Клюква

Ханжи и педанты могут по этому поводу злобиться – ну как же, ведь в анекдотах, по видимости, «опускаются» и высмеиваются вполне себе положительные герои. А на деле стать героем анекдота означает получить широчайшее народное признание, куда более прочное, чем памятник из бронзы на гранитном цоколе. Так полюбились эти герои народу, что не хочет он с ними расставаться – десятилетиями сочиняет и сочиняет про них веселые байки, раздвигает пространство известных (и, увы, законченных) сюжетов во все стороны: ну а тут что ты скажешь, Чапай? А ты, доблестный поручик? А вы, партайгеноссе? И они до сих пор что-то говорят, и пока говорят, не умрут.Про Сергея Есенина анекдотов, похоже, сочинять уже не будут. Потому что про него снят длинный и скучный фильм-анекдот. Какому же дураку придет в голову сочинять пародию на пародию? Пародия – пускай злая, похабная, циничная – пишется на текст (фильм), который в принципе есть, стоит на своих ногах, рассчитан на диалог с читателем или зрителем. Шумно разрекламированный проект Первого канала «Есенин. История убийства» по причине своей убогости даже пародии недостоин.Обидно за Сергея Александровича – сколько лет при жизни и после смерти его гнобили (и убили, как утверждается в фильме) «чужие», а теперь вот из самых лучших побуждений показали идиотом и клоуном как бы «свои», клявшиеся во множестве интервью в беззаветной любви к национальному гению. И вот уж они-то – семейное предприятие Виталия и Сергея Безруковых (папа – автор романа, по которому снят фильм, сын – в главной роли) – действительно совершили покушение на убийство, пусть и виртуальное, одного из самых обаятельных образов русской литературной истории.Образ противоречив – сам Есенин вполне рационально трудился над созданием такого многомерного, неоднозначного образа – ну да, пьяница, гуляка праздный, бабник и так далее, зато нежнейшая душа, «не расстреливал несчастных по темницам» и братьев меньших не бил по голове, писал между кабаками и постелями что-то вроде новой национальной мифологии («Ключи Марии»), любил жизнь и Россию, но постоянно думал о смерти. Прощался с деревней и никак не мог с ней проститься… Образ запоздало романтический – такие образы в жестокие и прагматичные времена всегда балансируют на грани пошлости, но Есенин каким-то божьим чудом грань эту сумел не переступить. За него это сделали «благодарные» потомки. Зачем? Лучше бы, право, сняли фильм про Игоря Северянина или Эдуарда Асадова – тоже «культовые» поэты разных эпох, но попроще и помельче, чем Есенин, – как раз по силам тандему Безруковых.Однако «Убийства Есенина» им теперь мало – вскорости свалится на нашу голову еще и «Убийство Пушкина». Как мило говорит в одном из интервью Виталий Безруков: «Я уже много читал об Александре Сергеевиче». Что ж именно интересовало новоявленного литературоведа? А вот что: «Изучал версию, что убийство Пушкина было выполнено по заказу императорского двора руками масонов». Плевать, что давно уже изданы книжки П. Е. Щеголева и других ответственных пушкинистов на тему гибели поэта, – мы из пальца высосем новую версию, которую можно будет выгодно продать. Сугубо из любви к Пушкину, разумеется.Но вернемся к Есенину, то есть к фильму о нем. Понятно, чем занимается там Сергей Безруков – в театре он уже и Моцарта, и Пушкина, и того же Есенина сыграл, так что роли гениев, как съязвил один из неглупых театральных критиков, – его «узкая специализация» (благородный бандит в «Бригаде» как бы не в счет). Смотришь на безруковского Есенина в фильме и напрягаешься в ожидании стыда: вот сейчас хрестоматийный стишок отчитает, размашисто жестикулируя, и без перехода начнет «ботать по фене». Так примерно и происходит.Ну да, когда-то в каждом городском дворе стоял стол, за которым полупьяные мужички забивали козла, и непременно среди них находился знаток Есенина, и в перерывах игры рассказывал апокрифическую биографию «Сережи», рвал грязную тельняшку на груди, читая что-нибудь (безбожно перевирая) из «Москвы кабацкой».Такому мужичку (только боюсь, что они уже вымерли), наверное, мог бы понравиться Есенин в исполнении Безрукова – вроде поэт и одет цивильно, а в душе «наш» человек – все ментовские застенки прошел, не вынимая чинарика изо рта, одежды в драках не жалел и даже ГПУ обвел вокруг пальца, где, правда, была у него «мохнатая лапа» – товарищ Блюмкин, убийца германского посла Мирбаха, доверенное лицо главного жида советской России Льва Троцкого (Лейбы Бронштейна, как услужливо поясняют нам в одной из серий устами Есенина) и по совместительству меценат, привечавший имажинистов. Гоша Куценко сыграл эту соблазнительную роль чекиста-садиста с присущим ему темпераментом: не то из «Антикиллера» типаж позаимствовал, не то из рекламы жевательной резинки.Да ладно Безруков и Куценко, – это их формат. Но что в провальном фильме делают «тяжеловесы» – Михайлов и Табаков? Чем их-то заманили в эту телеклюкву и как уговорили? Вот и подают. Или их не предупредили, что фильм будет сокровенно-антисемитским? С простодушной хитростью это устроено: вот Алексей Ганин в пьяном бреду докладывает милому другу Сереже, что «нас обложили» (известно кто), а Есенин трезво и рассудительно говорит ему, что Зинаида Райх, бывшая его жена, тоже еврейка и, стало быть, его дети от нее – тоже евреи. И вообще негодяи в каждой нации есть. На что простодушный Ганин, выпуча пьяные глаза, тем самым и ответствует: «Ну обложили!» Остается только уложить его спать.