, что воспитание детей для нее – работа. Тут детей мы воспитываем, когда выдается свободная минутка среди хозяйственных забот. И подобных фраз про «работу» я от нее больше не слышу. Хотя переезд ей, конечно, дался тяжело. Три месяца вой стоял, пока в палатке жили!– Врет.Подали гуся, а к нему – яичницу, в которой было, наверное, штук десять яиц. За обедом хозяева рассказали, что в первое лето, пока строились, у них сожгли почти готовый дом из лиственницы. «Ну и хорошо, – замечает Герман. – Он такой здоровый был, что мы бы его нипочем не протопили. Так что Господь подправил».– Да индейцы.– Ну, я так местных называю. Одна семейная пара улучила момент, когда на стройке никого не было. Мы тогда по глупости местное население чуть ли не святыми людьми считали. Ничего. Образумились. Теперь у меня, когда гостей не ждем, три злые собаки по округе бегают. Да и ружьишко всегда заряжено.– У пули тоже свобода передвижения.– Поверх голов стрелял неоднократно, если индейцы не понимали человеческой речи. На поражение – пока ни разу: моментально ложились в бурьян и начинали разговаривать как миленькие. За первые два года я так всех непрошеных визитеров натренировал, и больше попыток проникновения не было.Покончив с обедом, хозяин пригласил меня в избу. Пройдя через веранду, мы оказались в средних размеров горнице, примерно четверть площади которой занимала русская печь. За длинным обеденным столом на лавках сидели Арсений и еще два хлопца поменьше.– Сергий и Пантелеимон, – представил мне сыновей Герман Львович. – А еще есть Михей. Ему два года, он наверху спит.На спальню второго «этажа» вела небольшая лестница в потолке.– Что это такое? – разгневался Стерлигов. – Почему лампада опять потухла?Пелагея опрометью бросилась поправить лампадку перед ликом Спасителя. – поинтересовался я, глядя, как споро Арсений расправляется с раскраской «Бабочки мира».– А хрен ее знает! Мы детей в школу не отдаем. Пользуясь Законом «О домашнем обучении», учим с Аленой детей самостоятельно. Еще профессоров МГУ сюда приглашаем. А Пелагея, например, историю Арсению уже сама преподает.– Легко. Директриса в московской школе сказала Пелагее: на следующий год не приезжай, потому что учителя после твоего экзамена обижаются. Ведь учитель оперирует тем, чему его научили в вузе, а Пелагея – летописями, персоналиями, первоисточниками, о которых педагог в лучшем случае слышал.– Она скажет, что это бред сивой кобылы, который отец запретил изучать, а людей, которые придумали эту терминологию, он зовет дебилами. Хотел бы я посмотреть на учителя, который после этого рискнет поставить неудовлетворительную оценку!– Ни радио, ни компьютера. Да к нам и электричество-то не подведено!– Зачем лучину? Свечи. У нас хорошие восковые свечи, с ними светло. Электроэнергия нам нужна только для насоса, которым мы воду качаем. Этой цели служит генератор – ему на месяц канистры хватает.– Когда очень холодно, скоропортящиеся продукты храним на террасе. Когда не очень – на балконе.– Идем покажу.Мы выходим во двор и направляемся к колодцу. Секунда – и Стерлигов достает из него большой герметически запакованный сверток.– Масло. Так можно хранить продукты в самую немилосердную жару.– Издеваетесь? Шоколад мы не едим – почитайте на этикетке, из чего он состоит. Дайте подумать… Из съестного мы покупаем растительное и оливковое масло и крупы. Все. Вон, видите, теплицу не стали закрывать. Это потому, что мы проглядели, как две гусыни там на яйца сели, а тревожить потом пожалели.По деревянным «тротуарам», крепко сшитым из толстых досок (ноу-хау этого сезона – прежде, по словам Стерлигова, по хутору ходить было грязновато) путешествуем от постройки к постройке.Минуем баню, дом для наемных рабочих (в хозяйстве трудятся три батрака-молдаванина, каждому из которых хозяин ежемесячно платит по 600 долларов), конюшню на две кобылы, сарай-амбар, птичник с насестом, коровник, хлев для коз и, наконец, подходим к «сердцу» всего комплекса – овчарне. Стадо еще не вернулось с дальнего луга, и Герман, улыбаясь, встает сапогами на щедро унавоженный слой земли: – Раз в году вот это богатство вырезается и вывозится на поля.