Михаил Пореченков – один из самых востребованных российских артистов

На всю катушку – Михаил, вы так много работаете. Мне кажется, когда работы слишком много, она уже не может приносить удовольствие. Семья, наверное, большая? – Все это приносит мне большое удовольствие. Вместе с финансовым благополучием. Просто я одно не отделяю от другого. А как иначе? Я даже не представляю другой жизни для себя. А то, что кормить семью надо, так эта проблема для меня уже не стоит так остро. И потом, я хорошо понимаю: все будет, если будет работа. – Вы ведете программу «Бои экстрасенсов», хотя в прессе признавались в том, что веруете. – А что мешает верующему разбираться в окружающем мире? Верю я или не верю – это другой вопрос. Я работаю. Каждый сам для себя должен сделать выбор: либо ты веришь, либо ты не веришь. Либо ты обращен лицом к Богу, либо нет. Много есть непонятного в этой жизни. Нужно во всем уметь разбираться и делать свой выбор. – Бывает, что вы выбираете не работу, а отдых? Буквально лежите на диване и плюете в потолок? – Не бывает. Зачем плевать в потолок? Потолок будет грязным. – Сейчас у вас больше театра или кино? – Сейчас много кино. Но я пытаюсь не бросать театр. – Где вас можно увидеть в ближайшее время? – Фильм «Ликвидация» должен скоро выйти на экраны. Там мы с Володей Машковым играем. Мне кажется, очень интересная работа получилась. В новом фильме Владимира Хотиненко играю Пожарского. Хорошая, мощная роль, и фильм хороший. – Где приходится прикладывать больше усилий: на съемочной площадке или на сцене? – Одинаково. Мы не умеем халтурить. У нас так не получается. Нельзя сказать артисту: «Ты тут особенно не напрягайся. Ну, сыграй в полноги». Мы не умеем в полноги играть. Надо – значит надо. А по-другому нас не учили. К сожалению или к счастью, нас научили работать на всю катушку. Других форм работы мы просто не знаем. – Вы как-то сказали, что еще не считаете себя актером, что только начинаете осваивать актерскую профессию. Это было сказано искренне и всерьез? – Это нормальная вещь. Потому что это такая профессия. Очень сложная и суровая. Ради того, чтобы достичь в ней вершин, нужно «жизнь прожить – не поле перейти». Это очень тяжело. И я нахожусь где-то в начале пути. – А вы можете сказать, что в совершенстве владеете актерской техникой? Можете, например, заплакать в нужном месте? – Могу. И на сцене. И на экране. – А можно вас в три часа ночи разбудить и услышать монолог из пьесы? – Это как в анекдоте. Сидят военный и артист. Военный говорит артисту: «Ты кто?» – «Артист» – «Ну, тогда сыграй че-нибудь». – «А ты кто?». «Я артиллерист». – «Ну, давай стрельни». То, что вы спросили, это примерно из той же оперы. Вы хотите, чтобы я что-то без причины делал? А надо? Работа и жизнь – разные вещи. Не нужно их смешивать. Разбудишь меня ночью – схлопочешь по полной программе. Причем я не буду выражаться стихами из «Гамлета». Кроме улицы и друзей, не было ничего – Почему вы решили обратиться к режиссуре? – Решил, что пришло время. – В этом фильме снимается ваша дочка Варя. Это случайное совпадение? – Варваре всего девять лет, она еще учится в школе. Я очень переживал, как она будет сниматься – ведь это очень тяжелый труд. Но могу с уверенностью сказать: талант у девочки есть – это видно. Она очень свободная, красиво и естественно ведет себя перед камерой. Совсем не стесняется и очень похожа на меня – а это главное, на мой взгляд. – Когда вы учились в институте, педагоги предрекали, что вы будете нарасхват у режиссеров? Делали на вас ставку? – А что такое ставка? А если авария? А если самолет упадет? Ну как можно ставку делать на человека? Вообще, человек – это самая ненадежная вещь, на которую можно делать ставку. Ставку можно делать на бриллианты. Хотя тоже фетиш. Наши педагоги ко всем относились трогательно и нежно. Никого не выделяли и не говорили: «А мы на тебя ставку делаем! Вот ставка триста долларов на тебя». У нас были совсем другие отношения. Мы любили педагогов. Они, смею надеяться, любили нас. Мы сейчас встречаемся на гастролях. Мы радуемся, что мы вместе. Мы спрашиваем: «Ну как?» Они говорят: «Да вот, молодые пришли. Не такие, как вы. Они такие. А вы были другие. А вы что делаете?» – «А мы делаем вот это».