Но где-то через серию Есенину предстоит дуэль «на кулачках» с Пастернаком: ну пришел пьяный Сережа в кабак, увидел Пастернака и Мандельштама, наговорил каждому из них несусветных гадостей, и Пастернак не выдержал – на дуэль Есенина вызвал. Секундантом Пастернака был, разумеется, Мандельштам (это в какие же годы субтильный Мандельштам был таким крупным и упитанным «мущщиной», как в фильме?), а секундантом Есенина – пьяненький Иван Приблудный. И что ж вы думаете? Трезвый и злобный Пастернак ощерился, принял классическую боксерскую стойку и отделал нашего национального гения до нокдауна, юшку ему из носу, бедному, пустил. Унизил, гад, русское достоинство. И дрался прямо как Чак Норрис, по-западному и восточному – тогда и приемов-то таких не знали.Еще через пару серий – Есенин в Нью-Йорке с Айседорой Дункан в гостях у местных еврейских поэтов, которые пытаются перевести его стихи на идиш (плохо переводят, по мнению Есенина, большого знатока иностранных языков). Есенин заигрывает с женой своего переводчика (или это она, гнусная развратница, с ним заигрывает), Айседора по этому поводу напивается в дым и скрывается с кем-то в дальней комнате. А развратная еврейка шепчет Есенину: ты тут, дескать, лясы точишь, а там жена тебе изменяет. Есенин, натурально, бросается в дальнюю комнату, видит скоромную сцену, рушит все вокруг, и подоспевшие мужчины (еврейские поэты, понятно) его связывают, чтоб дорогую мебель не разнес вдребезги. Наклоняется над ним, связанным, Моня, хозяин дома и переводчик, а Есенин кричит ему в лицо: «Жид! Жид! Жид!» Потом, правда, Есенин говорит чтото вроде «Извини, дорогой, я не хотел», так что политкорректность вроде бы соблюдена. И намек понят: ой, нечисто что-то было в этой еврейской квартире, хотели нашего любимого «обложить», да и все эти еврейские поэты, связанные с компартией США, не агенты ли ГПУ, которым – зашибись – надо устранить нашу национальную гордость.Через эпизод хочется спросить: ребята, вы это всерьез, или то, что вы сняли – вариант непритязательного «Аншлага»? А консультанты и редакторы у этого фильма вообще были? Чтоб хотя бы грубые хронологические ошибки предотвратить. Пример: едет Есенин с товарищами-имажинистами по югу России в роскошном международном вагоне. Титры сообщают: «1922 год. Ростов-на-Дону», «1922 год. Новочеркасск». По пути из окна вагона Есенин видит душераздирающую сцену расстрела крестьян (ну не нашли чекисты лучшего места для расстрела, чем железнодорожная насыпь на виду у всех проходящих поездов). Да это бы ладно – клюква и клюква. Но тут же Есенину говорят, что умер Блок. Ни фига себе, думаешь, подарили авторы фильма Александру Александровичу лишний год жизни, ибо умер он 7 августа 1921 года.С другой стороны, какое счастье – ни Блока, ни Гумилева потомки не будут дергать на посмертные свидания, не будут копаться в исподнем, выясняя, какие же темные силы спровадили их на тот свет. Первый умер от эндокардита в кругу семьи и сочувствующих барышень, второго просто и грубо расстреляли чекисты.Чего ж они так медлили с Есениным и зачем устраивали комедию с самоубийством, если могли решить проблему проще? Глупый вопрос. Если темные силы (жиды, масоны, чекисты) ни при чем, из чего же тогда фильм делать? На чьем гробу поплясать? Да, вот хотят еще Безруковы эксгумации трупа Есенина, дабы истину о его смерти добыть, о чем почтительно написали президенту Путину (обращение это предваряет роман Виталия Безрукова, изданный «Амфорой»). Не подумали, наверное, что за восемьдесят лет хорошо, если кости не сгнили.А впрочем, зачем им эксгумация реального трупа – что-то вроде этого они на большой публике уже сделали.Кушать подано.[b]P.S. ЕСЕНИН: КИНОЛЯПЫ Cолдат отвечает: «Есть!» на слова командира. Этого быть не могло, потому что такая формула была введена много позже, в царской армии отвечали: «Слушаюсь». У офицеров, служивших по сюжету фильма в 3-м стрелковом полку, почему-то белый околыш на фуражке, который является принадлежностью Измайловского или Павловского полка. Намеки на роман с великой княжной Татьяной. Возникает «дядя Константин Александрович». Если речь идет о поэте К. Р. – то его отчество было Константинович. И показать ему стихи в 1916 году Татьяна Николаевна никак не могла, потому как К. Р. умер еще в 1915-м. Форма сотрудников ГПУ, в которой они задерживают Есенина в период развода с Зинаидой Райх (1920–21), была введена приказом № 222 от 16 апреля 1923 года, а отменена через год с небольшим – 14 августа 1924 года. В период, показанный в фильме, ГПУ вообще еще не существовало. Александр Блок в сериале почему-то умирает в 1922 году, в то время как реально поэт скончался 7 августа 1921 года. В 1915 году Есенин-дезертир, едущий с солдатами в теплушке, узнает о смерти Распутина, убитого, как известно, только в конце 1916 года. Причем на самом деле дезертиром Есенин не был, а дезертирство придумал в советское время для «правильной» биографии.