Так называемое нерентабельное сельское хозяйство – вещь безотходная и самая естественная на земле. Жаль, что придурки, которые печатают купюры и чеканят монеты, этого не понимают…Мы возвращаемся к дому, и у крыльца я замечаю небольшой колокол. «АЛИСА» – крупно выгравировано на нем.– Это наш биржевой… – скупо бросает Стерлигов, и в его словах я слышу тщательно скрываемый отголосок ностальгии по давно минувшим веселым денькам.– На самом деле по нынешним меркам ее было не так уж много. Просто в тот момент на ТВ коммерческая реклама, не считая нас, вообще отсутствовала. Оттого и складывалось впечатление, что «Алиса» везде.– До 1993 года. Потом я преобразовал ее в холдинг из двух сотен предприятий, и в таком виде «Алиса» просуществовала еще 7 лет. Правда, на фирмы из этого холдинга я случайно натыкаюсь и по сей день. Буквально вчера нашлась компания, которая принадлежала мне, а я и не знал об этом.– Купили на каком-то рынке – уж и не помню, где. Алиса пережила и биржу, и холдинг, и сдохла лет пять назад. Но у меня тут живут ее внуки. Не та большая злобная псина, что вдали, а вот эти – Плюша и Жулька. Жульку сейчас в Алису переименовываем – уж больно на бабку похожа.– Нас запретили. Минюст трижды отказал в регистрации Некоммерческого партнерства «Реестр непьющих мужиков», чем фактически поставил нашу деятельность вне закона. На самом деле я понимаю, почему властям наша деятельность невыгодна: это же какая статистика пьянства откроется!– Пожалуй, скука. Посудите сами. Когда я начинал свое дело, мне сказали: долезешь до вершины – сокровища будут твоими. Я долез, а вместо сокровищ – говно. Ну не обидно ли?!– Так самое печальное, что и приятели, которые другие горы штурмовали, то же самое говорят… …Я распрощался с семейством Стерлиговых. В дорогу мне дали десяток огромных деревенских яиц (только что из-под несушек) и теплый «кирпич» хлеба. И молока парного дали тоже, только я полбанки расплескал на ухабах. «Ой, Сергий, гони коз, они мне сейчас весь крыжовник съедят!» – завопила где-то за домом Алена. Арсений довез меня на «Тойоте» до моей «четверки», а Герман ехал верхом рядом. Вскоре он стал отставать.Ехал я, пристально глядя на него в заднее зеркало, и думал: кто же он, этот странный человек? Пресытившийся жизнью богач? Мятущаяся душа, которой нет покоя ни среди сильных мира сего, ни в алмазных кущах земного рая? Отшельник, испугавшийся вызова низменной нашей цивилизации и предпочетший ей путешествие на век назад? Заботливый семьянин, оберегающий жену и детей от скверны нынешних дней? Все это так, но все не то.А может, он просто настоящий патриот Отчизны – только не в трескучем, а в истинном смысле этого слова, о котором мы давно позабыли?[i]Герман Львович Стерлигов родился в 1966 г. в Загорске. Отслужив в армии, работал токарем-расточником на ЗИЛе. Потом год проучился на юриста. Эти знания ему позднее сильно пригодились: в 1988 году он участвовал в создании первых кооперативов, после чего открыл биржу «Алиса». «Название такое дурацкое, – вспоминает Герман. – Но чем тупее, тем быстрее его запоминают. Особенно в рекламе». Биржа окупила кредит в 2 миллиона рублей в считаные дни, а 23-летний бизнесмен стал сказочно богат. К нему приходили занимать деньги Гусинский и Ходорковский. Пиар-кампании Стерлигова гремели на всю страну. Чего стоила только гробовая контора: во время иракской кампании американцам были предложены 50 тысяч гробов. Те отказались, но Саддам Хусейн собирался их приобрести, чтобы солдаты из Штатов возвращались на родину в красивых деревянных домовинах.На растяжках в центре города красовались звучные слоганы типа «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики!» На то, что контора не сколотила ни одного гроба, мало кто обращал внимания. Говорят, что его состояние оценивалось в 200 миллионов долларов. Но сам Стерлигов утверждает, что никогда не занимался подсчетом собственных финансов. Потому и не знает, насколько был богат.[/i]