– «А мы знаем. Здесь у вас получается. А здесь вы что-то не срабатываете». Мы советуемся с ними. Мы стали большими друзьями за это время. Никаких ставок никто ни на кого не делал. – Вы как-то говорили, что в молодости едва не угодили в рэкетиры. Вас действительно приглашали в бригаду? – А что, были объявления: приглашаем в бригаду? – Ну, если были друзья в этой сфере... – Как вы вообще это себе представляете? А вам вообще сколько лет? Сколько вам было в 90-х? Для вас это такая глубокая история? То есть вы это только по фильму «Бригада» представляете? Существует улица. Существуют друзья. И кроме этого ничего не было в стране. Фактически нечем было заниматься. Поэтому могло случиться все что угодно. Можно было спиться. Можно было уехать на войну и не вернуться. Можно было потеряться навсегда. Понимаете? Было безвременье полное. Не было театра. Когда я выпускался, не было кино. Не снималось ничего. Да, я видел людей, которых вы имеете в виду. Я не вникал в эти вопросы. Потому что я, как это ни странно, выбрал себе другую дорогу. И пошел в театральный институт. Да, у меня не было денег. Мне помогали родители. Тащили меня из последних сил. За что я им безмерно благодарен. А куда я мог попасть? Это, знаете, одному богу известно. Все в руках Господа нашего. Я не попал – и слава богу. И памперсы менял и соску давал – Вы играли милиционеров, представителей других героических профессий. Снимаясь в фильме «Связь», вы поняли, что любовь играть намного труднее? – Все укладывается в понятие профессии. Кому-то одно дается легче, кому-то другое. Для меня нет ничего, что мне было бы трудно играть. – А вы могли бы поставить себя на место вашего героя? Как бы вы поступили на его месте? – Я не знаю. Я никогда не буду на том месте. Потому что это кино. А есть жизнь. Мы и наши герои – не одно и то же. Я считаю, что должен поступать так-то и так-то. А почему они так поступают – спросите сценариста. – Но у вас же есть личная позиция. Вы его оправдываете или нет? – Моя личная позиция? Я всегда оправдываю своего героя. В жизни я могу относиться к его поступкам по-другому, но в картине я всегда его оправдываю и всегда люблю. А дальше – пусть уже зритель разбирается. – Многие считают поступком то, что вы присутствовали при родах жены... – Обоих детей! – Почему вы это сделали? – А почему бы мне этого не делать? Я помогал близкому, любимому человеку. – В обморок не падали? – Я что, похож на человека, который может упасть в обморок? Я должен был помочь своей супруге. Потому что рожать – это тяжело, это сложно. А когда рядом находится близкий человек, по-моему, это помогает. Мало того, еще и сближает людей. Дает еще большую концентрацию совместной жизни. – А почему сына назвали Мишей? В честь себя? – Ну, глупость страшная. Просто мне нравится это имя. Он родился, и на всех его вещах были нарисованы медведи. Было бы странно называть его Андрейкой (смеется). – Удается погулять с детьми? – Мало, но удается. – Наверное, вас все время узнают? – Ну, узнают, конечно. – А какой вы отец? Можете подгузник сменить, вытереть нос? – Все делаю как нормальный папа. И памперсы менял, и соску давал. Просто вокруг всегда были люди, которые помогали. И супруга справляется с этим прекрасно. Поэтому я так, на подхвате: надо помыть – помою. С Никитой Сергеевичем я познакомился раньше, чем с Анной Никитичной – Федор Бондарчук – крестный вашего Миши. Это вы его для статуса пригласили или он действительно вам уже такой близкий человек? – Он мой друг, мой товарищ. У нас одинаковые взгляды на жизнь. Мы чувствуем, что мы родные люди. И Анна Никитична Михалкова – крестная моей младшей дочери – тоже наш близкий и родной человек, с которым мы часто встречаемся. Приезжаем друг к другу. Разговариваем о профессии. Советуемся о жизни. Да все что угодно. Мы друзья большие. У меня ведь не так много друзей. Вот Константин Юрьевич (Хабенский – Е. К.) – это мой друг большой, мой товарищ, человек, с которым я могу поделиться всеми своими радостями и невзгодами в жизни. – Кстати, а это совпадение – то, что вы сыграли с Анной Никитичной в «Связи» и получили приглашение на пост первого секретаря Союза кинематографистов? – Сложно сказать. Наверное, ходят какие-то слухи, которые до меня не доходят. Дело в том, что с Никитой Сергеевичем я познакомился чуть раньше, чем с Анной Никитичной. Когда мы с Анной стали сниматься, наверное, я просто больше стал с ним общаться. Вот и все. Я не думаю, что Анна могла сыграть какую-то решающую роль в моем назначении. Хотя какую-то роль она, конечно, могла сыграть, как мог сыграть любой член любой семьи: просто дать совет своему папе. Я даже думаю, она обязательно сказала обо мне какие-то доброжелательные вещи. Наверное, они тоже могли повлиять на его решение. Но вообще – это было серьезное предложение. Не то что вот, мол, близкий друг, свой человек, а давай-ка мы ему дадим эту должность! Это достаточно сложная и трудоемкая вещь. Я бы своим родным и близким такого не предложил. – Неужели так тяжело? – Тяжело. Все это тяжело. – Результаты просвечивают? – Конечно. Но это внутренняя работа в большом содружестве кинематографистов. Это огромное количество вопросов, связанных с пенсиями, ветеранами, с имуществом Союза, с гильдией... Туда лучше даже не лезть. Это государственная работа. Нормальная государственная работа.