Второго Плетнева не будет

[i]Редко бывает, что музыкальные события планируешь себе на год. Ну, Пасхальный фестиваль. Ну, бывает, Конкурс Чайковского. «Декабрьские вечера», конечно. Премьеры Большого театра и «Геликона». Гастроли Мариинки. Обязательно – концерты Михаила Плетнева, тем более что в последние годы он добавляет им масштаба.Например, в 2004 году сыграл цикл «Шопениана» (посвятил памяти своего педагога по ЦМШ Евгения Тимакина). Теперь вот – «Бетховенские Академии»: в сезоне 2005/06 исполняет в зале «Оркестрион» все бетховенские симфонии (как дирижер) и Концерты (как пианист).Здесь, в «Оркестрионе», мы и встретились с его первым педагогом Кирой Александровной Шашкиной, человеком чрезвычайной скромности, неизменно предпочитающей оставаться в тени и не дающей никаких интервью.[/i]– Ему было 7 лет, он поступил в первый класс Казанской спецшколы.– Да, но потом они жили в Саратове, а потом его папа работал в Казанской консерватории. Замечательнейший музыкант, великолепный человек, удивительный.– Да, Ольга Дмитриевна работала концертмейстером в консерватории.– Я его знала дошкольником. У Плетневых не было квартиры, они жили в консерваторском классе. И маленький Миша все время крутился среди музыкантов.– Он вообще-то играл на многих инструментах. В частности, на баяне. А вот на рояле не играл. Рояля у Плетневых просто не было.– Да у них много домашних фотографий, с дудочками со всякими. Я считаю, если бы родители дали ему в руки скрипку, он был бы гениальным скрипачом. Но родители выбрали фортепиано.– Она никогда не вмешивалась.– У него был потрясающий слух. Огромнейшая тяга к музыке, удивительные способности к композиции. Море фантазии – он все время сочинял! Все время приносил что-то новое, показывал. Он учился по композиции у Альберта Семеновича Лемана…– Нет, ведь до Москвы Альберт Семенович преподавал у нас в Казани. Я училась у него как пианистка.– Он же пианист, он же окончил Ленинградскую консерваторию у Голубовской и Нильсена, а по композиции – у Шостаковича. И в Казани мы все варились в одном котле – пианисты и композиторы… Леман сам был из Вольска, он поволжский немец, хлебнул в этой жизни, как и Керер, и Рихтер. Но по духу он был, конечно, петербуржец… И в Москве Миша-то поэтому, по старой памяти, и пошел к нему в класс как композитор.– Конечно, я приезжала и слушала его. Он ЦМШ окончил на год раньше. В Казани 6 лет учился, потом в московской ЦМШ 4 года. И он настолько был готов к работе с Тимакиным в ЦМШ, что ему не приходилось перестраиваться. Так же как потом в композиторском классе у Лемана в Московской консерватории. Процесс просто пошел дальше.– Для меня он никогда не был трудным. Мы всегда настолько любили друг друга! И всегда настолько искренне друг к другу относились, что для меня трудности другие – научить хорошо играть.Хотя отношения очень тонкие. Но вообще, конечно, чем талантливее человек, тем он сложнее.– Ничего подобного! Он удивительно чуткий, нежный человек. Его внешняя нелюдимость идет от того, что он просто отгораживается от всего ненужного.– Мне не хочется этого вопроса касаться. Мы много работали, хитрости даже какие-то придумывали.– Конечно. Например, в прошлом году дал пять тысяч долларов на премии победителям международного конкурса ЦМШ.– А мне это понятно. Миша действительно гораздо выше чем просто виртуоз. Знаете, как Лист говорил: чтобы стать выше виртуоза, надо сначала стать виртуозом. Сейчас технический уровень пианистов очень высок. Но при этом, мне кажется, наступает или уже наступил кризис. В чем он? Пианисты, играя произведения разных авторов, играют самих себя, демонстрируя свои пианистические возможности. И таких очень много. Обидно, что музыка превращается просто в какое-то шоу. Не буду называть фамилии.– Миша настолько отличается от них – своим служением музыке. Он же оригинален не в том, что оригинальничает, а именно в том, что играет от автора. Не как соавтор, а от имени автора. Посмотрите в текст: он все играет абсолютно точно. Находит такие подробности, такие тонкости, которых не замечают другие.– Да он же очень остроумный человек! Не только за роялем, но и в жизни. Просто его надо хорошо знать.