Рыбникова на полочку не поставишь

— Писал музыку, очевидно. Жил-поживал… В России в последние десять лет музыкальных премьер и вообще значимых событий было очень мало. Кроме попсы. Я себя к попсе не отношу, песен никогда не писал — не считая музыки к фильмам. Многие композиторы уехали. Многие умерли. Я считаю этот период разгромом российской музыки.Если ее что-то восстановит, это будет большое чудо. Но я в это время сделал больше, чем другие. Я создал свой музыкальный театр. Написал и записал балет «Вечные танцы любви». Сейчас пишу музыкальную драму «Оперный дом». Все это очень большие работы — для симфонического оркестра, хора, солистов… В «Литургии оглашенных» я автор всего, включая сценографию и режиссуру. Спектакль шел здесь, на Молчановке, в зале на пятьдесят зрителей. Потом шел в «модуле», потом мы повезли его в Америку… А когда вернулись, здесь наступили тяжелые времена, на меня было оказано давление… В результате театр не смог дальше существовать. Сейчас мы возродились как Государственная мастерская при Министерстве культуры и будем восстанавливать наши спектакли. Не уверен, пойдет ли это в широком прокате. Пока что все, созданное мною за всю жизнь, предпочитают эксплуатировать без моего ведома.— Мне всегда хотелось писать музыку, которую ни на какую полочку не поставишь. Или можно поставить сразу на все полочки.— Большинство композиторов работает на заказ. Дягилев заказывал Стравинскому «Весну священную», «Петрушку»… Это не вдохновение по заказу. Вдохновение у композитора, если он композитор, должно быть всегда. Если я хочу что-то написать, я все равно это напишу. И когда приходят и говорят «напиши для такого-то коллектива», я пишу не то, что они хотят, а что я хочу — но для них. Во всяком случае, предложений, которые противоречат душе, я не принимаю. По счастью, у меня есть определенная репутация, ко мне не обращаются с сомнительными затеями.— В ближайшие годы нет. Такой специфический музыкальный фильм — слишком большая загадка для наших условий. Сочетание видеоряда с музыкой сейчас должно быть беспроигрышным. И как только что-то начинается, то… тут же и заканчивается. Выясняется, что снимать нужно совместно с другими странами… Насколько трудно снять трехминутный клип — а тут таких клипов нужно штук пятьдесят.— Нет, Аня сейчас пошла в кинорежиссуру — как раз к предыдущей теме. Но голос у нее остался, и если понадобится, я с ней еще поработаю.— Главное. Мелодия, могущая служить символом, редко дается. Даже у великих композиторов таких мелодий всего несколько за всю жизнь.— Насколько многогранен человек, настолько многогранна музыка. Музыку Шнитке я бы сравнил с застывшим ужасом, идеально запечатлевшим процесс распада общества, распада духовных ценностей в конце двадцатого века. В этом веке было много переворотов. Композиторы шли на неизведанную территорию — и открыли иной взгляд на звук, на музыку.— На это никто никогда не ответит. Человек — существо духовное, и его духовность требует выражения. Материалистам этого не понять. Я задавал этот вопрос многим людям. Не могут ответить даже физики и акустики, изучающие звуковые волны. Почему мажорное трезвучие вызывает радостное ощущение, а если средний тон понизить на полтона — возникает минорное трезвучие, сразу вызывающее грусть… Значит, у музыки есть ключики, а в душе человека — как бы замочная скважина. Но это не объяснение, а констатация.— Это собирательный образ русского композитора второй половины восемнадцатого века. Это время расцвета при нашем дворе итальянских композиторов — отнюдь не первостепенных. Наш герой попадает в Италию, учится вместе с Моцартом, с одинаково высоким баллом их принимают в Музыкальную Академию… А потом он возвращается на родину, оказывается никому не нужным и умирает молодым, всеми забытым.— Конечно. Максим Березовский — один из наших первых композиторов. Но на сцене больше фантазии, чем исторических фактов.— Ни в коем случае, я не слышал ни одной его ноты. Сюжетная интрига в том и состоит, что музыка эта полностью утрачена, но где-то существует — в эфире, на небесах… и современный композитор должен ее оттуда как бы считать.— Нет, это постановка для Большого театра, у нас уже подписано соглашение с Васильевым. Точнее, это будет совместная постановка ГАБТ и Ленкома, с участием драматических актеров. Собственно, пока мы еще сочиняем, дорабатываем. Премьера будет в следующем сезоне, в конце 2001 года — тогда как раз откроется филиал Большого.— Музыка и искусство в целом находятся в руках продюсеров, которые строго определяют, что нужно миру, а что не нужно. Поэтому придавать искусству функции спасения мира уже никто не хочет, и никто это финансировать не будет. А это значит, что я или любой другой человек может сколько угодно спасать мир своим искусством, но до мира это искусство не дойдет.