– Да, у Миши все возможно.– Нет! У него удивительный склад ума. Я даже уверена, что он много времени за инструментом не проводит. Вся основная работа у него происходит внутри.– Дело же не в руках, а в ушах. Я всю жизнь занимаюсь с учениками не пальцами и не беглостью. Я уши их воспитываю! И с Мишей так было.– Я даже из Казани приезжала на все его концерты.– К огромному счастью, каждый раз происходит восхождение. И дирижерское, и исполнительское, и композиторское. Каждое его выступление – это этап, и так все выше, выше, выше…– Есть куда. Я в это верю, я же вижу, что он растет, меняется. Это счастье огромное.– Миша к тому времени организовал оркестр. Тогда и оставил преподавание. Это же совместить невозможно. Между прочим, в дирижерской профессии есть все: и исполнительство, и педагогика, и общение с музыкой. Если б я быламужчиной, я хотела бы стать дирижером.– Не знаю, я человек не честолюбивый… Но вот Миша тогда консерваторию оставил именно поэтому. Я мечтаю, чтобы он все-таки преподавал хоть немножечко. Ему надо работать уже со зрелыми музыкантами. А не возиться, как мы: быть и нянькой, и уборщией…– Дает. В Московской консерватории. И в Петербурге, насколько я знаю.– Много всего играл. Багатели, Сонаты. Что именно было первым – не вспомню.– Он часто выступал. Концерт Гайдна играл с оркестром, Второй концерт Шостаковича. Однажды был очень престижный концерт, играли и Рапсодии, и Баллады. А маленький Миша, совсем кроха – Ноктюрн Грига. И произвел на всех самое сильное впечатление. Даже в газетной рецензии так написали.– Он вообще не склонен останавливаться на одной пьесе. Он в школе играл, например, подряд все двухголосные Инвенции Баха. Подряд все трехголосные. Сонату никогда не приносил какую-то одну часть – обязательно целиком.– Его любимый пианист – Рахманинов. В каком-то смысле – в просветительском, в смысле подвига служения музыке – Плетнев близок к Листу, к Рахманинову.– Безусловно.– Конечно. Он их знает, изучает, у него много записей.– Думаю, что да.– Плетнев. И все, кого вы назвали – конечно.– Меня удивляет, что сейчас очень рано начинают учить детей. Все же зависит от того, каков ребенок. Миша же вот начал играть на фортепиано в 7 лет. Но поскольку он воспитывался в семье музыкантов, он и сам созревал как музыкант… В ЦМШ начинают с четырех лет.– Ну, профессиональным спортом тоже занимаются единицы. Главная задача музыкальной школы – воспитать слушателя, любителя музыки. А многие преподаватели, как их научили профессиональными быть, так и они стремятся воспитывать профессионалов. Но дети могут быть недостаточно одаренными, им просто трудно. И потом они оканчивают музыкальную школу, в лучшем случае берут в руки гитару – и на концертах их не видно. А ведь самое главное – воспитать слушателя, увлечь детей музыкой. На концерты же некому будет ходить.– Значит, в данный момент у него потребность пережить все вместе с композитором.– А у меня один из самых любимых… А кто модный? Да вы посмотрите на афиши – там буквально фигурируют одни и те же авторы, более того – одни и те же произведения. Надо быть просветителем. Я в этом смысле Мишу очень поддерживаю. Сыграть всего Бетховена – это очень важно.– Он играет от имени Бетховена. Я представляю себе, что именно так сам Бетховен и играл.– Но он был величайшим импровизатором. Эта импровизационность и глубокое проникновение в музыку есть в Мишиной игре.– Не показалось! Я, понимаете ли, Мишу принимаю всего. Принимаю все, что он делает. Мне это очень дорого, очень близко. Мне даже Пушкин приходит в голову по этому поводу, посвящение Абамелек: «Когдато (помню с умиленьем) я смел вас нянчить с восхищеньем, вы были дивное дитя. Вы расцвели: с благоговеньем вам нынче поклоняюсь я. За вами сердцем и глазами с невольным трепетом ношусь. И вашей славою и вами, как нянька старая, горжусь».– Шестнадцать.– На последнем концерте играли абсолютно все – от второго до одиннадцатого класса.– Однажды пришел ко мне дедушка моей ученицы, привел внука и говорит: «Вот это второй Плетнев!» Я ответила: «Второго Плетнева не будет!» Каждый должен стать самим собой.